Он делает это вместо него.

- Нет, Эни, завтра утром. Прости, я просто не хотел делать все в спешке прямо перед отъездом. А теперь у нас целая ночь, и почти целый вечер. Знаешь, я не хотел, чтобы ты так вот об этом узнавал, я не думал, что Совет назначит тебя на это задание раньше, чем ты окончательно поправишься. Но раз уж так вышло… Я хочу сделать тебе подарок в честь твоего посвящения в рыцари-джедаи.

- Я уже говорил, джедаи не принимают подарков, - холодно отрезает Энакин. - Если решил еще разок тр****ть меня напоследок, то мог бы так сразу и сказать, я не гордый.

- Нет, Эни, я… Я всего лишь подумал о том, что раз ты теперь официально джедай, тебе пригодится астромеханник. И, как я погляжу, вы с R2 неплохо спелись. Поэтому, вверяю его твоей заботе, - он встает с места, подойдя к дверям, открыв их, и указывает на дроида, который как раз въехал в гостиную.

- Но… Оби-Ван… - Энакин, подойдя к R2-D2, обходя его вокруг, не сразу находит нужные слова. - Он же так дорог тебе…

- Да, - соглашается тот. - А еще мне дорог ты. Поэтому мне будет спокойнее, если вы будете находиться под присмотром друг у друга.

- Ну да. Ты-то скоро не сможешь присматривать за мной, - невесело смеется Энакин, притянув к себе за руку Кеноби, который этого не ожидал, но оказался явно не против, и целует его. - Спасибо.

- Мне достаточно будет знать, что с тобой все в порядке, мой маленький джедай, - тяжело вздыхает Оби-Ван, гладя волосы Скайуокера, накручивая на пальцы завитки.

- Заткнись, - прерывает его тот. - И целуй меня. У нас на это совсем немного времени, - он жадно впивается в губы своего любимого, желая просто слиться с ним, спрятать больную, ноющую душу в его объятиях, хоть на секунду остановив эту бешеную мясорубку в своей грудной клетке.

Но одних лишь поцелуев оказывается катастрофически мало. Они незаметно оказываются прямо возле стены, к которой Энакин прижимается спиной, и он шепчет, раньше, чем успевает подумать:

- Возьми меня.

Ему хочется снова впустить в себя Оби-Вана, испытать чувство наполненности, дышать в унисон, быть настолько близко, насколько это в принципе возможно, словно они единое целое. Хочется принадлежать ему в последний раз.

- Скорее… Ах… - шепчет Энакин сквозь сбившееся дыхание, пока Кеноби подготавливает его пальцами, раздвигая ими чувствительные стенки и растягивая, развернув к стене, к которой Скайуокер прижался лбом и уперся ладонями. На сей раз, Оби-Ван оставил его одетым, лишь поспешно спустив штаны вместе с бельем с его бедер.

Он входит одним жестким движением. Внутри все пульсирует, обхватывая и сжимая твердый, возбужденный орган. Он начинает двигаться. Это совсем не те мягкие, ласкающие движения, что были в первый раз. Куда более четкие, будто механические. Низ живота заполняет тяжесть, от которой у Энакина подкашиваются ноги. Оби-Ван вжимает его грудью в стену.

К пику наслаждения они приходят одновременно. Когда Оби-Ван напоследок шлепает его ладонью по бедру, по телу Энакина бежит волна удовольствия.

Но прокатившись по телу Скайуокера, она не оставляет после себя ничего, кроме пустоты и боли. Той самой, от которой Энакин больше всего хотел избавиться.

Он чувствует себя грязным, порочным. Видели бы его сейчас великие магистры, рыцаря-джедая, утратившего остатки своей чести, готового продавать свое тело, как самая последняя куртизанка из самой последней забегаловки его родного Татуина, не за деньги, но за то, чтобы его хоть немного любили, за дозу своего личного обезболивающего, что бы они сказали?

Но Сила с ними, с магистрами. Им никогда не понять Энакина, не узнать его боли.

Он хочет плакать, выть, но вместо этого лишь тихо просит показать, где ванная. Он долго стоит под струями воды, смывая с себя следы близости с Оби-Ваном. Трет ладонью шею, чуть повыше ключицы, словно надеясь стереть с себя метку, оставленную Кеноби, но та становится лишь ярче, будто назло Энакину.

Той ночью, Энакин и Оби-Ван засыпают в разных комнатах.

