Эшли никому не говорит, но иногда ей хочется воткнуть Шепард головой в пол. И она боится однажды увидеть в зеркале нимб, потому что выносить коммандера подолгу может только святой.

Эшли твердо решила на этот раз серьезно поговорить с Шепард. Когда она отключает силовое поле и берется за ручку двери, то еще не знает, что мир ответил на призыв Героини Галактики, Защитницы от Коллекционеров, бывшей Гордости Альянса и прочая, прочая, прочая. А еще Эшли носит ключи в наружном кармане, не скрываясь, и в этом ее ошибка.

*

Где-то в занюханном баре на Патрокле двое ворка только что получили пинок под зад за неплатежеспособность. Они исчерпали кредит и больно ударились о показавшееся дно. Теперь, размазывая по мордам кровавую юшку из разбитых носов, они бредут за границу города в сторону заброшенной шахты, где в бывшем здании администрации проводит встречи батарианский работорговец Граак.

Ворка не могут похвастаться острым умом, но у них хорошо развит инстинкт самосохранения. Поэтому они никогда, ни за что не будут воровать у больших бандитов из Систем Термина. Тем более бывшее здание администрации защищено от незваных гостей лучше волусского банка, и ворка совсем не интересно, что будет, если попытаться залезть за бронированные двери. Они даже не будут подходить к этим дверям. Цель ворка — заброшенный шахтерский поселок. Конечно, оттуда давным-давно все вынесли, но вдруг кто-то из охранников больших боссов обронил там что-нибудь в прошлый раз? Что-то достаточно ценное, чтобы можно было пропить или проесть.

Надежды мало, но ворка не унывают. Кроме того, им больше некуда идти, а их маленькие мозги требуют какой-нибудь активности. Добрести пешком до резиденции Граака, пошарить в поселке, может, найти завалявшийся в углу чип — это позволит убить время.

Ворка идут.

*

— Твою мать, коммандер, ну что это за свинство?!

При виде Шепард у Эшли начинают трястись от злости руки, и пакеты вываливаются из ослабевших пальцев на пол. На пол, который не помешало бы вымыть.

— Неужели так трудно, блядь, сообразить не ходить в уличных ботинках по ковру? Нахер тебе вообще уличные ботинки, если ты никуда не выходишь?!

На это Шепард не отвечает. Когда Шепард нужно, она с легкостью притворяется контуженной на оба уха. Например, когда спрашиваешь ее, почему на стол приклеена жвачка или зачем носить уличные ботинки в квартире.

— Скажи мне, Эш, — задумчиво говорит Шепард, — ты веришь в приметы?

Это что-то новенькое.

— Типа гороскопы и все такое? — уточняет Эшли.

— Да какие, нахуй, гороскопы! Гороскопы — это самая большая тупость, которую можно придумать.

— Согласна.

— Мы летаем между звезд и видим их вблизи. Как они могут, блядь, предсказать судьбу? Это просто звезды. Ну, то есть это не просто звезды, некоторые — это чье-то солнце, и вообще они охуенные, но при чем тут судьба? Типа рождается ребенок, какие-то умники смотрят на небо и говорят, вырастет он героем или мудаком? Это просто мегатупо. Да мы на Земле даже видим не сами звезды, а где они были тысячи лет назад, потому что их свету нужно время, чтобы долететь до нас.

— Да я не спорю с тобой, что ты завелась из-за этих гороскопов!

— Да потому что я тебе не про гороскопы говорю! Я про такие, нормальные приметы. Когда тебя будто бы все подталкивает сделать что-нибудь.

— Типа ты садишься на диету, а хочешь бургер и — опа, за углом как раз открывается новая бургерная?

— Вроде того. Или ты даже говоришь себе: не, я не буду этот бургер, я же себе обещала, — и проходишь мимо, а тебе в руку суют рекламку этой забегаловки. И ты такая: не-не-не, у меня же режим и сила воли, — и опять проходишь мимо, себя уже, сука, ненавидишь, но держишься, а потом приходишь домой, а там твои друзья с пакетом этих самых бургеров, потому что они решили завернуть к тебе и захватили жратвы. И вот как пить дать, что они не только бургеры припрут, а еще и какое-нибудь бухло. И ты говоришь: да нахер диету, — и жрешь этот сраный бургер, потому что ну куда ты уже, блядь, денешься, и запиваешь вискарем. И потом, главное, так хорошо, что понимаешь: ну надо это тебе было, судьба.

