Наталья Васильевна, вместе с мужем, интеллигентным и эрудированным Владимиром Олеговичем, заведовавшим читальным залом в библиотеке какого-то НИИ, приютили Веньку до окончания вуза. Он и впрямь перевелся на заочное отделение, так что обеспечивал себя сам – уж больно скупым оказался отчим, дядя Валерий. И, конечно, самостоятельная жизнь настолько окрылила Веньку, что, едва дождавшись госэкзаменов и диплома, торжественно сделал предложение Марине – той самой юной маме, с которой сдружился после памятного судилища.

Сказать, что родители Мариночки были в восторге от зятя, – значило сильно преувеличить. Мариночке перевалило за двадцать восемь, а парень только-только окончил институт, да еще специальность выбрал какую-то несерьезную – словесник, специалист по русской литературе! Но дочь, обычно тихая и послушная, на этот раз проявила характер: или он, или никто! Единственной уступкой молодых родителям стал отказ от «широкой» свадьбы. Не хотели Маринкины предки «светить» перед родней нового непрезентабельного зятя. Ответно, правда, и сами сделали уступку – позволили молодым первое время пожить у себя «под крылышком». Больше, впрочем, из-за малыша – опасались полностью доверить его ни непрактичной Марине, ни – тем более! – несолидному зятю. Какую роль сыграло такое «крылышко» в жизни молодой семьи Малышевых выяснилось чуть позже. А пока молодожены пребывали в самом «медовом» периоде, а малыш ничего не понимал. Молодая семья, по задумке опытных родителей, должна была «притереться» и «устаканиться». Словом, хотели как лучше. А получилось…

По окончании вуза Веньке предложили очную аспирантуру. Малышев был польщен и горд. Заметили, значит, его фундаментальные знания литературы (почерпнутые, в основном, из старой дедовской домашней библиотеки), тем более, на фоне остальной, довольно туповатой, и, в основном, девчачьей группы. Ведь он не раз спасал одногруппниц на зачетах, подсказывая факты, не прописанные в шпорах! Например, когда преподаватель оговорилась, неразборчиво диктуя название повести Льва Толстого о жеребце – призере породы – по кличке Холстомер. Все наивные девицы записали в точности то, что услышали! Хорошо, хоть одна сообразила уточнить у Веньки, что это за странное прозвище – Толстомер? Может, это самого Толстого так прозвали? Но – вернемся к делу. От очной аспирантуры, конечно, пришлось отказаться – Маринка и так села дома, вроде как с ребенком. А безработного аспиранта Малышева не долго терпели бы «старорежимные» женины предки.

Однако и тут поначалу все сложилось замечательно. На Бауманской, где находился иностранный факультет Венькиного вуза, несостоявшемуся аспиранту предложили отличное место – руководителя только открытого в районе детского досугового центра. И более того! Прямо рядом с центром выделили молодой семье служебную жилплощадь в коммуналке – бальзам для независимого сердца новоиспеченного главы семейства Малышевых! Маринка поначалу тоже обрадовалась. Уже на следующий день после получения извещения из вуза о зачислении Малышева В.С. в заочную аспирантуру, как не имеющего прописки, и предоставлении ему места директора детского досугового центра «на Бауманской» с выделением жилплощади в квартире номер такой-то, по улице Баумана «из маневренного фонда указанного ВУЗа». Будь Венька поопытнее, не живи они с Мариной с самого рождения в Москве, при родителях, – наверняка, обратили бы внимание на слово «маневренного». Но тогда им казалось, что две комнаты в коммуналке потому и называются «маневренными», что впоследствии молодая семья сможет рассчитывать на отдельное, не служебное, а свое, жилье от заинтересованного института.

В таком радостном настроении – хорошо, хоть бабушка Валя, мать Марины, не разрешила «мотать незнамо куда» внука – они вдвоем и явились осматривать новое долгожданное «гнездышко». В деканате их предупредили – комнаты почти полностью обставлены, даже проведены отдельные от соседей водопровод и ванная – просто «живи – не хочу»! Так что Венька с женой ринулись поначалу к дому-новостройке по соседству. Вошли даже в подъезд – и «страшно» удивились, что «выделенная им квартира «один» в этом доме давно занята домоуправлением! Правда, сердобольная сотрудница, оказавшаяся в выходной на месте, вникла в их проблему и объяснила, что «их» дом числится на Бауманской улице под литерой «А», а находится прямо через дорогу, рядом с поликлиникой. Домик этот Малышевы видели, но почему-то решили, что это двухэтажное немолодое здание не может быть ничем иным, кроме как бойлерной. Вот именно к этой «бойлерной» и пришлось возвращаться! Еще на подходе к нелепому двухэтажному уродцу без балконов и подъезда, жалкому на фоне окружавших его новеньких многоэтажек, сердце Веньки предательски дрогнуло. А сердце у человека, как говаривала его любимая бабка Маня, – «вещун»!

