Всю ночь ей снились всякие экзотические сны. Она пробиралась по полуразрушенному мосту, подвешенному в немыслимой высоте над ущельем между двумя крутыми, голыми, лишь черный базальт с редкими порослями серо-желтых колючек, склонами. Мост был сложен из крупных камней вроде акведука в Сеговии, опоры основательно, а пролеты в один-единственный слой, непонятно, как неплотно прилегавшие друг к другу глыбы держались вместе, местами они и выпали; кое-где в образовавшиеся окошки проглядывало дно ущелья, ощетинившееся острыми скалами, торчавшими из вялотекущего, как шизофрения, потока, парапет оказался только с одной стороны, а в середине мост утончился буквально до полуметра, там же зияла большая дыра, через которую надо было перелезать, что казалось совершенно невозможным, и тем не менее она перелезла, попросту перешагнула – при ее-то боязни высоты, перешагнула и добралась до надежного участка, поцелее и пошире, правда, не до конца, то бишь обрыва напротив, ибо сон неожиданно сменился. И опять был мост, вернее, узкий мостик над улочкой средневекового городка, миниатюрной улочкой крошечного городка, почти невзаправдашнего, но мостик над угрожающе бугрившейся булыжной мостовой самый натуральный и тоже с обломанными перильцами и прохудившимся настилом, однако и его она одолела, не сорвалась. И как сей сон следовало трактовать?
– Будем бороться, – сказал Михкель после завтрака решительно, подхватил кружку с кофе и сел за телефон, а Марго меланхолично подумала, что именно это, видимо, сон и означал… Если только можно бороться со вселенским злом…
Она машинально собрала посуду, отнесла на кухню и открыла кран.
Кухню, наверно, уже тоже не обновить… Иногда она тешила себя мыслью, что появятся лишние деньги и удастся вместо опилочных, неудержимо впитывавших воду шкафчиков обзавестись иными, из несокрушимого материала, которому никакая влага нипочем, ни душ не берет, ни наводнение, говорят, есть такие, в них хоть по Ниагарскому водопаду спускайся, вылез на берег, вытер тряпочкой и вешай обратно на стену. Десять лет назад, когда они худо-бедно отремонтировали квартиру, заменив ванну, древнюю, как некогда уворованные из терм и исправно служащие по сей день бассейнами для фонтанов римские, и почти столь же крепкую, некогда эмалированную раковину и прочие, менее прочные, но такие же потрепанные предметы обстановки, денег на подобные излишества не было, да и самих излишеств как будто не существовало, а теперь… А что теперь? Теперь надо бороться. Как и за что? За то, чтобы потащили на операционный стол, изуродовали?.. Она представила себя калекой с одной грудью… одногрудая, эдакий дромадер наизнанку… Или дромадер как раз двугорбый? Какая разница… Одногрудой и лысой, потом ведь назначают химиотерапию, от которой выпадают волосы… И в таком виде ложишься в супружескую постель… а ведь она спит без ночной рубашки… И что в итоге, все равно через год-два сдохнешь от метастазов… кто, кстати, сказал, что у нее их нет уже сейчас, два года ведь болталась с этой пакостью в теле, может, внутри все поросло-заросло… но даже если нет, то будут, сразу пришли на память знакомые и незнакомые женщины, отправившиеся на тот, даром что несуществующий свет от метастазов разного калибра и местонахождения, в легких, когда человек задыхается, или в костях, те, наверно, ломаются… одна из ее подруг умерла от разрыва кишечника, и ей крупно повезло, сразу впала в кому, и все, привет, прощайте, adieux, аddio…[1] Addio, del passato…[2] Так какого черта? «Когда так просто сводит все концы удар кинжала…» Кинжал, конечно, забава не женская, даже если заменить его кухонным ножом… Припомнился один старый приятель-химик, бабушка у него умерла от этой самой болезни, так химик стащил в лаборатории цианистый калий, на всякий случай, а вдруг и сам подхватит нечто эдакое… да, но где ей-то взять этого зелья хоть крупиночку, теперь даже снотворного не достанешь, рецепты, рецепты… правда, есть еще газовая плита… У