На помощь пришел Вальтер.

– Кстати, о делах королевских, – хладнокровно заметил он, словно не вышло никакого казуса, – вы слышали…

И мигом позже он уже рассказывал о последнем скандале при королевском дворе, который был вызван оскорбительными словами, брошенными королем каким-то монахам. Нетерпимый к религии, Руфус редко удерживался, когда представлялся случай подразнить церковников. Кроме того, как обычно, нормандский король ухитрился быть грубым и в то же время потешным. Несмотря на несомненное потрясение, леди Мод вскоре уже смеялась так же, как и ее муж.

– Откуда ты это знаешь? – осведомился Мартелл.

– Да как же, от самого архиепископа Кентерберийского, – признался Вальтер, чем вызвал новый взрыв хохота.

Аделу весьма позабавил факт, что Тирелл каким-то образом сумел втереться и в окружение святого архиепископа Ансельма.

Приободренный успехом, Вальтер принялся их развлекать. Истории так и сыпались. Остроумные, смешные, преимущественно о великих мира сего, часто сопровождавшиеся наказом не повторять никому. Вальтер был хорошим рассказчиком. Такой придворный любого приведет в восторг, польстит ему, околдует. Для Аделы это стало откровением. Она никогда не думала, что Вальтер может быть таким очаровательным. Но только не по отношению к ней. Но он искусен, этого не отнять. Желанию вопреки, это произвело на нее впечатление.

Дошло до нее и другое: если она раздражает его, то так ли уж он виноват? Этот умный Вальтер Тирелл породнился с могущественными Клэрами и дружит с сильными мира сего. Так вправе ли она сетовать на то, что он стыдится ее, Аделы, совершающей глупость за глупостью?

Когда спустя какое-то время довольная компания распалась и собралась пораньше лечь спать, Адела подошла к нему и пробормотала:

– Прости. Я продолжаю делать глупости, да?

К ее удивлению, он ответил вполне доброй улыбкой:

– Я тоже виноват, Адела. Не очень-то хорошо я с тобой обходился.

– Это верно. Но я была не особо желанным бременем.

– Что ж, поглядим, получится ли у нас что-нибудь в Винчестере, – сказал он. – Доброй ночи.

Адела проснулась рано утром, чувствуя себя замечательно отдохнувшей. Отворила ставни. День только начинался, и чистое синее небо уже окрасилось розовым светом зари. Прохладный влажный воздух щекотал лицо. Тихо чирикали птицы, но в остальном стояла полная тишина. Где-то пропел петух. Ей показалось, что она уловила слабый запах ячменя. В доме еще все спали, но на холме Адела увидела одинокого крестьянина, который шел по тропе. Она сделала глубокий вдох.

Ей было невмоготу ждать в своих покоях, пока не встанут другие. День настойчиво звал. Она слишком разволновалась. Надев на камизу верхнее платье из льна, завязав пояс и убрав распущенные волосы за спину, она быстро вышла из дому, обутая в тапочки. Подумала, что выглядит диковато, но не беда. Никто ее не увидит.

Сразу за домом находился обнесенный стеной сад с воротами. Адела вошла. Пройдет еще какое-то время, прежде чем в это безмолвное место вторгнется солнце. Там росли травы и жимолость. На лужайке стояли три яблони; плоды, наполовину созревшие, еще были жесткими, хотя и начали краснеть. В траве виднелась земляника – крохотные алые пятнышки, усыпавшие зелень. По углам стены наросла паутина. Все было покрыто росой. Адела приоткрыла рот от восторга. С тем же успехом она могла бы находиться в каком-нибудь саду замка или монастыря в родной Нормандии.

Адела упивалась миром и покоем окружающей природы.

Наконец она решила выйти, но, похоже, никто еще так и не встал. Она прикинула, куда бы пойти: к конюшням, которые располагались там же, где и сельскохозяйственные постройки, или, может быть, дальше, в поле, куда на ночь вывели нескольких лошадей. Но, проходя мимо особняка, она обратила внимание на маленькую, низко расположенную дверь в боковой стене, к которой спускались три каменные ступени. Она рассудила, что там подвал и он будет заперт. Но, такова уж была ее натура, Адела спустилась проверить, и дверь, к ее удивлению, отворилась.

