Битва у Чувашского мыса явилась одним из ярчайших событий героической истории русского народа. К ней не раз обращались историки, писатели и поэты. Героический подвиг воинов Ермака запечатлели на полотнах многие художники. Считаем нелишним сказать здесь о некоторых отступлениях от исторической действительности в наиболее известной картине на этот сюжет — «Покорение Сибири» В. И. Сурикова. На них в свое время совершенно справедливо указал замечательный русский баталист В. В. Верещагин[94]. Во-первых, воины Ермака на картине вооружены не фитильными ружьями того времени, а кремневыми, которые появились только столетие спустя. Во-вторых, одеты казаки в кафтаны не XVI, а XVII века. В-третьих, дружинники во время сражения стоят в стругах, не укрываясь от стрел противника, в действительности они наверняка залегли бы. В-четвертых, на картине татары заняли высокий мыс, откуда ведут обстрел казаков, дружина Ермака атакует их на стругах. Вряд ли атака высокого берега с судов могла быть успешной. Даже если дружине удалось бы высадиться на берег, ее потери были бы громадны еще до высадки: противник расстреливал ее в упор из луков. В таком случае Ермаку мало помогло бы и огнестрельное оружие, требовавшее времени на перезаряжание.
Но вернемся к дальнейшим событиям. Два дня после битвы дружина Ермака оставалась на месте. Казаки хоронили убитых товарищей, перевязывали раны. На третий день, 26 октября, поднявшись на Чувашский мыс, покинутый противником, они в пешем порядке двинулись на Искер. Со слов пленных Ермак хорошо знал путь, но и без их помощи невозможно было сбиться с дороги, утоптанной тысячами конских копыт. Она то опускалась в глубокие долины, то поднималась на взгорья. Окружавший ее хвойный лес равнодушно и сонно шумел к непогоде. Изредка, когда дорога подходила совсем близко к берегу, мелькала серая лента Иртыша. По реке густо шел лед.
К полудню дружина подошла к Искеру. С любопытством первооткрывателей смотрели казаки на ханскую столицу. К сожалению, ни одна из сибирских летописей не содержит ее описания. Искер, насколько можно судить по данным археологических раскопок, состоял из собственно города и примыкавшего к нему поселения, в котором жили «черные» люди и ханские воины[95]. Сам город занимал сравнительно небольшую площадку, заключенную между обрывистым берегом Иртыша и оврагом, по которому среди лесных зарослей бесшумно текла речка Сибирка. С полевой стороны, единственно доступной для неприятеля, город защищал высокий земляной вал, параллельно которому тянулся глубокий ров с отвесными со стороны крепости скатами. По краю рва, во всю длину вала шла площадка, окруженная палисадом; отсюда осажденные могли забрасывать стрелами, копьями и камнями отважившегося на штурм города врага. Через ров к крепостным воротам был перекинут деревянный мост, который на случай опасности легко убирался. Через него широкая тропа вела к Сибирке и колодцу, вырытому на склоне оврага.
Небольшие размеры города говорили о том, что в мирное время в нем жили хан, его приближенные, прислуга и стража. Во время вражеского нападения здесь могло разместиться и войско.
На расстоянии ружейного выстрела от крепостного вала дружина остановилась. Из крепости не доносилось никаких звуков. «Не бе во граде никакого гласа». Только раскрытые настежь ворота скрипели на ржавых петлях. Казаки настороженно прислушивались к безмолвию словно вымершего города, готовые в любую минуту взяться за оружие. Тишина казалась подозрительной. «И мняше себе козаки, — пишет летописец, — яко лукавствуют погании над ними и нечто лукавнуще». Но никакого лукавства тут не было. Кучум, прискакав с Чувашского мыса, не задержался в Искере, а «взя мало нечто от сокровищ своих и вдашася невозвратному бегству со всеми вои (воинами) своими, град же свой Сибирь оставиша пуст». Грозная крепость пала без единого выстрела.
