Да, хорошая штука – пятый уровень доступа, но не всегда. Например, когда пациент с паранойей не доверяет лечащему врачу, а взять второго врача с пятым уровнем негде. Разве что Врата Ладовича с душеспасительной беседой послать и ведром карамелек фабрики «Новая Заря». Врат Ладович вызывал доверие в пациентах одним своим видом. Виктор Дарьевич иногда гадал, природный это талант или приобретенный с годами?
– Ничего, – Виктор Дарьевич пожал плечами. – Курс только начался.
– Ты только не переусердствуй, Витенька, – попросил Врат Ладович. – А то сам знаешь, в Бюро Патентов иногда такая щепетильность просыпается неуместная… А то начнешь ты свои экспериментальные методики пробовать, увлечешься, а мы потом из бумажек не вылезем.
– Вылезем, – пообещал Виктор Дарьевич и погладил в кармане тонкий бумажный лепесток с рисунком одинокой лопасти.
***
Апрель в Столице выдался дождливый, и Виктор Дарьевич думал, что такими темпами скоро придется выдавать сотрудникам служебные лодки, как в Польше-Италии, чтобы до работы можно было добраться. Серенький, тусклый свет брызгал в широкое окно кабинета, но даже на сером фоне вида за стеклом стоящий у окна фаланга умудрялся оставаться блеклым и невыразительным.
Чистейшая серость, дистиллированная.
Когда гэбне Медкорпуса позвонили и сообщили, что к ним явился фаланга и желает общаться, Виктор Дарьевич еще надеялся, что этот визит никак не связан с его особенным пациентом. Все-таки больше месяца прошло. Пациент в Медкорпусе обжился, привык к Виктору Дарьевичу с его визитами и даже начал допускать мысль, что не все окружающие шпионят на Европы. Но стоило Виктору Дарьевичу подумать, что вскоре можно будет вернуть гения Бюро Патентов, как гений снова взбрыкнул, забрызгал слюной, смотрел ненавидящими глазами и с Виктором Дарьевичем не разговаривал три дня.
Виктор Дарьевич разобрал расписание пациента в тот день едва ли не на молекулы – ну не было ничего подозрительного! До того дошел, что заподозрил, будто Врат Ладович на витаминизации пациенту что-то новенькое вколол, не предусмотрев реакцию с нейролептиком и антидепрессантами.
– Не сходи с ума, Витенька, – Врат Ладович даже не обиделся, разглядев, в каком состоянии коллега. – У нас с Валей грянул грипп, не успеваем вакцину гнать. Только материала для исследования нам и без того хватает, на что нам твой параноик?
Так что очередное помрачение разума гения оставалось необъяснимым, и пришлось начинать все сначала. Хорошо хоть, что бумагу Лавр Сандриевич больше не жевал. Так они с Виктором Дарьевичем договорились: если не хочется Лавру Сандриевичу свои записи и рисунки показывать – пожалуйста, а вот гастрит и язвенную болезнь зарабатывать вовсе ни к чему.
И только начали восстанавливать хрупкое равновесие, как явился фаланга. И даже не стал тянуть и ходить вокруг да около, что для фаланги было верхом нетерпения. Достал из внутреннего кармана небольшую фотографию и спросил, не помнит ли Медицинская гэбня этого человека.
Медицинская гэбня в лице Виктора Дарьевича этого человека навещала каждый день, поэтому помнила прекрасно. Разве что на фото он выглядел моложе, а может, так казалось из-за улыбки. Фотографию фаланги явно выдернули из личного архива: Лавр Сандриевич улыбался и щурился на солнце, а за его спиной виднелись какие-то зеленые ветки.
Виктор Дарьевич фотографию внимательно изучил и передал Врату Ладовичу, который тоже ее рассматривал долго и старательно. Гэбне не мешало подумать, а фаланга мог и подождать. Он и ждал, аккуратно сложив руки и губы.
То, что гэбня не опознает человека на фотографии, было и так понятно. Бюро Патентов свое указание не распространяться о пациенте не отменило до сих пор. А если бы и отменило, печать пятого уровня доступа с карточки Лавра Сандриевича никуда не делась, а делиться информацией с фалангами в Медкорпусе не любили.
А ведь Виктору Дарьевичу всегда импонировали люди любознательные! В грубом приближении, и фаланг, и Медкорпус интересовало, что у людей внутри. Но что за природные задатки должны быть у человека, и в какое русло они должны быть направлены, чтобы получить человекоподобную ищейку? Пока Бюро Патентов не давало разрешения на проведение эксперимента на ком-то из их подчиненных в сером, но времена меняются…
Пока фаланга собирался расколоть Медицинскую гэбню, Виктор Дарьевич мечтал вскрыть фалангу.
