«Тип тяжелых крейсеров, крупнейших боевых кораблей Содружества, - всплыло в моей голове, - Способен действовать и как самостоятельная боевая единица, и вставать во главе эскадры».

Куратор нервно облизала губы. Студенты таращились на нее в заново набирающей обороты панике. Понять причины ее возвращения было не трудно - «Квазар» мог означать только страшную опасность, от которой ему придется нас защищать.

Если это пришло мне в голову, то и остальным пришло тоже. Черт.

Услышав, как кто-то из студентов начинает хныкать, я постучал по спинке стула, заставив всех обернуться на меня.

- А ну, отставить истерику! Всех, кто зарыдает, лично за уши оттаскаю, поняли? «Квазар» не показатель, захотели — поставили! Идиоты! За нас беспокоятся, конечно, но в основном это показуха! Подумайте головой! Если бы Станции что-то угрожало, нас бы эвакуировали, как и сказал Джерри!

Куратор смотрела на меня вместе со студентами. После моих слов на ее лице появилось настоящее облегчение. Мне хотелось ругать ее непрофессионализм, хотелось прямо в лицо ей сказать, что взрослый из нее просто ужасный.

Но я продолжал сидеть прямо, широко расставив ноги, уверенно опираясь на спинку стула, за моим плечом маячил Джерри, а благодарные лица ребят смотрели в упор, ища поддержку, опору и объяснения. И то, каким крутым и взрослым я ощутил себя в этот миг, не шло ни в какое сравнение с той тяжестью, что очутилась на моих плечах вместе с этим. Я не мог ругаться на куратора за слабость, потому что сам едва справлялся с этим.

Все смотрели на меня с надеждой, уверившись, что я если не спасу их от непонятного и страшного внешнего мира, то хотя бы объясню, что делать дальше. А я, излучая эту уверенность, сам погружался все дальше в сомнения. Что делать с начавшимся в Содружестве хаосом, с введенным военным положением и горсткой испуганных детей, наивно считающих себя почти настоящими солдатами, я просто не знал.

***

Объявленное военное положение лихорадило Академию, разрушив привычный порядок дел. Часть студентов вернулась на Станцию, часть не отпустили родители. Из индокитайцев остался один только Мелкий. Ему доставалось за всех, просто за его внешний вид, за подставу от генетики. Обычно от драк его защищали кураторы, но и мне пару раз пришлось спасать его задницу.

Травля, вот как это называлось. Студенты искали крайнего, студенты видели разрез глаз и цвет волос. Они не думали, просто вымещали раздражение.

Вот с ними что делать — это было легко и понятно. Я раздавал таким безмозглым пинки и подзатыльники, ничуть не смущаясь разницы в возрасте или силах. Часто не приходилось даже пальцем никого трогать, а хватало тяжелого взгляда.

Мы, пятикурсники, вызывали какое-никакое уважение у всех младших. А уж меня все откровенно побаивались. Пусть спектакль одного актера на Рождество увидели далеко не все, остальным хватало самого факта моего существования. Усмешкой судьбы поменялись роли — теперь не было никого, кто мог бы сказать мне в спину обидное слово, дернуть за волосы или втянуть в драку.

Однорукий мальчишка, изгой и выскочка, для окружающих я стал вовсе не мусором под ногами, не тихо скалящимся из угла щенком, которого то ли пожалеть, то ли пнуть охота. Какой бы элитной ни казалась эта Академия, все вокруг меня всегда прислушивались только к силе. Чтоб заставить себя по-настоящему уважать и бояться пришлось сперва вырасти и стать не только умнее, но и сильней обидчиков.

Но я из-за этого не переживал. Все происходящее со мной — просто ступеньки, помехи или инструменты на моем пути к цели. Даже ситуацию снаружи я, обдумав со всех сторон, стал рассматривать именно так. Как ее использовать было пока не понятно, но я был уверен, что выясню это.

Зимний триместр начался почти обычно. Мы, пятикурсники, собрались вместе в первый день учебы, чтоб обсудить план действий. Сдвинутые столы, подносы с едой, снующие вокруг младшие, все казалось привычным. Но двое взрослых военных при оружии в дверях не могли не притягивать взгляды.

