- Интересное дело! Замуж! Пускай вон объявление в газету дает - дураков много… Интересное дело - страшненькая! Нет сейчас страшненьких! В джинсы влезла - вот и фигура. Очки фирменные нацепила - вот и морда… А то взяла манеру: сидит-сидит - и на тебе, нет ее!..
Государыня слушала все это, закусив губу.
- Знаете, - мягко сказал он, - а ведь в чем-то они правы. Если бы время, потраченное вами в мире грез, использовать в реальной жизни… Мне кажется, вы бы достигли желаемого.
- Чего? - хмуро спросила она. - Чего желаемого?
Он вздохнул.
- Прошу вас, государыня, - сказал он и толкнул дверь кончиками пальцев.
В отделе стало тихо. Ни на кого не глядя, государыня прошла меж уткнувшимися в бумаги сотрудницами и села за свой стол.
С горьким чувством выполненного долга он прикрыл дверь и двинулся прочь, размышляя о хрупких, беззащитных мирах грез, куда по роду службы ему приходилось столь грубо вторгаться.
Свернув к лестничной площадке, он услышал сзади два стремительных бряцающих шага, и, чья-то крепкая рука рванула его за плечо. Полутемная лестничная клетка провернулась перед глазами, его бросило об стену спиной и затылком, а в следующий миг он понял, что в яремную ямку ему упирается острие широкой, похожей на меч шпаги.
- Вы с ума сошли!.. - вскричал было он, но осекся. Потому что если кто и сошел здесь с ума, так это он сам. На грязноватом кафеле площадки, чуть расставив ботфорты и откинув за плечо потертый бархат плаща, перед ним стоял Фонтанель.
- Как вы сюда попали?.. - От прикосновения отточенного клинка у него перехватило горло.
- Шел за вами. - Зеленоглазый пришелец из мира грез выговорил это с любезностью, от которой по спине бежали мурашки. - Сразу ты мне, лекарь, не понравился… А теперь, если тебе дорога твоя шкура, ты пойдешь и вернешься сюда с государыней!..
Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калогер.
Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.
- Банк времени слушает, - незамедлительно отозвался любезный женский голос.
Калогер молчал.
- Банк времени слушает, - повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.
Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.
- Банк вре… - Голос оборвался, и и недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.
Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.
- Извините… - пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.
Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо… Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил…
Да, раз уж позвонил, то будь добр - доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того…
Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: миг - и хрупкая оболочка - все, что осталось от Калогера, - схлопнется и косо опадет на асфальт.
- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!
Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается…
"Успокоился? - с отвращением спросил он себя. - Утрись и следуй дальше…"
Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. "Испепеленные", "Нигромант", "Медь звенящая" - что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за три года? Невероятно…
День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.
И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.
Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые поводыри" - это страниц триста как минимум…
У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку "Жупела" и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево - это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?
Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.
Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…
Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.
"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он. - Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!.."
Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.
