Шел я верхом, шел я низом Вас найти не мог никак. По подвалам, по карнизам Шастал старый я чудак. Посетил сперва Владимирский проезд, Побывал я на Миуссах и окрест, А потом приехал на Бахрушина, А в Бахрушине-то все полуразрушено! А как стало во глазах моих темно, Привезли меня таксисты в Люблино. В этих строчках упомянуты названия улиц Москвы, на которых располагались различные научные подразделения Института, прежде чем в 1976 году они объединились в одном здании. Второй прекрасный спектакль назывался «Живые души» – почти по Гоголю». В центре сюжета Чичиков (Илья Крауш) – ученый, который решил построить батискаф. И он обходил различные структурные подразделения Института в поисках поддержки и единомышленников. Далее была «Женщина в океанологии» и другие постановки. Эта небольшая театральная жизнь также создавала атмосферу романтизма, дружбы, раскованности и в какой-то степени сплачивала коллектив ученых Института. Некоторые персонажи были прообразами отдельных ученых. Все понимали юмор, не было никаких обид, а только желание продолжать это интересное дело. И конечно же, свободно и с энтузиазмом делалась наука. Институт уже прочно встал на путь проведения научных исследований в Мировом океане. Конечно, главным техническим средством проведения исследований являлся легендарный «Витязь», который совершал по 2–3 экспедиции в год, потрясая мир своим величием и большим объемом получаемых научных данных. Экспедиции на «Витязе» были мечтой каждого ученого. Это было первое крупное исследовательское судно, открывшее путь ученым в открытый океан. Оно позволило проводить исследования на больших акваториях, отбирать пробы и проводить измерения на всех глубинах, вплоть до максимальных. Я все это описываю для того, чтобы читатель понял, какая атмосфера царила в Институте до того, как директором стал А.С. Монин. Гораздо позже я эту обстановку описал в стихах в «Балладе об Институте», выдержки из которой привожу здесь. Я помню старый Институт, Все очень мило было тут, И все ходили на работу, как в кино. Был старый дом, прекрасный парк, Напротив пляж, как зоопарк. Все это находилось в Люблино. Был домик на Бахрушина, Где все полуразрушено. Была там раньше женская тюрьма. Сидели там ученые, Идеей окрыленные, Крутилась там науки кутерьма. Тогда корабль был один — Большой научный исполин. И рейс был, как космический полет. Науку делали легко, Хоть и ходили далеко. Что приносили, знали все наперечет. Была прекрасная пора, Какие были вечера! От смеха даже лопался паркет. А раз Архангел Гавриил К нам с поднебесья соскочил И с той поры его на небе нет. Моей по настоящему крупной приборной разработкой явилась система непрерывного сейсмического профилирования с электроискровым излучателем («спаркер»). В отличие от других аппаратурных комплексов такого типа, эта система предназначалась для работы в глубоком океане. Основой комплекса была мощная энергетическая установка и оригинальная система обработки принимаемых сейсмических сигналов аналоговым способом. Первые испытания этого комплекса состоялись в 1968 году на Черном море в Южном отделении института. Как раз в то время в отделение приехал А.С. Монин. Он пришел на судно «Сергей Вавилов», с которого мы работали, дотошно расспросил об устройстве комплекса, посмотрел записи, остался доволен. И после этого довольно часто упоминал в своих выступлениях эту разработку, как одну из самых успешных в нашем институте. Затем он обязал меня оборудовать этой аппаратурой все крупные суда Института. Таким образом, на НИС «Академик Курчатов», «Дмитрий Менделеев», старый «Витязь» были поставлены мощные сейсмопрофилографы, которые затем в течение нескольких лет успешно работали. В этих своих новых контактах с Андреем Сергеевичем я понял масштабность его мышления, умение расставлять акценты на главном при решении проблемы. Символично, что на приход в Институт Монина пришлось появление новых научных кораблей «Академик Курчатов» (1966) и «Дмитрий Менделеев» (1969). Появление двух новых крупных судов обусловило расширение экспедиционной деятельности. Вместо 2–3 рейсов «Витязя» теперь три судна способны были совершать по 8–9 рейсов в год. Два новых судна были построены в Германии (ГДР, г. Висмар) и были оснащены комплексом хорошего научного и навигационного оборудования. Правда, некоторые аппаратурные комплексы уже морально устарели и требовали замены на более современные. Мне пришлось участвовать в этом процессе, поскольку в 1968 году я был включен в состав приемочной комиссии НИС «Дмитрий Менделеев» и принимал научное оборудование. Во время этой работы я близко познакомился с И.