— А если продержишься и не сожрешь?

— Не знаю. Может, на тебя грузовик с бургерами перевернется, чтобы уже точно дошло.

— И к чему ты это?

— Эш, вот если бы я сказала, что все, вот буквально все вокруг сейчас говорит, что мне надо отсюда выйти и кое-что сделать, что бы ты подумала?

— Все вокруг?

— Угу.

— Выйти отсюда?

— Ага.

Вообще-то терпение у Эшли высшей пробы. Можно сказать, что терпение взращивалось в ней с самого детства — когда у тебя есть три младшие сестры, твои шансы вырасти в хладнокровного коммандо всегда выше, чем если ты единственный, зацелованный родителями ребенок. Потом была армия, в которой рядовая Уильямс не только дослужилась до капитана, но и обзавелась железным хребтом и стальными нервами. Однако в присутствии Шепард Уильямс чувствует, как весь этот металлолом в считанные секунды пожирает ржавчина.

— Шепард, если это репетиция выступления перед судом, то тебя должны закрыть лет на двадцать. Ни один суд не поверит, что ты взорвала систему Бахак, потому что тебе велели голоса в голове, гребаная ты Жанна д’Арк. Если только Призрак не вскрыл тебе мозг и не вшил туда свой чип.

— Призрак не вскрывал мне мозг.

— И не вшивал чип?

— Как бы он вшил чип, не вскрывая мозг?

— Откуда мне знать, блядь, я капитан Альянса, а не нейрохирург! И не нянька, и не адмирал Андерсон, так что скажу прямо: прижми свою задницу и даже не заикайся о бургерах, знаках, голосах и о том, чтобы свалить отсюда накануне суда!

Шепард вздыхает и играет застежками омни-тула — единственной частью снаряжения, которую ей разрешают держать в квартире, после того как эксперты подтвердили, что силовое поле омни-тулом не отключишь. Шепард уже убедилась в правоте их слов. Дважды.

Эшли вдруг понимает: самое паскудное, что она не успела заметить, когда Шепард нацепила омни-тул.

Хотя нет. Самое паскудное, что она не знает, зачем Шепард вдруг понадобился омни-тул. Несколько версий имеется, но ни одна из них не внушает оптимизма. Эшли, во всяком случае, не внушает.

— Шеп?..

— Очень жаль, что ты не веришь в приметы, Эш, — говорит Шепард со вздохом. — Очень жаль.

Когда человека сажают под домашний арест, его лишают любого оружия, кроме, разве что, кухонного ножа. Или гитарной струны в некоторых случаях. Тейн Криос, например, мог бы рассказать много интересного о нетрадиционном использовании гитарных струн. Но всевозможные пистолеты, винтовки и гранатометы прячут подальше.

Вот только у биотика всегда остается он сам.

*

А это Джиха по прозвищу Синий Кузнечик. Кузнечик — потому что кварианец с коленками назад. А Синий не из-за цвета кожи, а потому что Джиха любит в пятницу надраться до состояния нестояния, хотя в Ванкувере не так уж просто найти хороший декстроалкоголь.

Джиха отправился в Паломничество четыре года назад, мечтая облететь всю галактику, а вместо этого осел на Земле, открыл мастерскую и нашел себе девушку. Это можно было бы счесть успехом, если бы над мастерской не висела постоянная угроза закрытия, а девушка знала, что Джиха питает к ней большое нежное чувство.

Кузнечик — консерватор до мозга костей. Никто в Ванкувере не знает лучше него кварианских традиционных танцев, а это о чем-то да говорит. Например, о том, что в Ванкувере очень маленькая кварианская диаспора, но это мелочи. Джиха скорее удавится, чем откажется от фамильного узора на своем капюшоне. И он совершенно точно провалится под землю, сгорит от стыда и рассыплется пеплом, если подойдет к девушке, не имея ценного подарка, который кварианец должен подарить будущей матери своих детей. Впрочем, о детях в данном случае говорить не приходится, потому что любовь всей недолгой жизни Джихи — человек и служит в Альянсе, но это не повод вести себя, как нищеброд, у которого за душой ничего нет.