– Бригада с радио приехала? – спросил он.

– Полчаса назад.

Виктор Дарьевич кивнул. Он только надеялся, что радиобригада сумеет наладить свое оборудование быстро, потому что сумерки все сгущались и сгущались, район накрывала синева, разбавляемая первыми оранжевыми фонарями и лазурно-красными сполохами мигалок. Он засунул руки в карманы пальто и пошел вглубь Городища – просто чтобы не оставаться на окраине, хотя Лавр Сандриевич мог скрываться в любом доме. Человек с табельным порывался сопровождать, но Виктор Дарьевич дал ему команду «место». Не хватало еще таскать за собой охрану, когда на каждом перекрестке есть кто-нибудь с пистолетом.

Хотя еще неизвестно, конечно, в чью сторону могли направить те пистолеты. Потому что сложно было не заметить сирены «скорых», а жители района были в большинстве своем из тех, кто привык разбираться, а не отсиживаться по углам. Поэтому на улицах было слишком людно для такого холодного весеннего вечера. Стукаться локтями не приходилось, но и прогулка в тиши и одиночестве среди чахлых топольков и с видом на башенный кран в отдалении Виктору Дарьевичу не грозила. Он мысленно пожелал удачи коллегам, в особенности Валентину Ананьевичу, который остался возле оцепления, – главное, чтобы у него не сдали нервы в опасном присутствии фаланг, которые наверняка уже обнюхивали каждую машину. Дома покрылись светящейся сыпью окон, на улицу выглядывали люди, Виктор Дарьевич видел их темные силуэты на желтом фоне. Каждый мог быть Лавром Сандриевичем. Или фалангой. Или сотрудником Силового Комитета. Или обычным гражданином, который не мог сообразить, откуда переполох. Городище напоминало муравейник, в который ткнули палкой. Виктор Дарьевич даже понадеялся, что пациенту хватит мигалок и суеты на улицах, чтобы выдать себя, но шансы были невелики.

Он прошел немало – успела озябнуть шея под тонким шарфом и руки без перчаток, – когда в воздухе заскрежетало, засвистело, а потом полилась нежная мелодия – скрипки и флейта. Виктор Дарьевич ее узнал. Музыка шла сверху, Виктор Дарьевич поднял голову и увидел динамики высоко на столбе. Радиобригада постаралась?

Однако, подсветив карманным фонариком, Виктор Дарьевич различил темные пятна – не то грязь, не то ржавчину. Откуда грязь на динамиках, если их только что поставили?

«Городище – это хорошо…» – вспомнились слова головы радиогэбни.

«Три зеленых шельмы» старались вовсю – скрипки плакали, флейта пела. Виктор Дарьевич поморщился – слишком громко – и перешел на другую сторону улицы. Мимо пробежали двое в темных плащах, покосились на Виктора Дарьевича, но не сочли его достойным внимания.

Мелодия дрогнула и смолкла, динамики взвизгнули, так что пришлось зажать уши руками. Нет, все-таки дефективных везде полно – не могли устроить представление без помех?

А потом из динамиков раздалось:

– Я тебя вижу.

Все смолкло. Даже жители района, кажется, затихли.

Смешок.

– Да-да, именно тебя. Ты знаешь, что я говорю о тебе. Ты знаешь об этом, потому что ты был прав. Прав с самого начала, хотя тебя убеждали в обратном.

Это был не тот самый текст, который они писали вдвоем – вот ведь импровизатор неуемный, не смог без отсебятины, переправил под себя. Но смысл вроде бы сохранил. Над Городищем плыл голос – идеальный голос с самым четким произношением во всем Всероссийском Соседстве. Голос лучшего ведущего столичной радиостанции.

– Ты прячешься сейчас. Думаешь, что ты в безопасности. Но это не так. Ты решил, что есть люди, которые спрячут тебя. Возможно, так и есть. Но почему ты думаешь, что ты отправился именно к тем людям?

Виктор Дарьевич отчетливо слышал улыбку в голосе Кристофа. Наверное, он получал удовольствие там, у себя, в радиорубке, склонившись над микрофоном в своем черном костюме, наслаждаясь каждым произнесенным звуком, когда приближал к микрофону губы, чтобы прошептать:

– Ты ошибся.

Что ж, у всех свои маленькие слабости.