========== Часть 12 ==========

- Ох, господин, вы замечательно выглядите! Самый завидный жених в галактике, не менее! - восторженно восклицает молоденькая горничная, что едва ли не пляшет вокруг сенатора, поправляя то воротник, то пуговицы его белоснежного плаща, пошитого специально к свадьбе лучшими мастерами Набу — королева лично распорядилась, чтобы наряд ее младшего брата соответствовал статусу и торжественному событию.

Оби-Ван же уже заранее представляет в красках тот момент блаженства, когда он стянет с себя этот неудобный, слишком облегающий для него, привыкшего к свободной одежде, свадебный костюм, но все-таки благодарит девушку.

- Нет, думаю, рукава надо все же подогнуть, слишком длинные! - суетливо взмахивает руками девушка.

Сенатор, в принципе, и сам бы прекрасно управился со всем этим, но не отказывать же своей единственной прислуге, для которой весь этот процесс предсвадебных хлопот — сплошное удовольствие. Потому, пока девица заботливо поправляет манжеты, он лишь задумчиво разглядывает свои пальцы, усыпанные перстнями —традиция такая, надевать по особым случаям фамильные драгоценности, и думает о том, что скоро к ним присоединится еще одно кольцо.

Наверное, для урожденного аристократа его отношение к роскоши можно бы было назвать странным. Проще говоря, оно было абсолютно никаким. Наверное, отчасти это, когда он был подростком, и послужило для появления его забавы, которая после стала неплохим стратегическим ходом — притворяться простым оруженосцем, чтобы кто-то другой носил эти тонны гримма и традиционные украшения вместо него.

Зашедший дворецкий сообщает о прибытии Сатин. Оби-Ван благодарит его и горничную, отправив ее, наконец, прочь из комнаты, под предлогом того, чтобы кто-то проконтролировал процесс приготовления к празднованию, и критически оглядывает себя в зеркале, из которого на него уставилось непривычно гладко выбритое лицо. Сатин частенько говорила, что без бороды ему лучше, и в шутку ворчала, чтобы он, наконец, побрился, потому к свадьбе Кеноби решился на столь смелое для него преображение.

Выйдя встречать герцогиню, добираясь сквозь просторные залы, Оби-Ван отмечает, что подготовка к свадьбе идет полным ходом. Репортеры, приехавшие заранее, уже расставляют свои голокамеры. Совершенно без радости он отмечает, что в самый важный, самый счастливый для него день он хочет лишь одного — сбежать. Скрыться от мира в полузаброшенном отцовском поместье, со всех сторон окруженном озерами, вместе с Энакином.

Энакин…

Этот мальчишка, бесцеремонно ворвавшийся в его размеренную, привычную жизнь, перевернувший ее с ног на голову… И расставивший все по местам. Он научил чувствовать. Научил мыслить совсем иначе. С ним все казалось правильным. Все казалось просто: вот он, Оби-Ван, а вот тот, кого даровала ему сама Сила. Разве это правильно — отказываться от даров Силы?

Сатин как всегда сдержанно улыбается, видя его. Она тянет руку к его лицу и проводит пальцами по щеке. Неожиданно ярко улыбается, подняв взгляд ярких бирюзовых глаз, и Оби-Ван честно пытается почувствовать хоть что-то. Хоть что-то, кроме желания еще раз заглянуть в другие, серо-голубые глаза.

Он знает, что Энакин здесь, рядом, следует за ним по пятам, буквально в десяти шагах, выполняя отданный ему приказ, и именно поэтому он старается не оглядываться вокруг.

- Ты отлично выглядишь, любимый, - произносит Сатин, когда он берет ее руку в свою и машинально, руководствуясь одной лишь привычкой, целует пальцы.

- Ты тоже… Просто волшебная, - он улыбается. Искренне.

Она и правда прекрасна в длинном и будто бы воздушном белоснежном платье. Таком простом, но таком же светлом и изящном, как она сама.

Когда они впервые встретились, им было по двадцать три. Пять лет Оби-Ван ждал момента, когда назовет эту девушку своей женой, но она отчего-то не спешила давать согласие, несмотря на то, что отвечала взаимностью. Казалось бы, за это время можно было либо передумать раз десять, либо окончательно утвердиться в своем решении. И он был уверен. Ровно до того момента, как этот мальчик, как снег, свалился на голову, именно тогда, когда все было окончательно решено.