– До тех пор, пока моя супруга является сестрой императора, – отвечает ему на это дон Камилло, – она может забавляться, я же не могу преподать ей урок правильного поведения.

Вот вам ответ, вовсе не такой уж глупый, сколь был глупым сам Боргезе. Другая фаталистическая восточная мудрость гласит: "Когда судьба тебе улыбается, ты встречаешь друга; если же она повернулась к тебе задом красивую женщину". Дон Камилло встретил одну из двух красавиц своего времени, пожелал ее и добыл ее. После этого он уже мог только проклинать злую судьбу.

В 1814 году Полетта, единственная из родственников, отправилась за Наполеоном на Эльбу и поселилась в Порто-Феррайо, в апартаментах, которые предназначались для императрицы Марии-Людовики (Последняя, вместо того, чтобы сопровождать мужа, предпочла в Вене глядеть в единственный глаз австрийского полковника Нейппбега). И вот именно тогда княгиню Боргезе обвинили в самой из никчемной из измен, совершенных относительно дона Камилло… в кровосмесительной связи с собственным братом! Потрясенному читателю спешу сообщить, что в реальности такой связи никогда места не имела. Вот только тогда, когда о ней говорили во всей Европе, правдивость всего дела никакого значения не имела. Самым главным было то, что обвинение это переходило из уст в уста, и именно это и было нужно его авторам и продюсерам. Китайцы говорят: "Язык – это острый меч, который убивает, хотя крови и не проливает".

Прежде чем я перейду к подробностям, хочу объяснить, почему вообще я к ним перехожу, почему не отбрасываю это обвинение на свалку исторической грязи, от которой нет спасу в любую эпоху. Дело в том, что данный пример оптимальным образом иллюстрирует технологию политической лжи, с помощью которой, со многими ее вариантами, нарождающаяся Европа Священного Примирения пыталась отомстить Корсиканцу и затоптать его легенду, которая уже тогда переливалась через границы континента. А еще – бессмысленность и безрезультатность подобных начинаний.

Трудно сказать, кто первый породил эти бредни, Жозефина или Семонвилль. Поводы имелись у всех двоих. Первая императрица ненавидела Полетту, зная, что та называет ее "старой шкурой". Не забыла она и того, что в эпоху Директората именно Полина донесла Наполеону о некоем Ипполите Шарле, тогдашнем любовнике Жозефины (да, да, господа мои – Наполеон тоже был рогатым!). В результате, вскоре после навязанного ей во имя государственных интересов развода, Жозефина позволила себе раскрыть небольшую "тайну" о романе бывшего супруга с сестрой.

В свою очередь, Семонвиль в 1803 году желал взять Полину в жены, но ему с позором отказали. Переполненный злобой и стыдом, он пустил в оборот слова, которые ему, якобы, сказала Полина: "С Наполеоном мы чувствуем себя превосходно, он спал со мной уже пару раз". Сохранился великолепный ответ Талейрана в дискуссии, во время которой его пытались убедить в пользе Палаты Пэров с помощью аргумента, будто там "имеется совесть":

– Ну да, – ответил тот на это, – совесть! Много, много людей с совестью. К примеру, у Семонвиля их целых две!

Для спецов из бурбонской и британской пропагандистской машины подобная грязная сплетня была буквально звездочкой с неба. Наступление повели с огромной спешкой. В 1814 году король британских пасквилянтов, знаменитый тройной шпион, Льюис Голдсмит [Данный индивидуум работал сразу на несколько разведок. В 1792 году Голдсмит сбежал из Германии в Польшу и какое-то время был секретарем Костюшко], в книжке о тайнах наполеоновского двора "открыл", будто бы "корсиканский бандит" живет на острове Эльба с собственной сестрой. То есть, Голдсмита, который блеснул уже ранее, обвиняя Наполеона в содомии, а его мать в том, будто та… была бандершей публичного дома в Марселе, принимать серьезно было нельзя, тем более, что для поддержки собственных сенсационных сообщений он не представил абсолютно никаких доказательств. Найти "доказательства" постарались во Франции люди Людовика XVIII, а конкретно – "Черный Кабинет" ["Черным Кабинетом" назывались специальные почтово-полицейские ячейки, задание которых состояло в контроле корреспонденции]. Стоит поближе приглядеться к этому архиинтересному учреждению, в некоторых странах вообще бессмертному.