Казаки нашли в ханских покоях золото, серебро, каменье многоценное, большое количество собольих, куньих и лисьих мехов. По волжскому обычаю все ценности тут же подверглись дележу. Но продовольственные запасы города оказались ничтожными. Ермак понял, почему ханская твердыня так легко досталась его дружине. Искер, не имея ни продовольствия, ни воды (путь к колодцу и Сибирке легко было отрезать), не мог выдержать даже непродолжительной осады.
Заняв Искер, Ермак решил остаться в нем на зиму. Созванный казачий круг утвердил это решение.
В Москве еще жили старыми представлениями о Сибири. Там не знали о том, что «вор» Ермак Тимофеев сын Поволской с горсткой таких же «воров и разбойников» сбил с куреня Кучума-царя (выражаясь языком казаков) и Сибирского ханства больше не существует. Не знали об этом и Строгановы. Невольное участие в снаряжении похода обернулось для них пока что царской опалой, грозившей потерей всех долговременных приобретений.
После ухода Ермака в Сибирь события на Каме и Чусовой развивались таким образом. В начале сентября 1581 года пелымский князь Кихек, собрав до 700 человек хантов, манси, вотяков и башкир и «ярости многи наполнися», вторгся в Пермь Великую. Сжигая по пути русские поселения, он дошел до Чердыни и едва не взял ее, повернул на Кай-городок и там «велию пакость учинил», затем опустошил окрестности Соли Камской, пожег слободы и деревни строгановских вотчин на Каме и Чусовой. Много людей было уведено в плен.
Чердынский воевода В. Пелепелицын, страшась царского гнева за плохую оборону русских владений, в донесении царю всю вину за постигшее бедствие взвалил на Строгановых. Строгановы, писал он, призвали с Волги вольного атамана Ермака с казаками, посылали их воевать соседние племена и тем самым спровоцировали набег пелымского князя на Пермь Великую. В самый же разгар нашествия они отказались помочь Чердыни, а Ермака с дружиной отправили в Сибирь.
Свой донос В. Пелепелицын отправил только в 1582 году, почти год спустя после событий. Раньше он сделать этого не мог, так как главным воеводой на Чердыни был покровитель Строгановых князь И. М. Елецкий, а Пелепелицын состоял при нем товарищем (помощником).
Донесение из Чердыни пришло в Москву в тяжелые дни. Внешнеполитическое положение России в начале 80-х годов XVI века было неблагоприятным. Русские войска терпели поражения в Ливонии. Войска короля Батория заняли Полоцк, Великие Луки, угрожали Пскову и Новгороду. Все союзники отошли от Москвы. Грозного царя преследовал кошмар всеобщего заговора, и он всерьез просил английскую королеву Елизавету Тюдор предоставить убежище в Англии. Долголетняя война за выход к Балтийскому морю оказалась безрезультатной.
И вот новая весть: по вине неблагодарных купцов едва не потеряна Пермь Великая. Известие вызвало в надломленной душе самодержца новую волну необузданного гнева. По его указу 16 ноября 1582 года Максиму и Никите Строгановым (Семен Строганов в 1581 году находился в Москве, и потому царь не считал его причастным к походу Ермака) была направлена грозная грамота[96]. Призыв Ермака на Чусовую и организация похода в Сибирь квалифицировались в ней как «воровство» и «измена».
Царь приказал Ермака и казаков, как только они вернутся к весне из похода (в Москве считали поход Ермака кратковременной экспедицией в ближайший район Зауралья), отправить в Чердынь и Камское Усолье для сторожевой службы, оставив в строгановских городках не более 100 человек. «А не вышлите из острогов своих в Пермь волских казаков атамана Ермака Тимофеева с товарищи, — писал царь Строгановым, — а учнете их держать у себя и Пермских мест не учнете оберегати, и такою вашею изменою что над Пермскими месты учинитца от вогулич и от пелынцов, и от сибирского салтана людей вперед, и нам в том на вас опала своя положить большая, атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати». Таким образом, Иван IV Грозный пообещал Ермаку и его сподвижникам виселицу во второй раз.
