– Там практически нет никаких отношений, кроме товарно-денежных. – обобщил он, наконец. – Всё можно купить или продать. Покупательная способность стала мерилом определения рейтинга индивидуума в обществе. При наличии денег можно посадить «своих» людей (в основной массе, кстати, с подмоченной репутацией) на «анкерные» места и работы (Шпигель, не напрягайтесь! Анкер – это тот самый камень в часовых механизмах, вокруг которого и вертятся все остальные шестерни), и время от времени испрашивать с них своеобразную «дань» различными услугами. В том числе и куплей-продажей земли, леса, озера.
Деньги настолько владеют умами, что молодые девушки не стремятся идти работать и зарабатывать, а сразу, чуть созрев, а иногда и раньше, продают сначала свои фотографии в различные модельные агентства, а потом и свои тела агентам, фотографам, редакторам и прочей приблуде за первое место на обложке журналов.
– Хо! – за время монолога Гласс ещё пару раз успел приложиться к фляжке, поэтому глаза его уже блестели и в них виден был пусть и искусственный, но интерес к жизни. – Интересно бы было посмотреть! Не привёз случайно, Якоб?
– Том, ваша фляжка не доведёт вас до добра.. – Якоб перешёл на имена, но на «ты» ещё пока было не время. – А что до пошлых журналов и скабрезных записей, так от них есть прекраснейшее лекарство: стоит только подумать, что на этом месте могла оказаться ваша жена. Ну, в нашем случае – дочь. Интерес резко сменяется отвращением.
Гласс чем-то булькнул в горле, сделал вид, что пошутил, но якобы не вовремя поперхнулся и теперь не может говорить, а только покивает головой и покашляет. Его старшая дочь как раз находилась в том нежном и опасном возрасте, когда ещё отношения с противоположным полом на пользу бы не пошли, хотя всякие романтические картинки уже развешивались ею по стенам комнаты, по привычке ещё называемой «детской».
– В этом плане я бесконечно благодарен министру здравоохранения, культуры и связи Виндсторму за неустанный труд его ведомства по отслеживанию и пресечению попадания в эфир нашего телевидения этой… – Дортмундсен одновременно на обеих руках потёр большими пальцами об указательные, и, найдя в своём лексиконе для этой ситуации только неприличные слова, ограничился приличным, – …чепухи!
Виндсторм устало вздохнул и медленно закивал головой:
– Кто бы знал, какой настырности атаки идут именно в этом направлении, – таким же усталым голосом, как и его вид, проговорил он. – Здесь всегда легче всего пробить брешь в обороне. Причём начать можно с мелодрам и так называемой эротики, а дальше как снежная лавина – остановить невозможно!
– Да! Вы даже не представляете, как я рад, что вернулся, и что здесь по прежнему всё неизменно. Как справедливо заметил Гласс, мы – островное государство, нас так просто не достать!
За окнами начинало смеркаться, и это означало, что через несколько минут придёт ночь, неожиданно и тихо. Беззвучный министр иностранных дел и торговли Герберт Сэйлер встал и прошёл к бару. Дортмундсен проводил его взглядом, выражающим лёгкое недоумение, поскольку за Сэйлером не водились излишества вообще и алкоголь в частности. Штиль тоже с недоумением проследил за перемещением Сэйлера, но вернулся к разговору:
– Успокойте чем нибудь ещё, Якоб! У Вас, я вижу, получается… Что там ещё не так, как у нас? Я выслушиваю Ваши повествования почему то не с ужасом, что же такое творится в мире, а с облегчением, что у нас такого нет!
– Ну…. – Дортмундсен опять замолчал и задумался. В такие минуты люди, находившиеся ближе к нему (ближе не в плане геометрии, а в плане отношений), в шутку говорили, что через его глаза можно разглядеть как выглядит затылок лорда-канцлера изнутри. Через двадцать восемь долгих секунд Якоб, наконец, заговорил:
– Там, – он выделил голосом слово «там», проводя границы не только в географии, но и в фонетике, – там во власть в основном попадают бухгалтера, юристы и экономисты. Если посмотреть на нашу систему, то во власть не может попасть человек, не зарекомендовавший себя в ремесле. Там же основной задачей является перераспределение финансов, попытки найти ошибки в договорах и в их исполнении, и НЕ платить, или отсудить неустойку. Они не умеют РАБОТАТЬ, они изобретают способ отъёма денежных средств у других, не запрещённый законом, поэтому законы их издаются многими томами, юристы помыкают руководителями… в общем, наши юристы, связавшись с тамошними, проиграют, не начав… и, что самое обидное, по закону будут правы они.