Французский Cabinet Noir родился в эпоху Людовика XV и просуществовал долгие годы, несмотря на многочисленные покушения на него. Революция назвала его "одним из чудовищнейших изобретений деспотизма", но вот на гильотину как-то не отправила. В 1848 году он был ликвидирован официально, но еще при II Империи чувствовал себя превосходно. Работавшие в нем чиновники, прекрасные специалисты по шифрам, вскрывали корреспонденцию всех значительных личностей, дипломатов и даже государей, работая с помощью пара, химикатов, фальшивых конвертов и поддельных печатей. Посол Австрии в Париже, Меттерних, подозревая, что его переписка с Веной контролируется, приказал сделать на венской печати царапинку, чего в Черном Кабинете не заметили, продолжая запечатывать его письма той же самой копией печати. Удостоверившись в собственных подозрениях, Меттерних направил французскому директору почт, которому подчинялся Cabinet Noir, письмо следующего содержания: "Имею честь сообщить Вам, что наша дипломатическая печать была повреждена резцом. Дайте приказ привести Вашу печать в современное состояние, чтобы я в будущем ничего не замечал".

Во времена Людовика XVIII во Франции существовало два конкурирующих друг с другом Черных Кабинета, почтовый и полицейский. Оба соперничали друг с другом в поставке монарху "для забавы" копий наиболее пикантных любовных писем (в том числе, Шатобриана и госпожи Рекамье). Поскольку Cabinet Noir дирекции почт имел доступ к большему количеству корреспонденции, министерство полиции с самого начала начало фабриковать порнографические письма, чтобы не сойти с дистанции. Ведь, как написал знаток кулис Черного Кабинета, граф д'Херрисон: "Король, почитывая эти свинства, смеялся, а смеющийся король не жалеет милостей".

И таким вот образом в декабре 1814 года на стол Людовика XVIII попали "копии" двух писем Полины двум таинственным английским полковникам, которые, якобы, были ее любовниками. Об этих "письмах", в которых наша червовая дама, вроде бы давала понять, что спит с Наполеоном, и просила достать ей "сироп" Лаффектюра [Ртутный сироп, которым тогда лечились от сифилиса], пребывающему на венском конгрессе Талейрану сообщил министр Жакурт в знаменитой депеше от 3 декабря 1814 года, ну а памфлетист Мортенвилль объявил сенсацию в печати, влепив Наполеону в качестве добавки гомосексуальные отношения с уже год покойным маршалом Дюроком.

Эти два "письма" как раз и были теми "доказательствами", которые были нужны антинаполеоновской пропаганде. Абсолютная слабость "доказательств", весьма скоро замеченная, состояла в том, что никто и никогда не видел оригиналов упомянутых "писем". Жакурт видел "копии", о которых узнал от Мунье, сам же Мунье впоследствии утверждал, будто бы про оригиналы ему рассказывал начальник полиции и Черного Кабинета в 1814 году, Беньот, поставщик "копий". В свою очередь, Беньот в своих мемуарах об этих "оригиналах" не упоминал ни слова! Ничего удивительного – тогда, когда он писал мемуары, хвалиться было нечем, и Беньот много бы дал за возможность вычеркнуть из собственной жизни жалкую мистификацию, которую, как стало потом известно, лично оплатил князь де Блакас.

Даже англичане, которые много лет называли Наполеона "Зверем Апокалипсиса номер 666" (?!), признали все дело недостойным внимания свинством. Первым это сделал слишком даже суровый критик Наполеона, Вальтер Скотт, который всю эту аферу назвал "гадкой".

Последние годы жизни она провела в Риме – во дворцах Боргезе и Сальвиати, в виллах Скиарра и Мандрагоне (Фраскати). Одевалась она в одежды исключительно таких цветов: белый, серо-жемчужный и розовый. В своем переполненном шедеврами салоне она принимала сливки света, но неохотно показывала самый великолепный шедевр, Венеру Победную, для которой когда-то позировала Канове обнаженной. Когда после затяжного процесса, а точнее после целой серии судебных тяжб, дон Камилло отобрал у нее значительную часть имущества, в том числе и дворец Боргезе, она просила его в письме никому статую не показывать, поскольку стыдится своей мраморной наготы. Они были уже в официальном разводе, но контакты поддерживали, и она в каждом письме уверяла его в своих симпатиях.