Домерик проснулся от запаха свежего кофе. Так уж сложилось, что и его отец, и мать считали завтрак самым важным приемом пищи, задающим тон всему дню. Наверное, это был единственный вопрос, по которому у них было одинаковое мнение. Пока Домерик был маленьким, четыре дня в неделю его будил аромат хрустящего бекона и омлета, в остальные дни — поджаренного хлеба, овсяной каши и фруктов. Потом Домерик вырос, закончил колледж, обзавелся собственным жильем, но привычка начинать день с вкусного и полезного завтрака осталась. А потом он женился.

Амарея умела готовить только кофе, и то лишь потому, что кофеварка была полностью автоматическая. За это ее невзлюбили как мать Домерика, так и его отец. Когда Домерик заметил, что отец сам женился на далеко не идеальной девушке, тот возмутился: «Она, по крайней мере, хорошо готовит». Домерик не сдержался и ответил, что Ами хорошо трахается, так что каждому свое. К счастью, отец не стал уточнять, насколько хороша в постели Уолда, и к этой теме они больше не возвращались.

Однако, стоило признать, в чем-то родители были правы. Домерику хотелось нормального завтрака, а не разогретой вчерашней пиццы. К сожалению, единственным способом его получить было приготовить самому. Тем более что к тому времени, как он встанет, от пиццы не останется и следа.

Выйдя на кухню, Домерик обнаружил прелестную картину: Ами в облегающей футболке и тоненьких трусиках пила кофе, задумчиво глядя в окно. Вторая чашка на столе ожидала Домерика. На секунду тот даже задумался, к чему приступить первому: к кофе или к жене. Однако Ами была рядом постоянно, а кофе для него варила крайне редко. Так уж случилось, что семья Фрей была очень многочисленной и крайне недружелюбной. В первую очередь — по отношению друг к другу. Каждый думал в первую очередь о себе и о том, как бы урвать кусок покрупнее. В такой среде вырастают злобные эгоисты, заботящиеся только о своей шкуре, если их вовремя не забрать и не перевоспитать.

Уолда очень быстро перестроилась с «Фрей» на «Болтон». Казалось, ей достаточно было сменить фамилию, как вся семейная дурость выветрилась из нее без следа. Такую заботливую и милую девушку Домерик не мог припомнить. С Ами дело обстояло сложнее. Она была старше Уолды, самостоятельнее и свободолюбивее. Как только Домерик предложил ей переехать к нему, она тут же согласилась. Однако внушить ей, что жить вместе — это не только спать в одной постели, было довольно трудно. А в ближайшее время, скорее всего, станет еще труднее.

— Доброе утро, — поздоровался Домерик, принимая чашку кофе. — Приготовить что-нибудь на завтрак?

Ами легонько чмокнула его в щеку.

— Я бы не отказалась от твоих фирменных блинчиков, но это слишком долго.

— Почему же? — Домерик повязал фартук и достал из шкафа чашку для теста. — Я не тороплюсь. Ты тоже. Можем побаловать себя блинчиками.

— В чем подвох?

— Когда ты уже перестанешь искать подвох во всем, даже в банальном завтраке?

Домерик достал муку, молоко и яйца. Он любил готовить, правда, предпочитал ужины, но и в готовке завтрака, пусть и довольно хлопотной, не видел ничего страшного.

— Кстати, ты ведь помнишь, что сегодня приезжает Рамси? — спросил он, выливая первую порцию теста на сковородку.

— Я так и знала, что есть подвох! — возмутилась Ами. — Ты просто хочешь меня задобрить, чтобы я согласилась приютить твоего братца-уголовника.

— Вовсе нет, — Домерик перевернул блинчик. — Во-первых, я хочу порадовать тебя, а заодно и себя вкусным завтраком. А во-вторых, Рамси будет жить у нас независимо от того, согласишься ты или нет.

Ами состроила обиженную физиономию, но тарелка блинчиков улучшила положение.

— И в-третьих, не называй его уголовником. Он же не бандит, он всего лишь…

— Оступился? Ага, знаешь, сколько раз я такое слышала?