Д. Папаниным, который был председателем комиссии. Необходимо отметить, что вскоре после прихода Монина в Институт перешел из Акустического Института Игорь Евгеньевич Михальцев. Сначала он был заместителем директора по Тихоокеанскому Отделению, а затем переведен в Москву и занял место зам. директора по технике. Он сыграл большую роль в становлении техники исследований океана. По его инициативе было создано ОКБ океанологической техники. Работа отделов и лабораторий технического сектора приобрела направленность на создание самых современных приборов. Были приняты в Институт новые сотрудники с хорошей инженерно-технической базой. В Отделе морской техники, где я работал, помимо сейсмопрофилографа были созданы локатор бокового обзора (Ю.И. Ломоносов), гидрофизический зонд «Аист» (О.Г. Сорохтин, В.И. Прохоров), частотный батитермозонд и термоградиентометр (Э.В. Сувилов) и другие приборы. Причем этот прогресс был сделан в течение двух лет. Такому успешному и быстрому развитию Отдела морской техники в значительной степени способствовало то, что работы велись в тесном контакте с одним из крупнейших геоморфологов Глебом Борисовичем Удинцевым, практически определявшим те задачи, которые необходимо было решать в плане создания приборов. Я ходил в экспедиции, руководимые им, и считаю его одним из своих учителей. Г.Б. Удинцев имел широкие контакты за рубежом, много ездил и привозил свежие идеи, которые и внедрялись нашими инженерами в практику. Во втором рейсе НИС «Академик Курчатов» я познакомился с Ж.И. Кусто. Судно зашло в порт Момбаса, где в это время стоял «Калипсо» с ныряющим блюдцем «Дениза» (рабочая глубина 600 м) на борту. Я слазил внутрь «Денизы», полежал там, посмотрел в иллюминатор и подумал: «Вот оно – будущее исследований океана» Появилась мечта, которой суждено было сбыться позже…
Тот рейс 1967 года был первым в моей научной практике. В Индийском океане мы сделали много заходов на острова, в начале пути у острова Сокотра встретились с «Витязем». Причем в Индийский океан мы вышли через Красное море и Суэцкий канал, а возвращались в Калининград, огибая Африку, т. к. Суэцкий канал был закрыт, там началась война. Весь ход той экспедиции я описал в песне, написанной на мотив утесовской мелодии «С одесского кичмана», поскольку судно выходило из Одессы. С Одесского причала Отправился «Курчатов», Отправился в Индийский океан. Хотел зайти в Карачи, Но вышло все иначе: Что делать? Мы имеем гибкий план. У острова Сокотра Собою очень гордый Он «Витязь» в океане повстречал. Развесил свои флаги, достал со спиртом фляги, И встречу эту бурно отмечал. Потом пошла работа, Хоть нету эхолота. На все плевать: учебный полигон, А после у Дероша, Когда был день хороший, Создали вновь бокалов перезвон. Товарищ, товарищ! Взрывай свои бомбы, Взрывай свои бомбы в глубоке. Одна саданула, Другая тряханула, И трещина открылася в боке. Потом протухло мясо, Отправились в Момбасу. Смотрели там на антилопу гну, Оттуда очумело Рванули на Сейшелы Двойным кокосом удивить страну. И вновь пошла работа, Но это скучно что-то, Я лучше расскажу вам за коралл: О том, как на атолле, Сжав челюсти от боли, Я ото дна кораллы отдирал. Потом, помыв кораллы, Спускать мы стали тралы, Устроили последний полигон. А чтоб науку двигать, Зашли мы на Родригес, Оттуда мы зашли на Реюньон. Товарищ, товарищ! Суэц перекрыли. Пришлось нам вокруг Африки идти. Хоть не попали в Аден, Грустить о том не надо. Зато зашли в Гибралтар по пути. Товарищ, товарищ! А что ты скажешь шефу, Когда ты возвратишься в Институт? Скажу, что для успеха мне надо вновь поехать: Я полюбил морской суровый труд. |