Внезапно экс-невеста кошачьим движением выхватила из кармана мосинских джинсов фирменный фиолетовый пакетик - углядела торчащий наружу уголок.

- Какой вэл! - восхитилась она. - Вскрыть можно?

В пакетике оказался лиловый легкий ремешок с золотистой пряжкой-пластиной.

- Сколько?

- Для тебя - червонец.

Экс-невеста, не раздумывая, приобрела вещицу и, еще раз напомнив про вторник, удалилась.

Такой стремительной реализации товара Мосин не ожидал. Но его теперь беспокоило одно соображение: а если бы он воспользовался автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?

Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. "Удивительное легкомыслие, - озабоченно размышлял он, - оставлять такую машину без присмотра! Да мало ли какие проходимцы могут проникнуть на территорию съемочной площадки!"

Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами, и Мосин отошел к окну - посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полета…

ЗА СТЕНОЙ БЫЛ СОВСЕМ ДРУГОЙ ПУСТЫРЬ: маленький, захламленный, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой - частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали - их просто не было и быть не могло на таком пустыре!

Мосин почувствовал, что если он сейчас же, немедленно, во всем этом не разберется, в голове у него что-нибудь лопнет.

Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.

Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперед. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскреб ногами, уселся верхом. Далее - затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень во двор и нырнул в сирень.

"А не выносит ли он случаем химикаты?" - подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!

Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там - съемочная площадка, Тоха, Эврика, "Денис Давыдов". А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда - есть, а оттуда - нет.

Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру К НИМ и посмотреть поверх забора с ИХ стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда все станет понятно.

Наконец решился. Пролез на ту сторону. Уперся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зеленая-зеленая, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.

И в этот момент - чмок! Что-то шлепнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный "Асахи", вся жизнь - отныне и навсегда - там, по ту сторону стены, а сам он - здесь, то есть черт знает где, перед глухой стеной, за которой бредовое здание в зеленой степи.

Слава богу, дыра оказалась на месте. Тогда что это было? Мосин нашел в себе силы обернуться.

В сторону площадки удалялись плечом к плечу два молодца в серебристых куртках, ненатурально громко беседуя. То ли они чем-то в Мосина пульнули, то ли шлепок ему померещился от нервного потрясения.

Потом Сергей вдруг очутился посреди институтского двора, где отряхивал колени и бормотал:

- Так вот она про какой институт! Ни-че-го себе институт!..

…Руки у Мосина тряслись, и дверь лаборатории долго не желала отпираться. Когда же она, наконец, открылась, сзади завопила вахтерша:

- На спине, на спине!… А-а-а!..

Мосин захлопнул за собой дверь. В вестибюле послышался грохот упавшего телефона, стула и - судя по звону - стакана. Что-то было у него на спине! Сергей содрал через голову тенниску и бросил на пол.

Ожил рисунок! На спине тенниски жуткого вида акула старательно жевала длинную ногу красавицы, а та отбивалась и беззвучно колотила хищницу по морде темными очками.

В этой дикой ситуации Мосин повел себя как мужчина. Ничего не соображая, он схватил бачок для пленки и треснул им акулу по носу. Та немедленно выплюнула невредимую ногу красавицы и с интересом повернулась к Мосину, раззявив зубастую пасть.

- В глаз дам! - неуверенно предупредил он, на всякий случай отодвигаясь.

Красавица нацепила очки и послала ему воздушный поцелуй.

Они были плоские, нарисованные!.. Мосин, обмирая, присмотрелся и заметил, что по спине тенниски растеклась большой кляксой почти невидимая пленка вроде целлофановой. В пределах этой кляксы и резвились красотка с акулой. Он хотел отодрать краешек пленки, но акула сейчас же метнулась туда. Мосин отдернул руку.

- Ах, так!..

Он зачерпнул бачком воды из промывочной ванны и плеснул на взбесившийся рисунок, как бы заливая пламя. Пленка с легким всхлипом вобрала в себя воду и исчезла. На мокрой тенниске было прежнее неподвижное изображение.

Долгий властный звонок в дверь. Так к Мосину звонил только один человек в институте: начальник отдела.

Вздрагивая, Сергей натянул мокрую тенниску и открыл. За широкой спиной начальства пряталась вахтерша.

- Ты что же это пожилых женщин пугаешь?

Внешне начальник был грозен, внутренне он был смущен.

- Ты на пляж пришел или в государственное учреждение? Ну-ка, покажись.

Мосин послушно выпятил грудь. Рисунок начальнику явно понравился.

- Чтобы я этого больше не видел! - предупредил он.

- Да вы на спине, на спине посмотрите! - высунулась вахтерша.