Но это лирика.
А если вернуться к делам насущным, то вопрос о выдаче Лавра Сандриевича можно было закрыть, не открывая.
Оставался другой вопрос: насколько был осведомлен фаланга?
После первого визита в регистратуру все было тихо, и через неделю гэбня уверилась, что визитер на самом деле ничего не знал и в Медкорпус заглянул для проформы. Если уже тогда у фаланг была какая-то информация о пациенте, то слишком они затянули с повторным посещением. А если у них появилась новая информация, то от кого?
Пациент не иголка, так просто его не спрячешь. Его видит персонал, о нем знают специально обученные люди, с ним сталкиваются другие пациенты, пока Лавр Сандриевич, например, идет в Терапию на физиопроцедуры. Разумеется, никто из них ничего лишнего не знал, в карточке, которая находится в общем доступе, были прописаны чужие фамилия и имя, и узнать в больном надежду росской инженерии мог только тот, кто сталкивался с Лавром Сандриевичем до этого.
Можно ли исключать такое совпадение?
Да нет, конечно.
Фотокарточка завершила свой путь вдоль стола в руках у Валентина Ананьевича, и Медицинская гэбня ответила, наконец, что человека на фотографии вспомнить не может.
– Очень жаль, я надеялся на другой ответ, – фаланга покачал головой и переплел пальцы на руках по-другому. – То есть вы, например, Юр Карпович, можете гарантировать, что в Хирургической Части этого человека нет?
Интересно, почему он выбрал Юра, подумал Виктор Дарьевич. Решил, что Медицинская гэбня расчленила пропавшего и теперь заметает следы?
Юр Карпович пожал плечами.
– Не могу. В Хирургической Части несколько отделений, с заведующими, сотрудниками, ревизорами и интернами. Кроме того, есть пациенты в стационаре, есть родственники пациентов, которые навещают их в приемные часы, а сейчас как раз время посещения. Поэтому если ваш подозреваемый…
– Зачем же сразу подозреваемый, Юр Карпович? – перебил фаланга и снова переплел пальцы. – Разыскиваемый.
– …если ваш разыскиваемый оказался бы сейчас в Хирургической Части, я бы не удивился. Но это не значит, что я лично санкционировал его пребывание здесь и знаю его в лицо.
– Значит, гарантий нет, – подытожил фаланга. – То же самое можно сказать о других Частях? Да, Виктор Дарьевич?
Вот тут лучше бы осторожнее и не зарываться, потому что в некоторых случаях фаланга все-таки мог поставить Медкорпус с ног на голову, и за ним потом пришлось бы долго и нудно прибирать.
– Вы сами знаете, что у нас пропускная система, – сказал Виктор Дарьевич. – Постороннему человеку в Медкорпусе взяться неоткуда. Но это не значит, что мы знаем и помним каждого, кто попадает внутрь.
Фаланга отлепился от шкафа, к которому прислонялся плечом, прошелся туда-сюда со скучным лицом. Посмотрел в окно, на дождь и светлые стены.
Зазвонил телефон, разрушил повисшую тишину. Телефон был виктор-дарьевичевский, как и весь кабинет. Конечно, каждой гэбне по инструкции положено иметь комнату для допросов, и Медицинская гэбня тоже себе такую завела – расчистила один из кабинетов, поставила диван, стол, стул, чайник туда притащили опять же, чтобы потом за кипятком не бегать каждый раз. Диван, кстати, удобный попался, Виктор Дарьевич на нем ночевал пару раз, замотавшись после дежурства. Так что комната была. Но в этот раз фаланга, не успели Виктору Дарьевичу доложить о его прибытии, ужом ввинтился в кабинет и предложил времени не терять и собраться прямо здесь, в Когнитивной Части, если Виктор Дарьевич, конечно, не возражает – все-таки не плановая проверка, не официальная беседа. Виктор Дарьевич, конечно, не возражал. То ли фаланга и правда торопился, хотя по нему не поймешь, то ли просто не хотел, чтобы гэбня успела договориться о том, что рассказывать будет. Дефективный – откуда гэбне знать, кто фаланг в очередной раз покусал? Ну, в процессе разговора гэбне тоже в кабинете договариваться не так удобно, как в комнате для допросов – стулья далеко друг от друга стоят, но лично Виктор Дарьевич всю эту ножную азбуку никогда не любил и считал игрушками для конспираторов. Чтобы свою же гэбню понять, пинаться под столом вовсе не обязательно.
