Мартэн всего этого не знал. Он все же испытал страх, какой переживает любой зверь, столкнувшись с непонятным. В том числе и волки, когда видят цепочку флажков в лесу.

Оборотень попятился, присел на задние лапы, слегка поджал хвост.

Чудовище протянуло к нему руку.

Что-то лопнуло внутри Мартэна, и тот прыгнул вперед. Страха не осталось ни в одной шерстинке, все заполнила чистейшая ярость.

Протянутая рука стала его мишенью. Она не выглядела столь уж мощной. Отхватить ее казалось проще простого.

Но другая рука встретила Мартэна на середине прыжка.

Очень длинными когтями.

Волка отбросило в сторону, ударило о стену ближайшей лачуги. Бок словно располосовали несколько сабель. Простой зверь с жалобным визгом убежал бы, припадая на переднюю, сильно подраненную лапу. Но только не гару!

Лучше и быстрее все заживает на оборотнях, перекидывающихся в больших кошек. Но и волкулакам грех жаловаться. Так что и жуткие раны не могли остановить Жака.

Его можно было бы принять за бешеного, но гару не страдают этой болезнью.

Никогда.

Мартэн ощерился, подобрался. Тварь приближалась. Оборотень прыгнул снова. Передние лапы целили в грудь человекоподобной фигуры, а зубы готовились сомкнуться на шее. Силы челюстей вполне хватило бы, чтобы отделить голову от тела.

Но руки твари оказались быстрее, встретив гару на половине пути. На этот раз когти, словно ланцеты, взрезали грудную клетку и достигли сердца.

Мартэн не ощутил боли. Но зато он почувствовал холод. Его сердце остановилось как будто вовсе не от того, что оказалось повреждено в трех местах.

Оно словно бы замерзло и перестало биться еще раньше.

Жизнь покинула Мартэна вместе с силой Иного и волчьим обликом. На мостовую Двора чудес в свете убывающей луны из ниоткуда вывалилось истерзанное человеческое тело. Кровь еще некоторое время текла по булыжникам.

Но Сумраку уже нечем было поживиться. Даже синий мох еще не успел завестись там, куда люди должны были хлынуть всего через несколько дней.

В купе Леонида ждал неприятный сюрприз.

Нет, в Париж его спровадили по высшему разряду. Купили билет в первый класс и даже привезли на авто, блестящем темными лакированными боками, как начищенный сапог, посадив на переднее сиденье рядом с шофером. Вел авто лично Семен. Сзади сидел Иван, его помощник, тоже боевой маг, придерживающий друзу, что покоилась в шляпной коробке для цилиндра, тщательно завернутая и снабженная немыслимым количеством охранных чар.

До вокзала добрались без инцидентов, Семен и Иван помогли занести в купе вещи, коих было немного. В отдельном бауле содержались пленки Леонида с кадрами, заснятыми на первом слое, и две склянки с эмульсией, чтобы пленку обрабатывать.

Больше всего места, конечно, занимал старый аппарат «Патэ», который Леонид мечтал заменить новым.

Пассажир не вникал в манипуляции, что проводили, устанавливая защиту, Семен и его помощник. А потом Семен вдруг насторожился.

– Кто-то здесь…

Иван сверкнул заклинаниями на кончиках пальцев.

В дверь сдержанно постучали, а затем в купе зашли трое. Чувство тесноты еще больше сгустилось от того, что все зашедшие оказались Темными.

– Чем обязаны, господа? – осведомился Семен. – Место забронировано Ночным Дозором.

Явно самый главный из Темных, вошедший первым, натянуто сообщил:

– Дневной Дозор. У нас билет. А вас попрошу назваться и предъявить свой!

С ним были невысокий худой маг и кряжистый оборотень с пушистыми серыми бакенбардами, не иначе – бывший околоточный.

Леонид посмотрел на Семена с Иваном, затем извлек бумажный прямоугольник. Семен столь же придирчиво, словно обер-кондуктор, затребовал имена и билет противной стороны. Дневные нехотя согласились.

