– Там уже, знаете, на два этажа пролилось. Меня соседи послали.

– Ну а когда они придут? Когда прийти-то из этой квартиры должны, знаешь? К половине? Ну вот придут и закроют воду. Мы сегодня профилактику делали и отключали с утра – и горячую, и холодную. Вот они открыли, наверное, и ушли, а вода пошла. Вода пошла и залила. Так что придут – закроют. До половины всего полчаса. А то, я говорю, это ж весь стояк отключать.

В подъезде пахло мокрыми тряпками. Я поднялся на шестой и стал ждать и отвечать на вопросы соседей.

Через пятнадцать минут из лифта вышел Сун Ганду. Когда он открыл дверь, вода перелилась через порожек и растеклась по площадке. Я уже заранее разулся и засучил штаны, поэтому, пока Сун ужасался увиденному, я выключил воду, которая била из душа в противоположную стену, и начал вычерпывать.

Я даже почувствовал какое-то превосходство над растерявшимся китайцем. Я был главным. Велел ему сворачивать ковры; сурово отослал соседей с шестого и пятого – сказал, что уберёмся сначала, потом ругаться будем. Сун, посмотрев на меня, тоже разулся.

Потом мы пошли разбираться с соседями. Сун, придержав меня за руку, попросил соглашаться на всё. Мол, весь убыток, будущий ремонт – всё будет оплачено в американских долларах. Он действительно боялся, потому что по всему подъезду стоял шум недовольных голосов.

– Это он хозяин, да? Так. Что ж ты делаешь? А? Что ж воду-то не закрываешь? Всё ведь протекло – все антресоли, всё, всё. Что вот нам теперь, ведь только ремонт сделали. Что молчишь, не понимаешь, что ли?

– Он китаец, он не понимает по-русски. Он просит перевести, что весь ремонт будет оплачен в американских долларах.

Сун стоял немного сзади меня, смотрел на тётку и кивал, подтверждая мои слова. Тётка была выше его, у неё были толстые руки и красное лицо. За её спиной молча возвышался мужик с выцветшими глазами и двигал челюстью.

– Как не понимает? Ты скажи ему, что краны-то надо выключать. Э, слышь, – она отодвинула меня в сторону и заорала как глухому, – слышь, нерусь, краны-то надо выключать. Понимаешь, выключать. Вот так вот – раз, раз, и выключил.

Сун бормотал насчёт долларов и смотрел, как женщина энергично вращает перед его животом скрюченными пальцами. Она пыталась показать, как следует закрывать воду.

– Он спрашивает, сколько вам должен. Вы скажите, и он немедленно заплатит вам в долларах.

– Доллары, доллары. Нет, он, правда, что ли, китаец?

– А что, не видно, что ли? – Наступило время немного повысить голос. – Конечно, китаец. Так сколько?

– Да пошёл ты со своими долларами, у нас вон и так ведь всё вымокло. Ты лучше ему скажи, что, мол, краны нужно выключать. Выключать.

И дверь захлопнулась. Сун ничего не понял, но покорно поднялся к себе в квартиру. Я сказал, что всё закончилось нормально. Платить, наверное, не придётся. И мы стали убирать следы потопа дальше.

Виноваты были его постояльцы, а именно Пань Пэн. Сун с Иваном в тот день ушли с утра, а когда Пань Пэн проснулся, воду уже отключили. Пань Пэн открыл все краны, и «забыл в какую сторону заворачивать». Забавно было наблюдать, как Сун сурово сдвинув брови, вращал перед ним руками точно так же, как соседка с шестого. И вообще он им сказал, что пора, мол, и честь знать. Через три дня они должны выселиться.

Я всё-таки отыскал квартиру для них. Получил даже десять баксов от Ивана в качестве благодарности. Деньги отдал жене.

Брат тёщи Георгий Семёныч, заехавший в гости, смотрел на меня с весёлым недоумением.

– Кто ж так делает, чудило? Сказал бы мне сразу, я бы на следующий день с разводным ключом к нему припёрся, мол, давай пять сотен баксов за урон. Я сосед твой с пятого этажа, – все потолки в квартире протекли. Стрясли бы бабки с него. Тебе же семью кормить надо. Робкий ты.

А мы с Суном ещё неделю ждали, вдруг явится тётка снизу требовать деньги. Но всё как-то улеглось, а потом и вовсе забылось.