Еще больше сжалось сердце у него – и теперь уже, видимо, у Маринки – у входа в пресловутый «маневренный фонд». Никакого подъезда в домике не оказалось. Дверь в центре стены, через которую и вошли Малышевы, напоминала черный ход. Именно к ней, на небольшую площадку, спускалась лестница второго этажа и выходили двери двух квартир на первом. В коммуналке квартиры «два» обитали две одинокие дамы – кажется, вполне приличные. Квартиру «один» им открыл непосредственный сосед – таксист Виктор. Все соседи обитали в «маневренном фонде» временно и так же, как и Малышевы, надеялись на переезд в отдельную квартиру. При этом, работали они в самых разных сферах – и ждали своей очереди долгие годы – прямо как у Чехова в «Трех сестрах». Но обо всем этом Малышевы узнали позже. А пока – вполне любезный, но, по-видимому, чуть поддатый, Виктор показал им «места общего пользования», извинился, что «работа – и в выходной – работа», – и ушел, объяснив, что дверь за собой ребятам можно просто захлопнуть.

Глава 3

Пещера Мории

Так Венька и Марина очутились вдвоем – в подземной пещере Мории, как герои Толкиена. Стоя в центре довольно просторной, общей на две части квартиры, прихожей, перед открытыми дверями в уборную и кухню, они, изнеженные московские дети, не могли отвести глаз от «маневренного фонда» – Венька даже показалось на миг, что все это происходит не с ним, а на экране, в каком-нибудь чернушном фильмеце! За серыми, немытыми окнами кухни, почему-то в решетках, сиял погожий весенний денек. А здесь было полутемно – из-за закопченных стен со старыми обоями, вытертого до черноты, когда-то крашеного масляной краской, дощатого пола, а главное – таких же серых, хоть и высоких, потолков с разводами облупленной, висевшей клочьями древней побелки… Да-а…

Даже в полутьме стало заметно, как побледнела Маринка. Но, храбро улыбаясь в ответ на растерянный взгляд мужа, она – будущая хозяйка – шагнула вперед, вначале – к туалету. Внутри он и впрямь больше походил на провинциальную вокзальную уборную. Ржавые трубы уходили в потолок, под которым находился сливной бачок, а спускать воду следовало, потянув за железную цепочку. Темные кирпичные стены. Довольно шаткий унитаз в старом, рассохшемся цементе. И, как водится на вокзалах, – жуткое коричневое пятно посредине унитаза от стоячей лужи ржавой воды…

Раскачивать сам унитаз ребята побоялись. После туалета даже кухня показалась чуть-чуть лучше: здесь, по крайней мере, не ощущалось застарелого запаха мочи и канализации. К тому же, зная, что в их комнатах есть электроплитка, Маринка к кухне отнеслась спокойнее. Но и здесь очень было на что посмотреть! Про стены и потолок говорить не нужно. Мебель – два стенных шкафчика и две облезлых допотопных табуретки. Кухонный стол с тумбочкой – только один, видимо, Виктора. На столе – горка скудной посуды – миски, чашки, – точно покрытые пылью от старости, хоть, видимо, и считались «мытыми». Приборов, как и второго столика, не оказалось вовсе.

Дверь в их комнаты белела казенной бумажкой с печатью. Малышев, на правах нового хозяина, снял бумажку и легко открыл дверь уже выданным ключом.

Тут только бедная Маринка слегка, хоть и пока вымученно, заулыбалась. Во-первых, комнат оказалось не две, а целых три. В центре находилась гостиная, с одной стороны – спальня, а с другой – та самая санитарная кладовка, а на самом деле – такая же комната с окном, с канализацией, ванной и унитазом. Здесь же, на счастье, нашлись и кухонный столик, и даже вполне приличные посуда и приборы! Горячей воды, правда, не оказалось во всем доме – но ведь можно будет поставить нагреватель! Зато плитка оказалась не походной элеткроплиткой, а настоящей, большой, кухонной, с тремя конфорками! В гостиной стояли – и обеденный стол, и обычные стулья, и два платяных шкафа. Даже совковое раскладное кресло имелось! Спальня, правда, хранила лишь след от дивана да старые, железные книжные полочки на стенах.