Мы познакомились, когда мне было восемнадцать, а Эдуарду Побужанскому – двадцать один. Я училась на филфаке, он – на журфаке, мы оба писали стихи. Осень, кинотеатр, один пирожок с мясом на двоих. Что из этого могло получиться? Правильно, ничего. Побужанский был самонадеянно уверен, что влюблён без памяти, я – столь же самонадеянно – что это неправда.

Время показало, что я была права, конечно. Но вот в чём я была абсолютно уверена, так это в том, что Побужанский – поэт. Не мальчик, который пишет стихи, как многие мальчики, точнее – как лучшие из них. А именно настоящий поэт – со своим голосом, со своим складом стиха, с собственным словарём и удивительно точным душевным камертоном.

Время показало, что я была права, конечно. Целую вечность спустя я открыла новую книгу Эда Побужанского (вот эту самую, ещё неизданную) и поразилась, что всё осталось прежним – и голос, и тон, и камертон, но только уже не юный поэт, а взрослый мужчина, много переживший, говорил о временах и времени, о родине, о Боге, о тысяче пустяковых пустяков, из которых и складывается потихоньку наша жизнь. И, как тогда, как всегда, говорил он как будто сам с собой, но на самом деле – с каждым из нас: смело, честно, на предельной ноте откровенности.

Меня всегда поражало в Побужанском острое чувство даже не просто современного – сиюминутного. Это действительно невероятно сложно, потому что ничто не устаревает быстрее остромодных вещей. Но Эд Побужанский проходит по этому лезвию играючи. Выбранное им останется навсегда знаковой приметой времени – и это ещё один признак подлинного поэтического зрения.

Прочтите эту книгу – сначала залпом, потом ещё раз – медленно, по чуть-чуть. Найдите то, что отзовётся. Запомните то, что запомнится. К слову, Побужанский – удивительно мнемогеничен, я и по сей день помню его ранние стихи страницами, хотя многие слышала только вслух, только от него, да и вряд ли больше пары раз. Он умеет надолго оставаться в памяти. Умеет приметить в нас то, что делает нас людьми. Хорошими людьми. Просто слабыми. Обыкновенными. Живыми. В заглавном стихотворении сборника Эд Побужанский скромно признаётся: «Не поэт я – между слов пробел». Пожалуй, это лучшее, что может сказать о себе настоящий поэт. Потому что без пробелов даже лучшие стихи превращаются в бессмыслицу. И если нету выдоха – значит, это был не вдох.

Слева – слово.

Справа – тоже слово.

Я без них

Не точен и не цел.

Я словами лишь и образован.

Не поэт я —

Между слов

Пробел.

А мне тебя вернуть —

Что лампочку ввернуть!

Думал, дурак, я так…

Но где-то замкнул контакт.

Во мне не осталось ни веры, ни дара,

Ни сил не сорваться с перил.

Но где-то на дне чемодана есть пара

Ещё ненадёванных крыл.

Во мне не осталось ни прыти, ни пыла,

Один только пепел да прах.

И солнце остыло, и ветер в затылок.

И вдох… или вздох… или взмах…

И глас твой – стучит в перепонки.

И глаз твой – Gorilla Glass.

И вместо икон – иконки.

Айфонный иконостас.

Как страшно нам, серым и сирым,

В стране беспробудной лжи

Остаться без помощи…

Siri,

Как дальше нам жить, подскажи…

Ты любишь песок, я люблю рафинад.

Ты любишь быть под. И я тоже. И – над.

Но ты мне не рада сегодня…

Лишь вейпом[1] дымишь,

Как Капотня[2].

Не злись, дорогая, не надо!

Нет правды В удушливой злости…

Два белых куска рафинада

Лежат, Как игральные кости…

Чёрный ворон, чёрный дрон,

Что кружишь так низко?

Я не демон, не Димон,

Я не в группе риска.

У меня здоровый сон,

Да и стул не жидкий.

И какой же мне резон

Собирать пожитки?

Посмотри, тут сколько нас —

Квёлых да убогих!

Неужели пробил час?

Я ж один из многих!

Я ещё пожить бы мог

И легко, и ярко…

Только сверху: nevermore!

Хорошо. Не каркай.

Грелка в ноги, судоку

Да ромашковый чай.

Моё сердце в субботу

Перестанет стучать.

Санитарочка бодро

Перестелет бельё.

Всё? Не всё. За субботой

Воскресенье моё.

Знаю, воздастся и мне сторицей

За то, что вера моя слаба.

Я снова пытаюсь перекреститься —

Но только пот вытираю со лба.

Молитву шепчу – и немею от боли:

Искрят от неискренности слова…

Сердце моё – поле вечного боя[3],

И павших не счесть…

И лишь вера – жива.

Из двух Эдуардов – Багрицкого

Он любит, пожалуй, чуть меньше…

Во мне нету шарма бандитского,

Но дома есть пачка пельмешек.

И сколько нам дружбы ни дадено,

Но в час, когда мир я покину,

Он молча со щёк моих каменных

Последнюю сбреет щетину[4].

Пришли мне весточку с собакой вестовой

(Дай, Джим… Джимэйл, на счастье лапу дай!),

Я должен быть уверен, что с тобой

И бог, и блог, и мама, и вайфай.

Мне скучно, френд! Пришли хотя бы твит,

Поставь под фоткой пустяковый лайк…

Два дня в селе… Печь-мазанка чадит,

Да за окном собак недружный лай…

Мой друг, ты не один —

Как в скверике на лавке,

Мы рядышком сидим,

Друг другу ставим лайки.

Мы близко так сидим —

На расстоянье клика.

И не видать седин

В квадрате юзерпика…

Чтоб не было больно тебе и Отчизне —

Сиди и молчи, и мозги не криви!

А с кем поделиться мне сводками жизни —

Одышкой, отрыжкой, глюкозой в крови?