. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Погрузилось в осенний мрак село; утонули в черном бархате ночи терюханские поля; стала невидимой священная роща - кереметь, а наверху, над деревьями, высыпали холодные звезды, на которые с грустью взирал Несмеянка Кривов, сидя на скамье около своей избы.

Он тоже был на молянах в толпе богомольцев и слышал их разъяренные крики и проклятья и теперь думал: "Оное к лучшему!" Он забыл о своих богах, не помнил и христианского бога, хотя и принял крещение в Казани. В голове Несмеянки все смешалось. Ясно было одно. Велика сила народов, когда они, скопом, добиваются, чего захотят. Недаром был он свидетелем того, как на Дону, не убоявшись чудовищных казней и страшной военной силы Бирона и Миниха, поднялись против дворян и попов донские казаки-раскольники. Под предводительством "богомудрого атамана" Некрасова железной лавиной двинулись на господ-немцев сорок тысяч человек "самых домохозяев".

Вдруг Несмеянка услыхал невдалеке, в кустарниках, какой-то шум. Вскочил. Насторожился.

- Это я, Турустан.

- А-а! Друг! Спасся? Убежал?!

Вошли в избу. Турустан рассказал, что он подслушал, сидя в лесу, то, о чем говорил поп с приставом. А говорили они об епископе и о полученном якобы приказе из Питера - жечь и разорять татарские мечети, и о том, что священные рощи и кладбища мордовские также следует разорить, пользуясь этим приказом, хотя об этом в приказе ничего и не говорится. В Оранском-де монастыре готовятся к тому, и монахи после того хотят откупить себе мордовские земли, о чем-де и написали уже бумагу самому владетелю сих земель - царевичу Бакару Грузинскому в Петербург.

Выслушав Турустана, хмуро произнес Несмеянка:

- На богов теперь уже не так будут надеяться терюхане.

С тем и расстались. Турустан снова скрылся в темноте, а Несмеянка пошел по селу. Около одной избы он остановился, постучал в окошко. Вышел старичок, удивился, увидев Несмеянку.

- Бери-ка, дед Иван, кайгу* и идем ко мне...

_______________

* Инструмент, напоминающий скрипку.

Дед Иван, а по прозванию Рогожа, быстро юркнул в избу и вернулся с кайгой под мышкой.

- Айда!

У себя дома Несмеянка поставил на стол кувшин с вином и попросил деда спеть ему песню о том, как мордовскую землю присвоил себе русский царь-мурза. Несмеянка при этом сам выпил ковш вина, а затем поднес и деду. Иван Рогожа повеселел. Глаза его заблестели. Он вскинул копной курчавых седых волос и, чуть коснувшись струн смычком, весь преобразился, закатил глаза мечтательно вверх, как будто увидел перед собой что-то такое, чего не дано видеть другим, и под тихие грустные звуки струн запел молодо:

На горах то было, на горах на Дятловых,

Мордва своему богу молится,

К земле-матушке на восток поклоняется.

Едет мурза, московский царь, по Воложке,

По Воложке, на камушке.

Говорит мурза людям своим:

"Слуги вы мои верные,

Слуги верные, неизменные,

Поглядите-ка, посмотрите-ка

Вы на те ли на горы Дятловы,

Что это за березник мотается,

Мотается-шатается,

К земле-матушке преклоняется?

Вы, слуги мои, пойдите,

Слуги верные, доглядите,

Что это за березник мотается,

Мотается-шатается,

К земле-матушке преклоняется?"

Слуги пошли, доглядели.

Видят слуги: на горах на Дятловых

Мордва в белых балахонах стоит,

Стоит, своему богу молится,

К земле-матушке на восток поклоняется.

Слуги воротились,

Низко мурзе поклонились;

Говорят мурзе, московскому царю:

"То не березник мотается,

Мотается-шатается,

К земле-матушке преклоняется,

То мордва своему богу молится,

К земле-матушке преклоняется".

Вопросил же их мурза, московский царь:

"Зачем же они кругом становятся,

О чем же они молятся?"

Отвечают мурзе слуги верные:

"Стоят у них в кругу бадьи могучие,

С суслом сладким бадьи могучие,

В руках держат ковши заветные,

Заветные ковши, больши-набольшие,

Хлеб да соль на земле стоят,

Каша да яичница на рычагах висят,

Вода в чанах кипит,

В ней говядину янбед варит".