плиты, конечно, могут быть серьезные последствия… Марго вообразила себе их в виде ярких зрительных образов, как это положено у эйдетиков, взрыв, вулкан, Везувий, обломки пятиэтажного дома, взлетающие на высоту ближних небоскребов, огонь, облизывающий руины, пожирающий остатки их скромного добра, в основном книги, и среди обломков бытия свое обгоревшее полукремированное тело… надо не забыть написать завещание с наказом, чтобы ее кремировали, никаких червей, только пепел… Михкеля, естественно, не будет дома… и что он увидит, когда придет? Впрочем, здание у них крепкое, на воздух не взлетит, да и пожара не будет, кто-нибудь да и учует запах… Но Михкель все равно ничего радостного для себя не узрит… Марго стало безумно жаль мужа, как он без нее… тут же припомнилась старая премудрость, жалеть, мол, надо того, кто покинул сей бренный мир… дурацкое выражение, бренный-то не мир, а тот, кто его покинул… остальные поплачут и перестанут, даже поэма пришла на ум, которую ей несколько лет назад довелось прочесть, эдакое неистовое горевание по почившей жене, а потом она узнала, что поэт, избыв траур, через какой-нибудь годик нашел новую музу и теперь строчит, строчит стихи уже в ее честь… возможно, вперемешку с элегиями в память предыдущей…
– Я записал тебя на прием к семейному врачу, – сообщил Михкель бодро из соседней комнаты.
– Какому? – спросила Марго равнодушно.
– Твоему. Представь себе, у нас и семейный врач имеется, все честь по чести. Правда, ему надо платить, но…
– Но организовано все на высшем уровне, – пробормотала Марго. – Чего и следовало ожидать.
– Не совсем на высшем, – возразил Михкель. – Удалось записаться только на следующий понедельник. Очередь.
– Ничего страшного, – вздохнула Марго. – Пара-другая дней ничего не изменит.
И подумала про себя, что спешить некуда, превратиться в калеку она всегда успеет… если вообще на такое пойдет… Надо спросить Михкеля, настолько ли она ему дорога, нужна и необходима, чтобы… Но чего ради лезть в пекло поперед батьки, может, окажется, что оперировать уже и смысла нет, терминальная стадия… И тогда… А что тогда? Быстренько ознакомиться с рекламными проспектами, какая религия чего предлагает, выбрать наилучший из лучших миров и примазаться?.. То есть помазаться? Нет, помазываются только их королевские величества, прочие же причащаются. Поедают тело злополучного Иисуса, от которого не убывает, нечто вроде неразменного пятака… Натуральный каннибализм. Собственно, это у католиков. Кажется. И что? По правде говоря, из всех христианских вариаций ей больше всего католицизм и нравился, из-за внешнего блеска, конечно, это ведь самая барочная из религий, с ее пышными процессиями, торжественным звучанием органа и роскошными церквями, иногда даже слишком, – избыток украшений порой грешит против хорошего вкуса, – и тем не менее Марго их любила, особенно готические. Четкий рисунок нервюр, кружево колоколен, игра света в ярких стеклах витражей… правда, и барокко… она вспомнила Бернини с Борромини, потом саламанкское чурригереско с его резьбой по камню, тончайшая, изысканнейшая резьба, целые стены резьбы… Если б только еще изъять из этого пиршества красоты бога… Впрочем, его уже изъяли сами священнослужители, о какой вере может идти речь, если в церковь пускают за деньги. Интересно, что по данному поводу сказал бы Христос, некогда выгонявший из храма менял. Этот вопрос Марго неоднократно порывалась задать папе римскому, не лично, разумеется, а через Интернет, наверняка электронный адресок у того имеется, как иначе, порывалась, но так и не сподобилась, хотя каждая поездка по христианскому миру снова и снова сотрясала основы ее миропонимания. Говорят, испанцы самые ревностные из католиков, и однако в толедский собор продавали билеты, и весьма дорогие, в церкви вообще вход дороже, чем в музеи… А их освещение? Брось монетку, и fiat тебе lux! А монетка-то в пятьдесят евроцентов, такие теперь грошики, дело, конечно, добровольное, но