Трифонова невольно поежилась. Она узнала этот высокий, звонкий, громкий, но не резкий голос. Таким все десяти-, двенадцатилетние отличницы и активистки воспевали на торжественных линейках свою распрекрасную школу. А перед Катей стояла взрослая молодая женщина. «В каком же состоянии я была утром, если по телефону эти звуки показались нормальными?» – подумала Катя. Ей еще не раз предстояло услышать, как трубка каким-то чудом делала несвойственный возрасту тембр просто юным и задорным. Ни у кого не возникало опасений, что стоит собеседнице разволноваться, как он превратится в оглушительный визг. Более того, обладательница нестандартных связок выгодно его эксплуатировала, отвечая на звонки в редакции модного журнала. И еще со временем Кате стало ясно, что никакого урона чужим барабанным перепонкам этот вызывающе девчачий голос нанести не может. И сквозь смех, и сквозь слезы, и сквозь страх он звучал одинаково.

– Не разувайся, пока тапки не достанешь. Иди в кухню, она прямо перед тобой. Идеальная планировка, а? Вход во все помещения отсюда. Санузел совмещенный, вон дверь в уголке. Справа моя комната, слева твоя. Они по метражу почти одинаковые. Моя тринадцатиметровая, прямоугольная. Мебели лишней нет, этим меня к себе и расположила. А твоя – пятнадцать метров, квадратная, но мне в ней почему-то тесно, – вновь заговорила девушка. – Итак, ты Катя, медсестра?..

– Хирургическая, – уточнила Трифонова.

– Ого! То есть прямо стоишь над распоротым больным? И крови не боишься?

– Ну да.

– Уважаю, – воскликнула незнакомка. И решила наконец представиться: – Александрина. На имени настояла мама, папа хотел назвать Ольгой. Прикинь, я все детство слушала, как она фальшиво завывала: «А-а-александри-и-ина, теперь пришла зима»… Как только освоила комп, нашла этот душераздирающий старинный шедевр. Тягомотина еще та.

Катя опустила глаза. Она не смогла бы так приложить родную мать, хоть та тоже пела неважно. Искренне возразила:

– Брось, отличное имя.

– Избыточное. Даже Александра длинновато. Ты как меня будешь звать? Алекс? Рина? Аля? Саша? Ал? Тут принцип – использовать минимум букв. Я откликаюсь на все, привыкла.

– Александриной можно? Мне нравится. И потом, вдруг нам придется ругаться. Тогда пока тебя выговоришь, успокоишься. – Трифонова взглянула на будущую соседку, улыбки не заметила и от греха пояснила: – Шучу. На самом деле я уживчивая.

– Я тоже. Но если захочешь высказать претензии, обращайся ко мне по имени-отчеству. Гарантирую, обхохочешься в процессе, и до ссоры не дойдет.

– Слушай, не томи. Как же тебя по батюшке?

– Тимофеевна. Александрина Тимофеевна Барышева, изволь любить и жаловать.

– Так ты стебешься, – насупилась Катя. – А я и не догадалась.

Собеседница уставилась на нее не без опаски:

– Нет, взаимопонимание, конечно, не обязано устанавливаться сразу. Но мы уже десять минут разговариваем, пора бы ему начать возникать. Я серьезно про имя, Кать.

– Не верю. Александрина Тимофеевна Барышева звучит по-настоящему красиво. Ты правда не слышишь?

– Ну длинно же слишком! Люди языки ломают!

– Не длинно, а плавно. И пусть ломают, что ломается, вплоть до мозгов. Это их проблемы, не твои.

– Безжалостная ты, Трифонова, – сказала Александрина. – Хотя чего еще ждать от чудовища, которое не боится крови.

И они обе прыснули.

Барышева предложила кофе.

– Вари себе. Я последнее время сижу на зеленом чае, – отказалась Катя. Она представления не имела, как желудок отреагирует на забытый напиток. Еще не хватало корчиться от боли при новом человеке.

– Чего у меня нет и быть не может, так это зеленого чая. Извини, но к жидкостям без вкуса и аромата я не прикасаюсь.

– Легко.

– Что легко?

– Извиняю. На вкус и цвет товарищей нет.

– Вот-вот. Правильная девушка. Надеюсь, воспитывать меня не будешь? Пословицами и поговорками. Я универский курс по этой народной мудрости чуть не завалила. Тошнит от нее. Тысячи лет передавали свой опыт афоризмами детям и внукам, и никто не поумнел. Бесполезняк. Кать, стремно мне как-то. Вроде я хозяйничаю, а ты в гостях. У нас же равные права и обязанности. Может, квартиру посмотришь?