И сказал слугам мурза, московский царь:

"Слуги вы мои, подите,

Слуги верные, отнесите,

Мордве на моляны, скажите:

"Вот вам бочонок серебра, старики,

Вот вам бочонок злата, молельщики",

На мордовский молян так и ступайте,

Старикам мордовским серебро, злато отдайте".

Верные слуги от мурзы пошли,

Мурзин дар старикам понесли;

Старики серебро, злато приняли,

Суслом сладким слуг напоили;

Слуги к мурзе приходят:

"Угостили нас, напоили суслом сладким,

Накормили нас хлебом мягким".

Мордовские старики от мурзы деньги получили,

После моляны судили, рядили:

"Что нам мурзе в дар дать,

Что московскому царю послать?"

Меду, хлеба, соли взяли,

Блюда могучие поклали,

С молодыми ребятами послали.

Молодые ребята, приуставши, сели,

Говорят: "Старики не узнают!"

Мед, хлеб да соль поели.

Говорят: "старики не узнают!"

Земли и желта песку в блюда накладали,

Наклавши, пришли

И мурзе, московскому царю, поднесли.

Мурза землю и песок честно принимает,

Крестится, бога благословляет:

"Слава тебе, боже, царю,

Что отдал в мои руки мордовскую землю!"

Поплыл мурза по Воложке,

По Воложке на камушке:

Где бросит земли горсточку

Быть там градечку;

Где бросит щепотечку

Быть там селеньицу.

Несмеянка слушал старика, низко опустив голову, а по щекам его текли слезы. Он вытирал их и вновь наливал себе вина в ковш и выпивал его.

- Ах, люди, люди! - вздыхал он. - Доколе же глупость будет владеть вами?!

Сильно охмелевший, он вдруг вскочил со скамьи и, подхватив Ивана Рогожу под руку, решительно сказал:

- Пойдем! Пойдем в деревню! Пойдем ругать мордву... Будь проклят Чам-Пас!.. Дорогой мой... Глупый ты, дед! И ты веришь?!

Иван Рогожа стал успокаивать Несмеянку:

- Куда мы пойдем ночью? Смотри в окно: тьма!

Несмеянка открыл окно.

- Да. Ночь! Дед, неужели все спят? Не верю! Пойдем!

Иван Рогожа крепко вцепился в Несмеянку.

- Не шуми! Не надо!

- Пусти! У кого ищут они защиты?! Глупые! Боги сделали нас, людей... И люди разрушаются и умирают... Вон, гляди в окно... Там звезды! Но и они потухают. Я видел на Каспии льды, они губили людей, а потом и сами таяли... Я видел пески в степях, они сжигали людей и погребали их... Я видел ураганы, опустошавшие землю... И не у всех ли у нас на глазах губят людей война, чума, голод?.. Где же Чам-Пас?! Чего он смотрит?.. И никто не хочет понять всего... Что мне делать? Скажи!

Несмеянка облокотился на подоконник, глядя в небо.

- Дед Иван!.. Играй!.. И пой... Пускай, как хотят!.. Я знаю... Моя жизнь не пройдет даром! Играй!..

Старик ударил волосатыми пальцами по струнам кайги... Песнь о "большой мордве" потекла через окно во тьму осенней ночи.

XIV

Солнце село за берегом Оки, когда к дому мастера Гринберга на Ямской окраине подошел неизвестный человек. Ветер с реки бешено набрасывался на бугор, к которому прилепился дом Гринберга. Рахиль вышла на крыльцо, ветер рванулся с такою силою, что снова втолкнул ее в сени.

Вслед за девушкой, захлопнув дверь, неловко сутулясь, в горницу вошел коренастый человек в кафтане, подпоясанном кушаком. На нем была барашковая шапка, залихватски сдвинутая на затылок. Залман Гринберг поднес свечу к лицу вошедшего. Молодой парень. Незнакомый.

- "И сказал ему Михаил: откуда ты идешь? Он ответил: я - левит из Вифлеема Иудейского и иду пожить, где случится".

Залман встал и низко поклонился гостю:

- Милости просим, человек! Но не будет ли сегодня у нас тесно? - И он указал на людей, спавших на нарах вдоль стен помещения.