Девочка часто приходила на семейное кладбище.

На нем было тихо и меж тяжелых каменных плит, служащих мертвым последним одеялом, росло много-много душистой травы, среди которой, инкрустацией на малахитовой шкатулке, были разбросаны мелкие полевые цветы. Утром плиты дышали холодом, днем раскалялись на солнце, а вечером долго отдавали тепло. Иногда она ложилась на плиту, прижимаясь щекой к щеке вызванного мастером из камня лица усопшего, раскидывала руки и так дремала. Девочка не боялась мертвецов: глупости! Дафлам хорошо спится в земле, в объятьях родной стихии, здесь хозяин Дарфл*, а не Окос**.

А род их самый-самый сильный в городе, и девочка – его часть, но не навсегда. Когда-нибудь она выйдет замуж и больше не сможет приходить на кладбище.

Ее не слишком беспокоило это «когда-нибудь», это было так же далеко от нее, как и «когда-то, давным-давно» из сказок, которые рассказывала ей няня. Вся разница, что одно будущее, а другое – прошлое.

У девочки была сестра-близнец, так их так и различали: девочка жила настоящим, как мотылек-однодневка, а ее сестра могла дотянуться до будущего рукой и разложить его по полочкам.

В сказках у близнецов всегда есть особенная связь, но девочка ее не ощущала. Сестра не была ее частью, она не была ее рукой, ее ногой, ее второй половиной, она была чем-то чужеродным, чем-то, забирающим у девочки ее собственное, кровное. Сестра была подменышем, которого подложили в люльку рядом с девочкой, забыв забрать настоящего ребенка.

Девочка не ненавидела сестру, но и не любила. У них бывали удачные моменты, в конце концов, даже птенцы, наверное, смогут сказать что-то хорошее о своем брате-кукушонке, прежде чем полетят наземь, чтобы умереть, но гораздо больше было моментов неудачных.

Вот и в этот раз сестра зачем-то увязалась с девочкой на кладбище и требовала к себе внимания. Сначала она затеяла догонялки, а потом, когда у нее начало колоть в боку и она упала, запнувшись о чей-то нос, рассадив коленку о камень, затеяла другую игру: найти самого-самого старого мертвеца на кладбище.

Девочка могла бы сказать, что на кладбище свои законы, что на нем не стоит бегать, не стоит проливать кровь, а уж тем более – кого-то искать, ибо можно и найти, но сестра была заводилой в их маленьком тандеме и не слушала никаких возражений.

Конечно, она нашла самую старую могилу, где камень лица растрескался и нельзя уже было различить, где был нос, где был рот – все было бесконечной, всеобъятной сетью глубоких трещин, откуда, казалось, смотрел сам Окос.

Сладко, сладко спали славные Дафлы, так сладко, что пробуждение разозлило их, и они зашипели в своих могилах, как растревоженные осы, и стали стекаться со всего кладбища посмотреть, кто же и ради чего посмел пойти на такое святотатство.

«Привет», — сказала сестра.

И девочка почуяла, как завыли в бездонных морщинах-провалах духи, как вытолкнули одного, недовольного и обиженного, на жгучий дневной свет. Она увидела, как нахмурилось то, что осталось от могильного лика мертвеца.

«Здравствуйте», — сказала девочка, вежливо поклонившись, — «Простите нас, мы не взяли хлеба, чтобы разделить с вами, дедушка, мы не взяли воды, чтобы напоить вас, дедушка, но мы кровь ваша и плоть ваша, так оставьте нам жизнь, пока плоть наша свежа, а кровь кипит».

Она взяла эти слова из сказок нянечки.

Мертвец сел и рассмеялся, скрипуче и затхло. Он поманил девочку пальцем.

«Подойди-ка, вежливая внученька, сюда, порадовала старика, подарю тебе то, что долго хранил».

Девочка хотела шагнуть в распахнутые объятья, но замерла в нерешительности. Она жила настоящим, и пока она стояла на месте, перемены, казалось, не могли ее коснуться; стоило ей только сделать шаг, и наступило бы то самое когда-нибудь, которое раньше казалось недостижимым.

Девочка стояла так долго, целую вечность, а сестра ее прыгнула в будущее очертя голову: у девочки не было ни шанса. Сестра уселась на каменные коленки и требовательно протянула руки.

«Давай подарок»

Нахмурился мертвец, принюхался: но слепы были глаза его и не чуял его нос, и не распознал он подмены. Коснулся он рук сестры и поцеловал ее пальцы; коснулся он глаз сестры и плюнул в них; погладил ее по голове нагретой солнцем рукой и щелкнул несильно, ласково.

«Теперь прошлое для тебя открыто».

Потом обернулся провалами в сторону девочки и сказал: «А ты, не имеющая уважения, за то что разбудила, будешь всю жизнь говорить правду, да только без толку: не поверят; а дочь твоя будет рассказывать небыль, да так сладко, что небыль навечно поселится в людских сердцах: за то и пострадает».

Дунул в ее сторону, и девочка почувствовала, как сотни раскаленных игл вонзились ей под кожу: то слова проклятья вышивали ей новую судьбу, используя кожу заместо основы. Она закричала, упав на колени, и мертвец понял по голосу, что ошибся. Да только поздно, кончался его срок, крошился камень, да и не любят мертвые признавать ошибок. Последним вздохом провыл он: «Обманули меня, так будьте обе прокляты! Живите, пока плоть ваша свежа, а кровь кипит!» и рассыпался, и треснула плита…

…Однажды, когда многое случится и станет ясно, что предсказания безумного духа начали исполняться, девочка – к тому времени давно уже девушка на выданье – спросит в письме у сестры: «Милая сестра моя, каково посиделось у дедушки на коленях?» и получит лаконичное: «Сволочь каменная, одарил – что проклял».

Однако это не будет ответом на самый главный вопрос, который девушка никогда не напишет и никогда не скажет вслух, ибо будет гнать его от себя прочь, ноющего последним молочным зубом:

«А что было бы, если бы я… сделала шаг?»

Комментарий к

*Дарфл – Кеттский бог земли и горного дела. (А Кетт - страна, где живут герои)

** Окос – бог мудрости и смерти.