После ряда препирательств, обмена деловыми бумагами, демонстрации печатей и репликами сквозь зубы, а также доли взаимных выпадов, не переходящих, однако, рамок служебного этикета, выяснились обстоятельства. Сотрудник Дневного Дозора тоже направлялся в Париж как чин своего департамента на торгово-промышленной выставке. Больше того, среди его документов вдруг обнаружилась бумага в запечатанном конверте с пометкой: вскрыть при недоразумениях с Ночным Дозором.

Поскольку недоразумения имели место, распоряжение выполнили.

Содержание удивило обе стороны, мягко говоря, преизрядно.

Документ предписывал при возникновении любых разногласий в пути оказывать всевозможную поддержку Ночному Дозору вплоть до защиты жизни и безопасности его работников, если это не вредило жизни работника Дневного. На время пути и до встречи с представительством Дозоров Парижа оба пассажира объявлялись членами единой российской экспедиции.

В самом низу был скромный параграф, гласивший: все указания в предъявленном письме теряют силу, если Ночным Дозором будет выказано противодействие или даже неуважение за время пути, начиная с момента прочтения.

Семен, дочитав до этого места, засопел, взглянул исподлобья на Темных и проглотил то, что хотел сказать. Но и работников Дневного, судя по всему, обескуражил их же собственный документ. Они убавили привычную спесь и даже немного растерялись.

– Защиту-то как будем ставить? – спросил наконец Семен. – На каждую половину свою или общую?

– Общую, – выдавил главный Темный, который наверняка не особенно часто произносил это слово.

Следующая четверть часа со стороны и вовсе напоминала какой-то невообразимый иллюзион. Дозорные, то ночные, то дневные, исчезали и появлялись, ненадолго уходя в Сумрак, делали пассы, перекидывали друг другу что-то невидимое. Зрителей в этом театре было двое – Леонид и его попутчик, которого звали Евгением. Тот поглядывал на действо со скукой, а потом отвернулся и уставился в окно.

Наконец провожающие вышли из вагона. В купе повисла неловкая тишина, словно еще одно заклятие. Леонид и Евгений глядели не друг на друга, а на толпу, рассыпавшуюся по перрону.

Напротив окна стояли Семен и его Темный оппонент. Паровоз издал гудок, и поезд медленно тронулся. Леониду, который путешествовал таким образом крайне редко, даже почудилось на миг, что вагон оторвался от рельсов и заскользил над землей.

Семен помахал ему картузом и скрылся из виду.

Александров ощущал всего больше неуютность, происходящую из соседства с этим Евгением. Поначалу, не в силах ничего с собою поделать, он с подозрением и неприязнью косился на Темного. А ну как каверзу подстроит в дороге? А ну как на ценный груз рискнет покуситься? Да и на словесные унижения Темные, говорят, бывают неоправданно щедры. Леня – еще тот оратор и остроум! – вряд ли сможет что-то достойное противопоставить сопернику в разговорной дуэли с обоюдными шпильками. А уж про более серьезное противодействие и говорить нечего – куда ему тягаться со своим шестым рангом супротив бывалого дозорного?

Однако время шло, колеса постукивали, паровозная труба пыхала жирным черным дымом – а неприятностей не происходило. Немного успокоившись, Светлый припал лбом к холодному стеклу. Поезд только-только проскочил негустой ельничек, за которым, на взгорке, мелькнула неказистая деревенька. Теперь же, сколь хватало глаз, распростерлась за вагонным окном бескрайняя равнина, какие, говорят, только на русской земле и встретишь.

В столицах не по календарю распогодилось, с крыш от внезапных оттепелей свесились мокрые сосульки, уже и проталины кое-где явили взгляду отдохнувшую ноздреватую землю. Здесь же, стоило отъехать от Москвы всего лишь десяток-другой верст, зима по-прежнему крепко держала свои позиции.

Командирован дозорный Александров куда-либо бывал нечасто, да и расстояния в тех командировках были такие, что вполне обходился извозчиком. Вот и выходило, что в последний раз он путешествовал поездом, возвращаясь пять лет назад от родителей, из летней вакации, после которой, собственно, и произошло его отчисление из медицинского. Так нежданно-негаданно те каникулы стали для него последними.