Сэйлер у бара тихо звякнул бокалом. Лорд-канцлер оглянулся, но, не встретившись взглядом с министром торговли, повернулся обратно, боясь потерять направление мыслей, но вид министра торговли с бутылкой в руках был для него настолько неожиданным и ненормальным, что мысль его потеряла стержень.
Дортмундсену, как человеку тонкой организации, мешал министр торговли Сэйлер, находившийся не на месте… Он пытался успокоить себя тем что немного отвык от дома и некоторые вещи и ощущения забылись за четыре месяца отсутствия, но получалось плохо. Что то было неправильно, и он не понимал, что… Это сбивало его с мысли, и он уже соблюдал не все причинно следственные связи, и, наконец и вовсе замолчал. Сэйлер из угла, подсипшим голосом, какой бывает обычно после долгого молчания, подал голос:
– А как же выборы, демократия, власть народа…
Лорд канцлер, пытаясь увидеть в тёмном углу Сэйлера, гремящего барным стеклом, ещё раз напрягся, и молчание его длилось больше двадцати восьми секунд.
– Да игра, в общем, несложная… Там это делается легко. Находится парень, хотя по половым признакам можно и не упорствовать, женщина тоже подойдёт, амбициозный, но слабый на деньги, или уже подмочивший репутацию, с ним проводится работа: мы тебя выталкиваем на «должность», ты становишься во главе, с тобой считаются, к тебе прислушиваются, прошлое твоё потихоньку забывают, а мы иногда просим тебя подтолкнуть наши интересы. Парень, хватаясь за такое, радостно соглашается, а если ещё при этом предлагается «тридцать сребреников», и вовсе тает (помните, что я вам говорил что такое деньги для них).
– И что? – с нетерпением поторопил Якоба Гласс.
– И всё! – пожал плечами лорд-канцлер, уже давно переместившийся в кресло, и, распустив узел мягкого галстука, задумчиво и лениво галстуком же протирал очки.
– Производится сложная, но уже просчитанная и отрепетированная оперативная работа, где деньгами, где обещаниями, где угрозами, и хоп! – наш человек в их президиуме. Вернее, их человек в нашем… При хорошем раскладе ещё и во главе. Рулит, командует, ставит резолюции, даёт ход делам. А то, что его просили «иногда» подталкивать интересы, так с этого момента и начинается враньё! «Иногда» в данном случае означает «всегда», поскольку человек «на крючке» своим компроматом или страстью к деньгам. Он зависим! За то, что ему пообещали, он заплатит гораздо больше. Сыр в мышеловке отнюдь не бесплатен: мышь за него отдаёт жизнь, а сыра так и не получает. Живая кукла, которая и не совсем понимает, для чего он здесь, упиваясь мыслью, что вот его недооценили, а теперь он может командовать теми, кто его ни во что не ставил; а самое главное – он даже не понимает, что в любом случае в проигрыше: если взбрыкнёт – его компромат отдадут, куда нужно, а там тоже «свои люди», а если вопрос дорогого стоит, могут и автокатастрофу обеспечить. Похоронят с почестями, и некролог будет такой, что на Олимпе обзавидуются.
В курительной повисла тишина, и она почему то давила на министров. Никто, даже Шпигель, не мог найти слова, которые бы порушили это молчание.
За окном ночь, бесцеремонная в этих широтах, уже вытолкнула день, не дав ему даже для приличия соблюсти сумеречный вечер; полумрак курительной начал превращаться в чернильную темноту, такую, таинственность которой всегда нарушается с включением электричества, но существовать в которой человек не привык. Поуп, сидевший ближе всех к выключателям, нажал на кнопки, разбавив тем самым угольный цвет ночи мягким приятным сумраком.