– Слушай, я думала, что в центре аренда неподъемная. Хотела сюда, но даже объявления читать не стала бы. Так что спасибо твоей маме и Анне Юльевне, – по-своему подхватила жилищную тему Катя.

– Да ты оглядись хорошенько. За что тут вообще платить? Не мы им, они нам должны по большому счету. Арендаторы ведь еще и охранники. Знаешь, лишиться пустующей собственности при нынешних мошенниках – раз плюнуть.

Домашняя москвичка, которой в любую секунду есть куда вернуться. Бездомная медсестра о наглости владельцев уже все передумала. Ей было не интересно. Александрина оказалась чуткой. И сразу перестроилась:

– В этой сталинке квартиры небольшие. Но и они в приличном состоянии гораздо дороже. Соединенные две-три с перепланировкой и евроремонтом – вообще закачаешься. Наши хозяева со скрипом потянули косметический – заклеили одни бумажные обои другими бумажными. Установили белорусскую сантехнику – чисто, но жутковато. А еще потолок вымыли. Но, похоже, не красили. Так что не парься, ни один самовлюбленный болван сюда не въехал бы.

– А мы себя не любим, – покорно согласилась Катя.

– Конечно, нет. Я как представлю взаимную любовь с собой… Или еще круче – безответную… Мы с тобой себя уважаем. Мы – девчонки трудящиеся, нам зарплата не с неба падает. Опять же молодые, в четырех стенах не киснем, только ночуем. И, наконец, чем меньше отдадим чужим дяде с тетей, тем больше самим останется. На том стояли, стоим и будем продолжать в том же духе.

Концовки у нее были оптимистическими, о чем бы ни шла речь. «А ведь она права, – мысленно согласилась Катя. – Почему я все считаю наказанием? Чьим? За что?» Александрина, которой уже не терпелось заняться чем-нибудь, помимо нудных разговоров, сунула ей в руки два листа с печатным текстом. Договор аренды. Трифонова сосредоточенно начала читать.

– Кать, эти бумажки не имеют юридической силы. Они даже у нотариуса не заверены. Я думала, ты сумму оплаты посмотришь, чтобы не сомневалась в моей честности. Или в чем там сомневаются, когда платят? Я с тебя лишнего не возьму. Вот расписка хозяина, что я внесла залог и деньги вперед за первый месяц. Второй начинается как раз сегодня, за него уже пополам. Ну, и залог тоже пополам. Кстати, он без коммуналки. Хочешь, предъявим друг другу паспорта. Все быстрее будет, чем изучать эту муть.

– Действительно, чего я занудствую, – немного смутилась Катя, мельком взглянув на расписки. – Твоя мама и Анна Юльевна дружат. Считай, поручились за нас.

– Какие мы взаимодополняющие, – рассмеялась Александрина. – Я пошла от недействительных в любом суде документов. Ты от рекомендаций. Встретились посередине. Меня это устраивает.

– И меня. Я должна тебе пятьдесят три тысячи. Правильно? – Трифонова вышла в прихожую, достала из баула свой маленький рюкзачок, из него кошелек и вернулась. Отсчитала купюры: – Держи.

– Вот оно! Вот чего мне не хватало все утро! Живой денежки в загребущих лапах! – радостно потрясла обретенными рублями Барышева. – Жизнь меня балует. Хотя нет, она просто осуществляет рекламный слоган: «Вы этого достойны». Я-то готовилась ждать приятного момента до следующих выходных. Думала, пока кто-нибудь найдется, пока созвонимся, пока явятся смотреть. А ты нашлась, позвонила и явилась сразу. Ура?

Катя кивнула. И почувствовала, что у нее кружится голова. Энергия, в которую превратилось детское пюре, слишком быстро иссякла. Александрина заметила, что ей не по себе:

– Побледнела ты. Всегда так тяжело с деньгами расстаешься?

– Да ну тебя, – отмахнулась теперь уже полноценная соседка. – Я, между прочим, тоже психовала. Если бы не эта квартира, могла завтра остаться на улице. Хозяйка больную сестру привезла, а меня попросила… Только вчера, кстати.

– Вот дрянь! – вскинулась Александрина, словно ее регулярно гнали бомжевать. – Надо даже в эти липовые договоры вносить пункт, чтобы предупреждали жильцов за месяц.