Домерик лишь вздохнул. Рамси никогда не был образцом для подражания, но три года назад его выходки перешли все границы. В очередной раз напившись со своими дружками, он повздорил с парнем в баре. В итоге парень попал в больницу, а Рамси — в тюрьму. Впрочем, ему еще повезло. Изначально в обвинениях значились изнасилование и тяжкие телесные повреждения. Однако потом то ли Рамси припугнул парня, то ли подкупил, то ли вразумил (Домерику хотелось верить в последнее), но тот отказался от обвинений в изнасиловании, а адвокат, оплаченный отцом, добился минимального срока. В итоге Рамси получил пять лет, и, отсидев три, готовился выйти за хорошее поведение. Последнее больше всего удивляло Домерика в этой истории. Кажется, это был первый раз, когда он слышал «Рамси» и «хорошее поведение» в одном предложении.

— Но почему он должен жить именно у нас? — не унималась Ами.

— Потому что ему пока некуда идти: ни работы, ни дома. Вот обустроится, встанет на ноги…

— Мог бы пожить у своей матери или у вашего отца.

С матерью Рамси мало общался, и совсем не факт, что она его примет. А вот отец… Это сложно объяснить. Отец, конечно, хороший и любит их обоих, хоть и не показывает этого, но жить с ним сложно. В своем доме он считает себя полноправным хозяином и не терпит нарушения множества установленных им правил. А теперь, когда Уолда беременна, наверняка правил прибавилось. Домерик прекрасно понимал Рамси, который не хотел жить с отцом. Да и места в доме вполне хватит и на них с Ами, и на Рамси.

— Он будет жить здесь, и это не обсуждается, — отрезал Домерик.

— Ладно-ладно, — Ами примирительно подняла руки. — Только не делай такое лицо.

— Какое?

— Такое, — Ами щелкнула его по носу. — Ты сейчас просто копия своего отца, и мне от этого жутко.

***

Домерик затормозил перед тюремными воротами. Ждать пришлось недолго, ровно в двенадцать они отворились, и показался Рамси. Он шел к машине неспешным шагом, кажется, наслаждаясь каждым движением. Немудрено после трех лет заключения. Он не слишком изменился с их последней встречи, однако в целом за эти годы подтянулся, подкачался и вообще выглядел здоровее. Домерик навещал его почти каждую неделю, делился новостями и слушал, что нового у Рамси. Обычно истории сводились к меню в столовой или рассказам, кто кому сколько проиграл. Через пять минут Домерик терялся в именах приятелей Рамси и переставал понимать, что происходит. Как и следовало ожидать, заниматься в тюрьме было практически нечем. Кроме положенных работ в прачечной или столовой из развлечений были библиотека и тюремный двор с тренажерами. Надо ли говорить, что Рамси предпочел второе?

Сейчас на нем была одежда, в которой его арестовали. За три года Рамси, конечно, не вырос, так что и джинсы, и куртка сидели хорошо, но футболка явно стала слишком облегающей. Нет, Рамси вовсе не казался качком, но и прежней рыхлости не наблюдалось. «Отец наверняка будет в восторге», — подумал Домерик.

Рамси неспешно подошел к машине и остановился со стороны водителя, нетерпеливо разведя руки. Домерик вздохнул. Он надеялся оставить обнимашки до дома, но, похоже, Рамси был другого мнения. Едва Домерик выбрался из машины, как тут же оказался в крепких объятиях Рамси. Похлопав его по спине, он отстранился.

— Не рад меня видеть, братец? — усмехнулся Рамси. — Мы три года общались через стекло, неужели я не заслужил дружеских объятий?

— Просто не люблю обниматься на улице, — ответил Домерик. — К тому же твои сокамерники наверняка пялятся.

Рамси расплылся в хищной улыбке, обернулся к зданию тюрьмы и вытянул руку с оттопыренным средним пальцем, посылая то ли своих дружков — часть окон выходила на ворота, — то ли, наоборот, охранников, то ли всю систему в целом. Постояв так немного, он двинулся к пассажирскому сидению.

— Поехали отсюда, — велел он, когда Домерик сел за руль.

— Сразу поедем к отцу? — уточнил тот, выезжая на дорогу.

— Я бы предпочел сделать это завтра, — скривился Рамси. — Или послезавтра. Или через неделю.

Домерик облегченно выдохнул. Встречаться с отцом ему тоже не хотелось. В последнее время тот слишком сильно зациклился на безопасности Уолды и будущего ребенка.