Еще четыре человека остановились под динамиком, размахивая руками и строя предположения. Было видно, как люди в окнах один за другим брали телефонные трубки, звонили куда-то. Виктор Дарьевич отстранился от стены дома и побрел дальше по улице. На углу он встретил человека из Медкорпуса. Человек бдительным взглядом обводил дома, насторожившись, как служебная овчарка. Куртка на нем была расстегнута, под ней виднелся ремень с кобурой. Виктор Дарьевич кивнул и отправился дальше, и голос Кристофа разносился над его головой.

– Тебе давали шанс остаться в безопасности. Но предпочел не использовать его. И ушел туда, где ты открыт любой беде. Для любого взгляда. Чем это доказать? Тем, что я говорю с тобой. Я все еще вижу тебя, ты помнишь? И не только я.

Мимо, едва не сбив Виктора Дарьевича с ног, пробежали люди с невыразительными лицами, выдыхая облачка пара. Виктор Дарьевич напряг память – нет, лица были все незнакомые. Местные переполошились, значит. Ничего удивительного, если подумать. У Кристофа в его выступлении никакой конкретики не было, ни имен, ни дат. Мало ли, какие мысли всколыхнула его прочувствованная речь в головах у живущих в Городище фаланг и прочих причастных. У каждого фаланги должна быть кучка грязных секретов – своих ли, чужих. А где есть секреты, там есть и страх, что однажды они выплывут наружу.

Лишь бы только никто в Городище не сорвался. Лишь бы речь Кристофа не стала ни для кого последней каплей. Потому что если кто-то из местных под влиянием голоса по радио выхватит табельное оружие и начнет палить… и ладно, если в себя или в динамики, а если в окружающих? Нехорошо бы получилось, ох, как нехорошо, а у Виктора Дарьевича и без того хватило неприятностей за последние сутки.

Где же все-таки пациент?

Слева в отдалении раздались крики, завыла и замолчала, как будто опомнившись, сирена. Виктор Дарьевич подхватил полы пальто и побежал туда.

– Ты можешь сказать, что мои слова ничего не значат. Ты можешь забиться в свое убежище и надеяться, что те, кто ищет тебя, пройдут мимо. Ты можешь. Но не удивляйся, услышав поблизости цокот каблуков. Ты знаешь, где еще подковывают сапоги? Ты узнаешь.

Оказалось, что толпа собралась мгновенно – толпа всегда собирается мгновенно, когда не надо и когда выпадает шанс поглазеть на увечье или катастрофу. Катастрофа надвигалась, увечья были возможны.

В окне третьего этажа, на наружном карнизе стоял Лавр Сандриевич. Виктор Дарьевич узнал его крупную высокую фигуру. Халат на нем белел в подступившей темноте, как флаг капитуляции. Одной рукой он держался за оконную раму, в другой сжимал бумажные листки, которые шевелил свежий апрельский ветер. Виктор Дарьевич побежал вперед быстрее, проталкиваясь через толпу и нещадно пихаясь локтями.

– Лавр Сандриевич! – закричал он во все горло, закашлялся, но бесполезно – пациент не слышал.

Под окном уже стояли трое санитаров, «скорая» мигала огнями в переулке, тут же развили какую-то бурную деятельность люди с оружием, которые стекались под окно со своих постов. Неужели не взяли полотнище на такой случай? Говорила гэбня об этом? Или нет? Или да?.. А сверху, перекрывая галдеж, гипнотический голос Кристофа продолжал внушать: тебе не скрыться.

В собравшейся толпе мелькнуло знакомое лицо. Виктор Дарьевич поймал за локоть рабочего с радиостанции, которого видел в коридоре в первый визит, ткнул ему под нос жетон и рявкнул:

– Закругляйтесь! Все, хватит, выключайте!

Вроде бы тот понял. А может и не понял, и хотел только избавиться от бешеного доктора, но кивнул и куда-то отправился резвой рысью. Виктор Дарьевич протолкался еще ближе, задрал лицо туда, где на фоне темного неба и серой стены виднелась мощная фигура пациента.

– Лавр Сандриевич!

На этот раз он услышал. Посмотрел вниз, на желтом в свете ближайшего фонаря лице горели безумием темные глаза. Встретился взглядом с Виктором Дарьевичем, оттолкнулся рукой от рамы и шагнул – вниз, вниз, вниз. Люди внизу с криками прянули в стороны, раздался удар и хруст.

В этот миг голос Кристофа смолк. Сверху тихо планировали легкие белые листки, подгоняемые ветром.