В последний учебный день этого года был такой снегопад, что дома на другой стороне улицы стали выглядеть призрачными силуэтами. Небо застлали темные тяжелые тучи. Лола осталась с бабулей, которая особенно загрустила в тот день, и я пошел в «У Русалки» один, решив выйти пораньше и отработать за двоих.

Замотав лицо шарфом, засунув руку поглубже в карман куртки, я шел под снегом, будто в густом молочном тумане, в полной звенящей тишине, среди огромных пушистых снежных хлопьев, стеной валящих с вечернего неба.

В парке было еще тише и темнее. Фонари пока не зажгли, под деревьями мрачно и холодно прятались тени, скамейки торчали надгробиями из рыхлых сугробов.

Желтые окошки кафе виднелись впереди огоньками свечей, робкими и дрожащими за стеной бесконечного снега. Я шел вперед почти ощупью, пригнув голову, пряча лицо от холода в шарф и ничего не видя перед собой, а когда наконец до входа, то почти повис на ручке двери, чувствуя, что успел устать и замерзнуть за те минуты, что пробирался сквозь снег.

В кафе было почти пусто. Трое мужчин приглушенно болтали за барной стойкой, опустошая бутылку водки, две девушки общались за столиком у окна, неизменный мужчина в браслетах и кольцах сидел в дальнем углу с огромной кружкой кофе, уткнувшись в комм. Тишина и спокойствие.

Бармен с усталым видом протирал стаканы, облокотившись на стойку. Я залез на высокий стул и сел перед ним.

— Привет. Сделай мне, пожалуйста, горячий чай, — попросил я, разматывая шарф и отряхивая снег с волос. — Там такая метель — своего носа не видно.

— Ты сегодня без Лолли-Долли? И правильно, Босс тоже отпустил девочек, — зевая, сказал бармен и поставил передо мной кружку чая. — Кручусь сам весь вечер, даже повар уже ушел. Ладно хоть народу почти нет, может, закроемся пораньше. Боюсь, как бы этот наш постоянщик не остался опять до последних минут, сам уже хочу домой поскорее.

— Помочь? — предложил я, грея ладонь над кружкой.

Бармен с энтузиазмом затряс головой.

— Столы мыть будешь — можешь девушкам счет принести, как раз просили. Да и этого, с кофе, надо бы спросить, не хочет ли он еще чего. Надеюсь, сегодня он всё-таки свалит пораньше!

Троица за барной стойкой покончила с бутылкой, расплатилась и засобиралась на выход. Я покормил рыбок в аквариуме, вымыл столы и отнес счет девушкам, забрав их пустые бокалы. Девушки были слегка пьяны и очень веселы. Одна из них потрепала меня по голове, а вторая спросила:

— Эй, тебя заставляют тут работать? Разве можно принуждать к труду ребенка, да еще инвалида?

— Как это влияет на мое умение протирать столы? — без раздумий брякнул я, вырываясь из их рук.

— Но тебе же трудно работать, бедненькому! — воскликнула девушка. — Тебе и так, должно быть, тяжело жить! Хочешь, мы дадим тебе денег, чтоб тебе больше не пришлось работать?

— Не нужны мне ваши подачки, — возмутился я. — А помогаю я тут потому, что хочу этого! Не делайте выводов, если не знаете всей картины!

Девушки хотели еще что-то сказать, но к нам подошел бармен, широко улыбаясь им. Взяв обеих под локти, шутливо что-то рассказывая на ухо то одной, то другой, он отвел девушек к выходу, помог надеть пальто и ловко выпроводил наружу.

— Забей, — спокойно сказал он, проходя обратно к стойке мимо меня. — Никогда не слушай пьяных, особенно не видавших жизни девчонок.

— Почти все взрослые сперва видят во мне калеку, — горько ответил я. — Мало кто сразу стал считать меня человеком, только ты или Босс, пожалуй.

— Как думаешь, мы не глупые ребята, верно? — рассмеялся бармен. — Тебе повезло, если честно. Это как фильтр, понимаешь? Ты сможешь сразу разобраться, с кем стоит потом общаться, а с кем нет. Чьим суждениям о людях доверять больше, а чьим — меньше. Уж поверь мне, я-то людей за свою жизнь много разных повидал!

Я задумался, но кивнул, соглашаясь. Его слова звучали логично, но сам до них догадаться я бы не смог. Видимо, бармен действительно был из тех, кто разбирается в людях и их мыслях. Вернувшись к уборке, я размышлял о его словах.