не бросишь, не разглядишь в полумраке капеллы картину Караваджо или фреску Рафаэля там, наверху… Да, только у католиков церкви расписывали Рафаэль с Микеланджело, это весомый аргумент в их пользу, не Микеланджело с Рафаэлем, конечно, а католиков… Хотя, если на то пошло, Марго предпочитала язычество, античные боги были, как выразился кто-то, чуть ли не Ленин, по другому, правда, поводу, ближе к народу, то бишь к людям. Зевс, конечно, помахивал иногда молнией, но вел себя как мужчина, а не кастрат, увивался за красотками, донжуанил направо-налево, да и не он один, каждый с Олимпа внес свою лепту, даже богини не гнушались объятьями смертных, бывало, что и детей от них рожали, славных парней, которые бродили по грешной Земле, совершали подвиги, женились, становились предками других неплохих парнишек, например, того же Цезаря. И в остальном эти олимпийские ребята были просты и понятны, пили, гуляли, плели интриги, ссорились и мирились, осерчав, могли и пристукнуть, а возлюбив, буквально за руку водили, как Афина Одиссея… И каким же образом еврочеловек променял все это великолепие на унылую восточную религию? Этот вопрос всегда занимал Марго, однако, знакомясь со всякими объяснениями и обоснованиями, она не находила их достаточными. Рай? Но ведь и у древних греков был Элизиум. Сhamps Elysee… Без магазинов, правда, но ведь и в прочих вариантах рая их нет, может, потому и верующих становится все меньше, какому члену потребительского общества интересно быть сосланным навечно в место, где не торгуют, хоть у Христа за пазухой, хоть у Зевса в Элизиуме… Да, есть одно «но», те поля предназначались для героев, в отличие от христианского рая для посредственности… «блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное…». Ладно, допустим, вход в это заведение зарезервирован не только убогим, да и не только они в христианство записывались, и тем не менее одного рая и даже ада, которым пугали незаписавшихся, маловато… Неужто все-таки все дело в пиаре? Оно, конечно, пиар – главная движущая сила современности, человек – существо внушаемое, большая часть человечества, кажется, шестеро или семеро из десяти, гипнабельна, и в этом суть, как иначе объяснить возникновение нынешних кумиров, бесчисленных голых королей, чьими воображаемыми одеждами упиваются миллионы. Так почему бы не думать, что и в прежние времена… Остановись, Марго, сказала она себе, вспомни… И тут же возразила, да какого черта?! Что теперь, целыми днями размышлять на тему мадам с косой? Может, портреты ее рисовать или вылепить из пластилина, где-то, наверно, завалялся кусок, когда-то Марго увлекалась лепкой, миниатюрные белые скульптурки до сих пор украшали книжные полки… Сотворить статуэтку, сама красавица, а вместо железной косы обычная, из волос, уложена узлом на затылке. Или венцом вокруг головы? И улыбка как у Моны Лизы… Своего рода новаторство, не в смысле красы, у Пети, например, Смерть тоже молода и хороша собой, а в смысле косы. Хотя в сегодняшнем понимании новаторство – это если вместо ног колеса, а туловище заменяет унитаз… унитаза среди гениальных творений вроде не наблюдалось?.. вот писсуар был, да… на Рождество Михкель подарил ей альбом с претенциозным названием «1000 гениальных скульптур», на две трети очень приличный, но в последней, пышно именуемой «новым временем», содержавший наборы шестеренок и болтов, велосипедные колеса, гамбургеры из папье-маше и прочие откровения творцов двадцатого столетия, по мысли составителей вполне достойные красоваться рядом с Микеланджело и Бернини, о всяких там Праксителях и Лисиппах речи нет, бронзовая бутылка с присобаченным к ней женским бюстом, вот чему должно с их Гермесами и прочими нибельмесами конкурировать, так что унитаз – то, что надо… или унитазы устарели, и нужен на место головы процессор, а в качестве грудей пара веб-камер? Ну а с косой как? Надо поразмыслить… В общем, не железная и не леди Маргарет, главное, не терять чувства юмора.