Помещение было просторным, с низким потолком; погреб тянулся на всю длину здания. Потолок поддерживался по центру тремя массивными каменными столбами, делившими помещение на отсеки. Свет, проникавший в дверь, которую Адела оставила открытой, дополнялся тем, что лился в зарешеченное оконце, расположенное высоко на противоположной стене.

Глазам понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к сумраку, но вскоре Адела смогла разглядеть предметы, которые, как она и ожидала, здесь находились. Все было складировано по порядку, в отличие от хаоса, обычно свойственного таким местам. Здесь были сундуки и мешки; один отсек был занят бочонками с вином и элем; в другом висели мишени для упражнения в стрельбе, распущенные луки, стрелы, с полдюжины рыбацких сетей, собачьи ошейники, сокольничьи рукавицы и клобучки. Лишь дойдя до дальнего левого угла, где пол был усыпан стружкой, она увидела нечто странное – в полутьме слабо поблескивала высокая фигура, настолько похожая на человека, что Адела подпрыгнула.

Это была деревянная кукла. Блестела она потому, что была одета в длинную кольчугу и металлический шлем. За ней Адела теперь различила вторую куклу, облаченную в кожаную рубаху, которую надевают под кольчугу. На стойке лежало седло с высокими луками; к нему был прислонен длинный шипастый щит; рядом, на раме, – огромный, с широким лезвием меч, два копья и булава. Адела чуть задохнулась. Должно быть, это амуниция Хью де Мартелла.

Она не собиралась ничего трогать. Кольчуга и оружие были тщательно смазаны маслом, чтобы их не поразила ржавчина; при слабом свете Аделе было видно, что все пребывает в совершенной готовности. Ни одно звено кольчуги не было смещено. В воздухе стоял смешанный запах масла и кожи, металла и смолистой стружки, который она нашла странно возбуждающим. Инстинктивно она подалась к одетой в доспехи кукле, вдыхая ее запах, почти прикасаясь к ней.

– Мой дед пользовался боевым топором.

Голос раздался так неожиданно, буквально в дюйме от уха, что Адела чуть не закричала. Она подпрыгнула и резко повернулась, едва не коснувшись при этом груди Хью де Мартелла.

Тот не шелохнулся, но издал смешок:

– Я напугал вас?

– Я… – Она попыталась перевести дух и почувствовала, что сильно покраснела; сердце бешено колотилось. – О mon Dieu! Да.

– Мои извинения. Я умею ходить бесшумно. Сперва, при этом свете, я принял вас за вора. – Он так и не сдвинулся с места.

Она вдруг осознала, что одета только наполовину. Что ей сказать? Мысли разбегались.

– Боевой топор? – Это были последние слова, которые отпечатались в ее памяти.

– Да. В конце концов, мы, нормандцы, все до единого – викинги. Дед был человек дюжий, рыжеволосый. – Он улыбнулся. – Темные волосы достались мне от матери. Она была родом из Бретани.

– Вот как… Я вижу. – Она не видела ничего, кроме его кожаного джеркина. Знала только, что он сделал паузу, прежде чем заговорил.

– Ведь вы постоянно что-то исследуете? Сначала в Нью-Форесте, теперь здесь. В вас живет дух авантюризма. Это весьма по-нормандски.

Она подняла к нему лицо. Он улыбался, глядя сверху.

– А вы не авантюрист? – спросила она. – А может, вам и незачем им быть.

Его улыбка исчезла, но он не показался разгневанным – лишь задумчивым. Конечно, он понял ее: обустроенные поместья, богатая жена; жалкий и вызывающий намек на утрату духа предков-викингов.

– Как видите, у меня много дел, – спокойно ответил он, и слова эти прозвучали с хладнокровной властностью, с силой, которую он излучал.

– Я поставлена на место, – сказала она.

– Хотелось бы понять, где ваше место. – На его лицо вернулось веселое выражение. – В Нормандии? В Англии?

– Полагаю, что здесь.

– Вы направляетесь в Винчестер. Это хорошее место для поиска партии. Туда прибывает множество людей. Возможно, мы снова встретимся в этой части страны.

– Возможно. Вы бываете в Винчестере?