А за окном, в тени Станции, изредка мигал маячками огромный, угловатый, страшный силует «Квазара», будто сама космическая темнота сверкала приблизившимся глазами-звездами. Крейсер не было видно целиком, чернильные тени глотали его матовый корпус, оставляя снаружи только давящее ощущение душной, нависающей над головой гигантской массы. Все мы постоянно оглядывались туда, невольно стараясь говорить тише.

Опустив поднос рядом с Джерри, я невидящим взглядом уставился в тарелку. Сидящие за соседними, сдвинутыми вместе столиками однокурсники молчали, вяло ковыряя еду. Обведя взглядом их серьезные, заострившиеся от переживаний лица, я ощутил что-то вроде гордости.

Кажется, мы все повзрослели. Может, мне не нужно быть здесь единственным голосом разума? Может, не надо нести одному то, что попробовал взвалить на плечи тогда, в Рождество? Пусть нас вновь стало немного меньше, всех оставшихся объединила ответственность. Ну, по крайней мере, я думал именно так.

- Вот закончим мы в этом году, - прошептал Джерри, , - и нас сразу выкинут на войну, вот увидите.

- Нам предстоит еще старшая школа, забыл? - одернула его девочка с Марса, имя которой я бы ни за что не вспомнил, если бы не вытащил изображение ее учетки из памяти. - Главное, не поддаваться всеобщей панике. Никого из нас нельзя винить в том, что взрослые решили начать воевать.

- Предполагается, что это мы в будущем станем решать, когда и с кем начинать воевать, - заметил я. - Но обвинять, действительно, никого из нас нельзя. Я видел, как ведут себя младшие. Мне мерзко.

- Они маленькие еще, - вступился Джерри. - Хорошо хоть мы пример подаем. Надо этому мальчишке помочь. Может, к патрульным обратиться? Вон, стоят, как манекены, даже не шевелятся, а так что-нибудь полезное сделают!

- У них свое задание, - возразил я. - Они нас в целом берегут, кто бы что не думал. А Мелким надо заняться, да. Можно самим его провожать на уроки и встречать после них. Если все согласны, это будет не сложно.

Ответом мне были скучающие взгляды и недовольные лица. Девочка с Марса стукнула черенком ложки по столу.

- Кто предложил, тот и занимается! Тебя одного вполне хватит. Ты как посмотришь, так суп прокисает, настроение падает, а хулиганы разбегаются!

- Я сейчас этой ложкой тебе по лбу постучу! - возмутился я. - Ничего подобного! И вообще, ты чем слушаешь? Если мы все этим займемся, то сможем распределить, кто и когда помогает Мелкому. Еще мне не хватало за ним нянькой каждый день ходить!

Джерри меня поддержал. Улыбаясь, он поднялся со своего места и помахал руками, привлекая внимание:

- Логично Джейк говорит, друзья! Это наша общая беда, общая ответственность, согласны? Мы тут старшие, кроме нас никто не сможет ничего сделать! Распределим дежурства, окей? Мы крутые, мы сможем! Я список составлю, потом всем пошлю в личку, кто захочет. Давайте, прямо сейчас, да, пока все в сборе, а начнем с меня, если вы не против!

Я покосился на него с подозрением. Джерри явно бурлил энтузиазмом, подхватив мое предложение даже активней, чем начал я. И его слушались. Ребята улыбались, соглашаясь, шутили, распределяя между собой дни и время. Напряженность улетучилась, будто и не было. Я вновь почувствовал это объединение из-за общей ответственности, это единство духа — но без меня.

Оттолкнув поднос так, что он врезался в чужие, я встал из-за столика и не оглядываясь ушел из столовой.

С чего это мне вообще в голову пришло, что нас что-то может объединять, кроме места учебы? Не выстроив хоть сколько-то приятельских отношений ни с кем из курса, кроме Джерри, сейчас я глупо понадеялся, что форс-мажор за стенами Станции все изменит. Зачем это мне, блин? Сам все вынесу, сам удержу тяжесть. Я уже не тот испуганный мальчик, что стоял перед звездами в темноте августовской ночи и не мог сделать вдох, пока Лола не взяла меня за руку.

Заводить себе толпу приятелей никогда не входило в мои планы. Да, наверное, меня просто взбесило то, что ребята послушались Джерри, а не меня. Почему же тогда, на гребанное Рождество, перепуганные и бледные, они все безропотно подчинялись мне, следовали приказам, как послушные овечки? В чем разница?