А в зале остался только посетитель с кофе. Когда я подошел спросить, не хочет ли он еще что-нибудь заказать, он оторвался от комма и буквально насквозь пронзил меня взглядом темных глаз.

Я застыл, чувствуя себя мышкой перед пастью удава. Зимняя пурга закружилась в желудке, превращая недавно выпитый горячий чай в лед.

Взгляд куда холодней, чем у всех, с кем я когда-либо встречался. Директор нашей школы ему и в подметки не годился.

— Нет, ничего не нужно, — сказал мужчина, опуская эти жуткие ледышки-глаза.

Пятясь, я отошел от его столика и вернулся к барной стойке.

— Ну и тип, — сказал я бармену, ежась и недовольно дергая плечами. — Глаза как сверла. Стремный, у-у-у.

Бармен прищурившись посмотрел на посетителя.

— Странноватый, да. И раздражающий. С Луны, что ли? Девочки от него тоже не в восторге, м-да. Надеюсь, он скоро уйдет. Через десять минут закрываться будем.

Посидев с барменом еще немного, я через силу пошел заканчивать работу.

На экранах над стойкой шел ролик про моря Эвридики. Огромный ящер с длинной шеей охотился за косяком мелких рыб. Притаившись за скалой, он прижался к ней и слился окраской с камнем, потом бросился на ничего не подозревающих рыб, сразу нахватав полную пасть.

Обреченная на гибель рыбешка и ящер, способный прятаться там, где иной бы не смог.

Интересно, как не стать в этой жизни такой рыбешкой? Обязательно ли быть тем, кто ее сожрет?

Ужасным ящером.

Бармен ушел на кухню, зашумела посудомоечная машина. За окном всё так же валил снег, отчего казалось, что уже наступила глубокая ночь. В воздухе мне чудилось напряжение, будто перед скорой грозой. Волосы всё норовили встать дыбом.

Я подмел зал, стараясь думать о чем-нибудь хорошем, и пошел в подсобку за ведром и шваброй. Чтобы попасть туда, нужно было обойти бар с другой стороны от кухни и пройти по короткому коридору, на входе в который стояли лампы с датчиком звука.

В коридоре я остановился перед дверью подсобки, почему-то оказавшейся закрытой. Потянув ручку, я принялся крутить ее.

Погас свет, заставив меня вздрогнуть. Я повернулся щелкнуть пальцами и включить его обратно.

На мое лицо легла твердая шершавая ладонь, унизанные кольцами пальцы вжались в челюсть, закрывая мне рот. Вторая рука, звякнув браслетами, вцепилась мне в горло.

Затылком меня вдавило в жесткость двери, до цветных кругов перед глазами, до тихого хруста.

Темнота схватила меня.

Я дернулся, вырываясь, забился пойманной рыбкой. Руки держали крепко. Укусить не вышло, челюсть разжать я не мог. Наугад я махнул кулаком и попытался пнуть, но никуда не попал. Длинные пальцы сжимались на горле всё туже. Я не смог вдохнуть и задергался всем телом, чувствуя даже не страх, а какой-то совсем животный ужас. В темноте, один, с неизвестным.

Не хочу умирать!

— Тебя так долго искали, что упустить было бы глупо, — прошипел мне на ухо полный ненависти голос. — Большая удача, что ты объявился в этом городе. Твоя звезда будет первой жертвой для нашей Вселе…

Договорить он не успел. Раздался звонкий шлепок, свет включился. Руки на мне разжались, обидчик закатил глаза и сполз на пол.

Кашляя, ловя воздух ртом, я свалился на пол у двери в подсобку. Перед глазами летали черные мушки, в ушах стучало, сдавленное горло болело. На входе в коридор стоял бармен с перекошенным лицом, в руках он сжимал погнувшуюся от удара сковородку.

— Эй, ты жив? — спросил он, тяжело дыша, будто после пробежки. Потом грязно выругался и опустил руки. — Что это за хрень только что была?

Я потряс головой. Из горла пока раздавался только хрип и кашель.

Бармен отбросил сковородку, помогая мне встать и обойти распластавшееся на полу тело.

— Всякие посетители были, но чтоб на работников кидаться… — сказал он, слегка пнув это тело в колено. Обвешанная браслетами рука вдруг дернулась, ледяные глаза-сверла открылись, с ненавистью уставившись на нас.