Для верности возьмем и еще один - третий пример. Начало повести "Красные лошади": "Лошади проходили сквозь стены домов и заводов, сквозь автомобили и сквозь людей. Головы жеребцов, поднявшихся на дыбы, заслоняли путь самолетам, хрупким, как детские стрелы. Лошадиное дыхание всасывало облака - и лошади становились уходящими облаками. Лошади шли по трамвайным рельсам, лошадиный навоз золотисто дымился на синем асфальте. Лошади шли по земле, и живая природа прорастала сквозь них".
Попробуем теперь сообразить, что же общего в этих трех очень, конечно, разных зачинах. А общее, мне кажется, в том, что всякий раз нас встречает художник, влюбленный в жизнь: в ее запахи, краски, случайные предметы, в ее обжитые и необжитые пространства. С первого же знакомства он предлагает нам одно условие, договор: жизнь прекрасна. Не вообще жизнь, а самая что ни есть конкретная, не где-то, а здесь, не когда-то в далеком прошлом или неразличимом будущем, а сейчас. Ее не надо выдумывать, она уже есть. Ее надо только понять и почувствовать, вдохнуть носом, потрогать руками, удивиться глазами. Тогда вы увидите, что мох бывает голубоватым, а асфальт синим, и даже будничные матрацы вызовут в вас радость, ведь они жарко-красные. Тогда вы поймете, что природа живая, а речка пахнет морем. Брюзга и упорный мечтатель, до слепоты глядящие сквозь вещи в неизвестное им будущее и не замечающие красоты, разбросанной под ногами, в этом мире не приживутся. Как почувствуют они, например, вот это: "Пахнут розы. Пахнет прибой. Пахнут горы. Наверно, и небо имеет свой запах". Последняя догадка вызовет у них, скорее всего, возмущение или насмешку. А Погодин такой писатель, что у него целый рассказ смог родиться из воспоминания о запахе ружейного масла ("Зеленый попугай"). Он не торопится завлечь читателя лихим сюжетом, пока не договорится о главном. Но уж те, с кем он об этом договорится, получат сполна и захватывающие рассказы, и веселые истории, и головокружительные сказки. Потому что писатель этот до жизни жаден и к людям щедр. Противоречия в этом нет. Напротив, только так оно и бывает. Одна из любимых его героинь, Дубравка, признается: "А вы знаете, иногда я чувствую: подкатывает ко мне что-то вот сюда. Даже дышать мешает, и я всех так люблю. Готова обнять каждого, поцеловать, даже больно сделать. Тогда мне кажется, что я бы весь земной шар подняла и понесла бы его поближе к солнцу, чтобы люди согрелись и стали красивыми. Мне даже страшно делается..." Такое не только Дубравка испытывала, но и ее создатель, конечно, тоже.
Вообще отношения с земным шаром у героев Погодина очень ясные: это отношения творца и работника, которые хотят переустроить, улучшить эту жизнь собственными руками. Живо в них чувство ответственности за все, рождающееся из той же любви. Ведь настоящая любовь - всегда действие, всегда поступок. Таких деятельных, творящих людей Радий Погодин любит особенно. Потому что ими и держится свет. И здесь спрос одинаковый - что с малого, что с большого. Бывает даже, что такой творящей любви в маленьком гражданине умещается гораздо больше, чем во взрослом, если, например, этот гражданин - Гришка из рассказа "Тишина".
Гришка ни к чему не может относиться как посторонний, а поэтому для него, кажется, не существует невозможного. Его всеучастность так ошеломляет, что поначалу приехавшие в деревню взрослые городские люди Кирилл и Анатолий не могут отнестись к этому без насмешки. Гришка взялся сложить у них в доме печь. Местный печник, пользуясь всеобщей потребностью, берет втридорога, и Гришка решил обучиться его ремеслу, пользуясь подвернувшимся случаем.
" - Вот, - сказал он довольно. - Рессоры я у Никиты выпросил, у колхозного шофера. Я с ним весной блок перебирал... Колосник мне кузнец дал, дядя Егор. Я с ним прошлой осенью бороны правил. А проволоку Серега отмотал. Монтер Серега. Мы с ним проводку сегодня тянули по столбам.
- Слушай, а с председателем ты ничего не делал? - ехидно спросил Анатолий.
- А что мне с председателем делать?
- Колхозом управлять, к примеру.
