© Губерман И., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Хорошо начинать книгу с какой-нибудь сильной цитаты, чтобы она послужила тонкой рекомендацией читать и дальше. Я воспользуюсь мудростью легендарного учителя музыки одессита Столярского. Правда, он это говорил о концертах, но сказанное им относится к любому виду сочинительства. А его одесский выворот русского языка придаёт цитате лишнюю весомость. И вот что он сказал: «Ходить надо как на хорошие, так и на плохие концерты, чтобы знать как положительных, так и отрицательных недостатков».

Тут я совсем некстати вспомнил ещё одну мудрость этого незаурядного человека. Он как-то сказал, что есть произведения, от которых «руки опускаются ниже всякой критики». Ну, я надеюсь, что такого не случится.

Никакой связности сюжета в этой главе заведомо не предвидится. Я хотел назвать её «заметками из разных мест», но вовремя осознал двусмысленность такого наименования. Просто есть у меня записи в блокнотах, и куда-то я хотел бы их пристроить. Связи между ними – ни малейшей.

Катались мы с женой на пароходе, и в столовой (надо б написать – «в кают-компании», куда красивше было бы) ко мне вдруг подошёл невидный мужичонка с удивительным вопросом-утверждением: «Вы – Александр Каневский?!» Я пожал плечами недоумённо – есть у нас такой писатель-юморист, но это не я. А вопрошатель (очень умный, очевидно, человек) мне пояснил: «Дело в том, что мы с ним – очень близкие приятели». Мне стало так смешно и хорошо, что подошедшей через полчаса старушке («Извините, вы не Игорь Губерман?») я искренне сказал, что нет, я – Дина Рубина. А день спустя ещё одна старушка мне сказала: «Я давно люблю ваши стихи, но я вашу фамилию не помню», и на этом моя слава исчерпалась.

А про вещий сон я напишу подробней, ибо накануне выдался прекрасный вечер. Это очень редко на гастролях, чтобы вечером остаться в полном и блаженном одиночестве. Случилось это в Минске. Для начала я решил вкусно поужинать и побрёл в гостиничный ресторан (виски ждал меня в чемодане, так что дальше всё сложилось бы прекрасно). А тут пошло не очень. Ресторан был совершенно пуст, но меня официанты не заметили. Потом один всё-таки обнаружил меня и нехотя подошёл. Я пиво заказал и полцыплёнка табака.

Дальнейший час я не скучал и не томился ожиданием. Я думал почему-то о людях, которые попросятся завтра на концерт без билетов, ссылаясь на полное безденежье. Обычно это местная библиотекарша, которая по доброте душевной приведёт ещё с собой двух-трёх замшелых гуманитариев. И непременно после окончания они придут в гримёрку, чтобы выразить свою благодарность и попутно повестнуть о собственных изысканиях.

Один, очевидно, будет заниматься косвенными связями поэта Бальмонта (подставьте любое имя) с этим городом, где поэт однажды был проездом, а другой – еврейскими мотивами у поэта Хемницера, который, по всей видимости, ни одного еврея отродясь не видел. Это якобы нужно подрастающему поколению, которое давно уже ничего не читает, а благодаря телевизору вполне уверено, что маршал Жуков нанёс на Куликовом поле жуткое поражение танковым бригадам Золотой Орды, в честь чего и был основан город Курск.

Возможны и другие варианты. Хотеться будет рюмочку с устатку, но хотя бы можно будет покурить. В ресторане курить было строжайше запрещено. Суки поганые! И тут принесли цыплёнка. Он оказался курицей, настолько старой, что она уже ничуть не огорчалась, понимая, куда её тащат. Но края я с удовольствием объел. А после я поднялся в номер, выпил виски, покурил в раскрытое окно (все номера теперь в гостиницах некурящие) и уже ложился спать, когда мне позвонили – не желаю ли я получить массаж и отдохнуть с отменной девочкой. К сожалению, я этого давно уже не желал. А трубку положив, я вспомнил чьи-то дивные слова, что сердце – не единственный орган, которому не прикажешь.

