Соединение мусульманского компонента вместе с другими конфессиональными идентификациями России в президентском дискурсе нисколько не является натяжкой: на территории многонационального и многоконфессионального государства проживает наибольшее число мусульман среди стран Европы. Официальные лица России постоянно говорят о духовной, культурной и цивилизационной близости с мусульманским миром, для которого она является «органичной частью»9. Президент РФ В. Путин стал первым, кто официально признал, что Россия – это и мусульманская страна. В декабре 2005 г., выступая на заседании парламента Чеченской Республики он заявил, что страна всегда была самым верным и последовательным защитником ислама. В октябре 2013 г. в речи Путина на торжественном собрании в Уфе, посвященном 225-летию Центрального духовного управления мусульман России, ислам упоминается как «яркий элемент российского культурного кода»10. Это находит отражение во внутренней и внешней политике страны, сказывается на ее двусторонних отношениях с мусульманскими государствами, а также на участии в делах Организации Исламского сотрудничества, где с 2005 г. по просьбе В.В. Путина Российской Федерации предоставлен статус наблюдателя.
В сменившихся декорациях постсекулярной эпохи включение религиозного фактора в последние объяснительные и прогностические политические модели, связанные с кризисом пересмотра основ национальной идентичности, все чаще оказывается категорически неприемлемым. «В нашу “постполитическую” эпоху, – пишет Славой Жижек, – когда политика в собственном смысле слова постепенно заменяется экспертным социальным администрированием, единственным источником конфликтов становятся культурные (религиозные) или естественные (этнические) противоречия»11. Последствиями такого сдвига политического в пространство идентичности становится значительное переосмысление возрастающей политической роли религиозных акторов12.
Еще одна важная тенденция последнего времени, зафиксированная специалистами Института социологии РАН по результатам проведенного в ноябре 2014 г. общенационального исследования «Российское общество в контексте новых реалий», – устойчивый рост признания в общественном мнении россиян «приемлемости новых форм присутствия религиозного фактора в обществе путем выхода религиозных организаций за собственно “церковные пространства”», не замещающих при этом форм сугубо светской организации общества13.
Интенсификации интеллектуально-религиозной рефлексии, по нашему мнению, усиленно способствует и отчетливо обозначившийся в российском обществе консервативно-традиционалистский поворот. И представители традиционных российских конфессий не преминули использовать открывшиеся для них дополнительные возможности артикуляции в публичном пространстве результатов собственных духовно-нравственных, социально-культурных и интеллектуальных исканий.
Между тем с «передовой» нациестроительства уже практически ретировались многие: партии, которые, как замечает Л.В. Поляков, в нашем случае «всего лишь симулякры подлинной, ценностно-рациональной партийности», ставшие таковыми «не по злому умыслу, а по причине слишком юной для этого демократии и ввиду еще не переваренной “советской оскомины” от “партийности” как таковой»14, а также расколотая надвое интеллигенция, которая по причине своей неоднородности образовала в процессе «развода» два элитных фрагмента (по А. Салмину). Первый – функциональный – ориентирован «на интеллектуальное обеспечение практического действия, предпринимаемого элитами политическими, на предвидение последствий действия, его легитимацию (или делигитимацию) и проч., и второй – рефлективный, – представители которого «не ориентированы на непосредственное практическое действие с определенным результатом, а свободно экспериментируют во всем пространстве культуры»15.
Ожидать, что отечественный бизнес окажется в состоянии генерировать моральные ценности, на основе которых могла бы основываться политическая нация, также не приходится. Во-первых, «олигархические структуры сейчас живут не со своим народом», во-вторых, им «сделана настолько мощная прививка против внутриполитической активности, в особенности выходящей на федеральный уровень»16, что оправиться от превентивных мер удастся не скоро.
Отводя церкви – этому социальному актору, постоянно находящемуся на самых высоких строчках в рейтингах доверия общественным институтам, – высокое место среди участников российского нациестроительства, Святослав Каспэ говорит о совершенно особом положении Русской православной церкви, делающим именно ее вторым после государства необходимым участником nation-building17.
Несомненно, сегодня РПЦ, занимающая доминирующее положение среди других российских институционализированных конфессий, все больше и больше входит в политический процесс на положении субъекта политического целеполагания, гораздо отчетливее и масштабнее иных артикулирует свою позицию в публичной сфере. Традиционный ислам в России, который не располагает жестко институционализированной иерархичной структурой, в последние годы тоже выражает свою обеспокоенность выявляющейся в крайне обостренной форме проблемой поиска путей сохранения собственной национальной, религиозной идентичности и традиционных социальных институтов. И голос лидеров мусульманского сообщества все чаще звучит в унисон с позицией православных иерархов.
Об абсолютной совместимости позиций двух ведущих авраамических традиций в России по многим принципиальным вопросам, которые были заявлены в программах XXIII Международных Рождественских образовательных чтений «Князь Владимир. Цивилизационный выбор Руси» (21 января 2015 г., Москва) и X Международного мусульманского форума (10–12 декабря 2014 г., Москва), свидетельствуют ключевые тезисы докладов главных выступающих на пленарных заседаниях, прежде всего глав Русской православной церкви (РПЦ) Кирилла и Духовного управления мусульман Российской Федерации (ДУМ РФ) Равиля Гайнутдина.
В понимании патриарха Кирилла Россия оказывается сегодня перед лицом мировоззренческой дилеммы: поступиться своим духовным суверенитетом, отказаться от собственной национальной и культурной идентичности в обмен на снятие введенных против нее санкций и сохранение дальнейших возможностей потреблять материальные блага, либо сохранить верность российским идеалам и ценностям. Глава РПЦ не видит никакой иной возможной альтернативы, кроме как сберечь «благословенное духовное единство наших народов», не поддаться «соблазну свернуть с этого пути»18.
Муфтий шейх Равиль Гайнутдин, вскрывая ценностную и цивилизационную природу фундаментального вызова, говорит об особой его опасности не только для России, но и для большинства народов и стран, разочаровавшихся в идее глобализации, которая препятствует гармоничному сосуществованию культур и традиций в политически монополярном мире. Императивы лидера российских мусульман требуют противопоставить «идеологическое, а в случае реальной угрозы безопасности личности, семье, Родине – и физическое противодействие» ультралиберализму, который сегодня нападает на традиционные ценности россиян с «присущим ему индивидуализмом, эгоцентризмом, гедонизмом, ориентацией на материальный мир, проповедничество стяжательства и обогащение во имя личных целей, стиранием культурного разнообразия, унификацией человечества, наконец, кризисом духовности»19.
Публичный дискурс значимых представителей двух наиболее многочисленных ветвей мировых религий – православия и ислама – создает прочную объединительную основу, на которой выстраивается защита российской нации, скрепляемая союзом традиционных для России конфессий. Не случайно оба события, обращенные к актуальным вопросам глобальных вызовов, привлекли к себе внимание высшей политической элиты страны. Пожелания успешной работы его участникам выразили В.В. Путин и руководитель администрации президента С.Б. Иванов. Бесспорно, внимание фигур самого высокого федерального уровня, направивших приветствия, соответственно, в адрес организаторов Рождественских чтений20 и международной встречи мусульман21, изначально задало координаты политического восприятия и явилось знаковым для предстоящих религиозно-общественных форумов Русского мира и российского мусульманства.