- Шутите. Для этого дела мотоцикл нужен, - с завистью сказал мальчишка".
Скоро Кириллу и Анатолию стало не до шуток. Им пришлось на деле убедиться, что Гришка - человек серьезный и что великое разнообразие его деятельности совсем не миф. Заданный Гришкой темп им, не привыкшим к долгой физической работе, оказался не под силу. Но даже не эта неутомимость Гришкина была для них самым тяжким испытанием, но скорость возникновения в нем идей и тяга к их стремительной реализации. Они уже временами опасаются Гришки и стараются избегать его. Хоть бы во сне от него отдохнуть. Но то, что раз поразило воображение, способно проникать и в сны. В их снах Гришка принимает черты поистине величественные: "Они слушали, как гудят сосны, потерявшие под старость сон, как лопочет задремавший подлесок. В висках толкалась уставшая кровь. Кириллу мерещились громадные кирпичные горы, каждая величиной с Казбек; трубы всех размеров, водонапорные башни, телеграфные столбы; печи простые и доменные, города, небоскребы! И над всем этим возвышался мальчишка. Он шевелил губами и норовил обмерить весь белый свет своей веревочкой".
Погодинские мальчишки - люди неспокойные. Иногда по неразумению они вытворяют такое, что родительская рука невольно тянется к традиционному, хоть и давно изжившему себя в педагогическом смысле ремню. Возьмите хотя бы Борьку, по прозвищу Брысь, из рассказа "Время говорит - пора". Он, например, "постриг мамины меховые манжеты, чтобы проверить жидкость для ращения волос. Мех на манжетах не вырос". Он к тому же "проковырял дырки в ботинках, чтобы из них вытекала вода, - и тогда можно будет ходить по лужам. Мама эти ботинки выбросила". Но скажите, разве можно видеть во всем этом только детские шалости и ничего больше? Нет, я думаю. За каждой из этих шалостей очевидно стремление усовершенствовать окружающий мир, творчески подойти к близким предметам. За это не наказывать, а награждать надо. Погодин и награждает - любовью и доброй улыбкой. Потому что, повзрослев, именно такого толка мальчишки очень могут пригодиться родине и всем, их окружающим, людям.
Так, несмотря на свои неполные годы, рвется на фронт Алька из повести "Живи, солдат" и участвует-таки в форсировании Днепра. Так, забыв о себе, кидается под пятнадцатитонный МАЗ Павлуха, чтобы спасти геодезиста Виктора Николаевича. Всегда готовые прийти на помощь другому, они и сами памятливы на обращенное к ним добро. Видя, как пришедшие на помощь заболевшему Виктору Николаевичу солдаты закуривают дешевые папиросы "Огонек", Павлуха думает: "Если бы деньги, я бы им "Казбек" купил". Потом он в неустающем желании высказать выручившему его в трудную минуту геодезисту свою благодарность пытается передать ему в больницу свои сапоги: "Он ведь в больнице временно. Он не захочет там долго лежать".
Сапоги - это пока все, чем он может поделиться с людьми, а поэтому он уже и не ощущает их своими: непомерно велики, они словно бы начали ему жать ноги. Конечно, он наивен в этом своем желании во что бы то ни стало подарить кому-нибудь свои сапоги. Хотя разве доброта бывает наивной? Наконец, придя к Роману, у которого только что родился сын, и увидев, что все делают малышу подарки, Павлуха решился. "Он снял свои сапоги, потом прошел босиком к велосипеду и поставил их там.
- Это хорошие сапоги, - сказал он. - Рыбацкие. Это от меня... Пускай носит..."
Нет цены долгу, и даже если он стоит пятак - он все равно бесценен, потому что нельзя оценить движение души. Герой рассказа "Зеленый попугай" покупает махорку для своего раненого друга милиционера на единственные пять копеек, которые лишь накануне тот ему и подарил на конфеты... Сколько стоит долг?
Но конечно, есть у Погодина и другие герои: криводушные и трусливые, заносчивые и даже подловатые, вроде Алфреда из одноименного рассказа. К ним автор жесток. Впрочем, кто же таких людей любит? А вот интересно, как писатель объясняет появление таких людей. Того же Алфреда, например. "Дороги в нашей деревне мягкие. Ноги грузнут по щиколотку в горячей пыли. Пыль не такая, как в городе, не летучая. Она как вода. Гуси дорогу переходят, будто плывут.