И странный мне приснился сон. Меня как будто обокрали так искусно, что никто со мною даже рядом не был и никто не притрагивался ко мне. Будто я сидел в вагоне, мимо люди шли, и вдруг я обнаружил, что при мне нет денег, хотя только что я их в кармане ощущал.

Но как он сбылся, этот сон! Меня действительно под вечер обокрали, и никто ко мне не приближался. Обокрали меня два импресарио из Могилёва (я туда в тот день приехал), очень симпатичные интеллигентные люди. Один даже бывший профессор консерватории, а второй – израильтянин, увлёкся прокатным бизнесом. Они просто не заплатили мне гонорар. Обещали завезти его в Москву – сестре жены, и вот уже прошло два года. А у них и офис есть весьма презентабельный, и две или три приветливые женщины там трудятся, афиши броские висят снаружи и внутри – кипит прокатная жизнь. А вот доверчивого фраера – обворовали. Я им звонил, выслушивал клятвенные заверения и всё надеялся. А гонорар обещан был немаленький, и зал собрался убедительный. Коллеги, не езжайте в Могилёв!

Ну, а теперь немного о прекрасном. В Москве (а может, в Питере) я получил записку, мной прочитанную только уже дома. Начиналась она так: «Игорь Миронович, я – представительница древнейшей профессии (что сейчас называется модным словом «эскорт»)». А дальше шли слова, приятные донельзя: «Не знаю, польстит ли Вам или опечалит, но очень часто, собираясь с девочками за бокалом вина, при обсуждении клиентов мы обмениваемся Вашими гариками. Они так ярко и лаконично характеризуют нашего «потребителя»: политиков, бизнесменов… Тем более что большинство из них – евреи».

Тут я ошеломлённо перестал читать и радостно задумался. Миф о поголовной умности нашего народа уже давно стал для меня смешной неправдой, но вот передо мной грамотное и весомое свидетельство ебливости моего народа – как тут было не призадуматься? Но дальше следовала в этой дивной записке поразительная (и снова приятная) бытовая история: «А однажды с одним клиентом мы поссорились, и я ему отправила Ваш гарик про «новый вариант гермафродита». А я этот стишок отлично помню, вот он:

Окончание записки было удивительно и благоуханно: «Утром он перечислил мне крупненькую сумму, сказав, что так изящно проститутка его ещё не ставила на место. Спасибо Вам!»

Таких записок дивных я ещё не получал, спасибо тебе, безымянная труженица сексуального фронта!

Снова обокрали меня уже в Германии. Тут был сюжет, близкий к тому обидному сну. После концерта во Франкфурте я на поезде ехал в Дюссельдорф, и в моей наплечной сумке лежал уже первый гонорар. Я кинул эту сумку на полку для чемоданов и занялся своим любимым делом – тупо глядел в окно. На остановке по вагону проходил какой-то человек, и я, естественно, в него не всматривался. Он так молниеносно сдёрнул мою сумку с верхней полки, что я слегка лишь покосился на незнакомца, прямо возле ног моих что-то подбиравшего с пола. Это он неторопливо перекладывал мою наплечную в свою огромную хозяйственную сумку. После чего выпрямился и пошёл на выход. Только после его ухода пассажиры с соседней скамьи принялись что-то нервно говорить на непонятном мне немецком языке и тыкать пальцами наверх. А тут и остановка уже кончилась. Я тоже посмотрел наверх и ничуть не удивился. В сумке моей были деньги, паспорт, ключ от машины (зачем я брал его с собой?), а главное – там были тексты моего концерта, я свои стишки почти не помню наизусть. Вот это был настоящий кошмар: через три часа выступление. В состоянии отнюдь не лучшем я достал блокнот и принялся вспоминать стишки.

К Дюссельдорфу я почти восстановил первое отделение. Второе я лихорадочно набрасывал в антракте. После концерта какие-то люди подходили ко мне, чтобы сказать: вы сегодня были, Игорь, в каком-то невероятном вдохновении, мы любовались вами. Это они так истолковали мою нервозность, ибо, читая очередной стишок, я лихорадочно пытался вспомнить следующий. Но всё обошлось. А паспорт мне восстановили в Мюнхене, в израильском консульстве.