В доме моего детства, в одном подъезде с нами, по-моему, на одиннадцатом этаже, жила странная и очень старая – лет девяносто – бабулька. С ней иногда приходилось вместе ехать в лифте. И вот, каждый раз, когда я оказывался с ней в этом маленьком пространстве, она начинала меня хвалить. Не знаю, как она вела себя с другими, но мне она всегда успевала отвалить дрожащим голосом такую кучу приторных слов, что потом ещё долго передёргивало. Я был замечательным молодым человеком, лапочкой, умницей, красавцем и ещё бог знает кем. «Я рада, что у нас есть такие юноши». Эту самую старуху с одиннадцатого этажа я вспомнил, когда познакомился с мистером Сюем.

По воскресеньям я обычно тоже работал. Мистер Сун считал, что мой вольный график работы в будние дни обязывает меня помогать ему по выходным. И вот в одно воскресное утро на кухне суновской квартиры я был представлен ещё одному китайскому мистеру. Фамилия его была – Сюй. Правда, он оказался скорее мсье, а не мистером.

Я называл всех китайцев мистерами потому что говорил по-английски, потому что они все были старше меня и ещё потому что не знал как их называть по-другому. Китайцы отвечали мне тем же, и называли меня мистером Сергеем, вернее, – Сье Эргаем. Логичнее было бы ставить мистера перед моей фамилией, но для китайца отпущено два или максимум три иероглифа на имя и фамилию. Поэтому получалось, что Сье играло роль фамилии, а Эргай – имени.

Я не помню, как звали мистера Сюя, но я помню, первое впечатление от знакомства с ним. Он осыпал меня комплиментами и напомнил этим ту старушку. Когда я разулся в прихожей и вошёл в кухню, с табуретки вскочил маленький седой дяденька, пожал мне руку и, улыбаясь, заговорил со мной по-китайски. Мой начальник стоял рядом и переводил. Он сказал, что передо мной стоит мистер Сюй, который приехал только что из Парижа, чтобы своими глазами увидеть перемены, произошедшие в России.

Мистер Сюй – это старый диссидент, которого коммунисты вышвырнули в своё время из страны и который нашёл себе прибежище во Франции. Мистер Сюй теперь пишет книгу о своей борьбе с бесчеловечным режимом, о своей судьбе и судьбе тех, с кем ему пришлось вместе работать и вместе страдать. Он с интересом наблюдает за переменами в Китае, но его пока ещё туда не пускают. А в Россию пускают, и он хочет видеть, что приносит стране отказ от коммунизма. Видимо, я был первым, что увидел мистер Сюй в Москве, и он сразу же сообщил о том, что молодое поколение в России замечательное. Что я – это самый отважный, честный, умный и красивый молодой человек. Дальше шло что-то совсем невразумительное, с использованием чисто китайских метафор. Всё сводилось к тому, что с такой золотой молодёжью гнилое наследие коммунизма будет успешно побеждено по всему миру. Такая молодёжь им нужна.

Судя по тому, как Сун весело на меня поглядывал, стоя за спиной парижанина и осуществляя синхронный перевод, он получал от этой ситуации большое удовольствие. Под конец, когда ум, сияющий в моих глазах, сравнили с умом дракона, он, по-моему, просто развеселился.

Я, напротив, загрустил, но диссидент Сюй неожиданно остановился и уселся обратно на свою табуретку. То ли он понял, что я не могу ему ответить тем же, то ли выполнил какой-то свой обряд приветствия и успокоился, – я не знаю. Он оказался нормальным, весёлым стариком, ну может быть, чересчур активным и восторженным, а так – нормальный старик.

Он постоянно хватался за свой блокнотик и записывал впечатления. Я, наверное, был не самым интересным собеседником для старика, потому что не любил дискуссий на политические и социальные темы.

– Как ты относишься к коммунистам? Коммунизм – это хорошо или плохо?

– Я, мистер Сюй, считаю, что людей невозможно изменить или сделать счастливыми. Вот, например, подруга моей матери любит болеть. Она придумывает себе болезни, а потом страшно переживает по этому поводу. Она будет одинаково несчастна при любом строе.

– А вот лично ты, ты хочешь жить в какой стране – свободной или нет?