Что было дальше, Лиза не помнила, однако понимала, что спасена. Она в какой-то избе, и за мутными окошками уже виднеется рассвет.

Едва слышные голоса: мужской и женский, – доносились до Лизы. Они почудились странно знакомыми. Однако если женский голос, очень мягкий, бархатистый, успокаивал, то голос мужчины, неровный, порою срывавшийся на хрип, пугал девушку.

– Ну так где ж он, тот господин? – настойчиво спрашивал мужчина, а женщина мягко отговаривалась:

– Откуда мне знать? Разве он сказывал? Велел за девкой ходить, я и хожу. А что да как, мне и ни к чему.

Что-то забулькало, повеяло духмяным паром, и Лиза догадалась, что женщина заваривает какие-то травы.

– Девка? – хмыкнул мужчина, и к запаху трав добавился табачный дух: видимо, он разжег трубку. – Девка, ишь ты! Не девка, а барышня, так ведь, а, Татьяна?

– Будет тебе! – прикрикнула женщина, и в голосе ее прорвались давнее, скрытое раздражение и легкое дуновение страха. – Заладил! Надоело, понял, Вайда?

– Надоело тебе! Неужто ослушаться посмеешь? Или отдашь все-таки колечко?

– Дэвлалэ! – с сердцем выкрикнула Татьяна. – Да где ж я тебе его возьму?! Сколько раз говорено: было кольцо, да куда-то запропало. Может, соскользнуло? Пальцы-то вон как у нее исхудали, долго ли упасть колечку?..

Лиза шевельнула левой рукой, но не ощутила на безымянном пальце прохладного ободка. Что же это за кольцо? Что значило для тетушки-покойницы, что значит для этого незнакомца? И где оно?

Она почти не дышала, надеясь услышать еще что-то; однако в этот миг Татьяна высыпала в булькающее варево новые травы. По избе расползся острый пряный аромат. Ноздри защекотало, Лиза не удержалась и громко чихнула.

Тотчас над ней нависли две неясные тени, а через миг мрак рассеялся: женщина поднесла к самому лицу Лизы лучинку. Но при этом осветились и склоненные над девушкою лица – и она вновь едва не лишилась чувств.

Воистину, были они ужасны! Кривая гримаса того самого сергача, который так долго являлся ей в кошмарных сновидениях, а рядом с ним – дочерна смуглая личина, крест-накрест перечеркнутая по щекам и носу бледно-розовыми шрамами.

Крик замер в горле. Лиза вскинула руки, заслоняясь, но цыган схватил ее за плечи и заставил сесть.

– Да, хитра Неонила! Ан по-моему вышло. Говори, где кольцо?

Лиза качнула головой, завороженно уставилась в единственный глаз цыгана. Ничего, кроме лютой злобы, не было в нем.

– Зря молчишь, княжна! – прошептал Вайда ядовито. – Зря молчишь! Я долго ждал! Слишком долго! Сперва проклятая Неонила вокруг пальца обвела. А ведь это за ее грех я… Ну да ладно! Выжил! Потом искал ее. Нашел! Но меня мой же медведь едва не задавил, а ее черт спас. И, гляди, расщедрилась судьбина: тебя прямо в руки ко мне принесла. Там-то, в Нижнем, Неонила мне другую девку едва не подсунула. Помнишь? А ты бойка! Как меня тогда! – Он хрипло засмеялся, словно залаял. – Любо! Любо! В отца своего пошла, в Михайлу Ивановича, в его сиятельство… чтоб не знать ему на том свете роздыху, когда станут бесы терзать. Но ты не убойся меня. Ты мне без надобности. Мне кольцо нужно! Где оно? Говори!

Лиза опять качнула головой.

Разгоряченный лик Вайды потемнел.

– Ну, коли так, – тяжело уронил он, – коли так… – И, вновь воспламеняясь гневом, выкрикнул: – Тэ хав мэ дадэскиро мас![13]

Он сорвал со стены тулуп, окутал им Лизу так, что она не могла шевельнуться, и, отбросив в угол Татьяну, пытавшуюся преградить ему путь, выскочил из избы. Сила его была такова, что он одной рукой перекинул Лизу через плечо, а другой схватил какую-то орясину и подпер дверь, чтобы хозяйка, бросившаяся вдогон, не смогла выйти.

– Хасиям, ромалэ![14] – отчаянно кричала она и билась в дверь. Напрасно: цыган был уже далеко.

Вонючие завитки бараньей шкуры забивали рот и нос. Лиза почти задохнулась, когда после стремительного бега, показавшегося ей мучительно-бесконечным, цыган наконец сорвал ношу с плеча. Он поставил девушку, и та пронзительно вскрикнула: снег ожег босые ступни. Но ручища цыгана запечатала рот, а ненавистный голос произнес:

– Тихо! А то шею сверну, не помилую. Посмотри-ка лучше сюда!

Вайда грубо повернул Лизу, и она сквозь слезы, застывшие на ресницах, с трудом разглядела, что оказалась на малой лесной прогалине, в окружении могучих, сплошь белых елей, а перед ней стоит сооружение весьма странного вида. Оно являло собою округлую фигуру, в поперечнике саженей в шесть, огороженную высоким и толстым частоколом. Сооружение было разгорожено на три клетушки, из коих одна, в середине, обнесена досками, а иные – кольями. В каждой были свои дверцы. Все клетушки пустовали, кроме одной, из которой несся истошный поросячий визг.

Цыган сорвал с Лизы тулуп, затем приподнял одну из дверей и, пригнувшись, протиснулся в клетушку, волоча за собой девушку. Здесь цыган проворно затянул на ее руке петлю, а другой конец веревки накрепко прикрутил к одному из столбов частокола. Толкнув Лизу так, что она растянулась на снегу, Вайда выскочил из клетушки, приподнимая за собою висячие двери и закрепляя их на небольшой высоте. Оказавшись на воле, он обежал частокол, припал к ограде рядом с Лизой.

– Знаешь, что это? – выкрикнул он. – Садок для волков! Чуть смеркнется, они тут будут. Вон для них притрава, – он махнул в сторону деревянной загородки, скрывающей поросенка. – А теперь еще и ты.

– Нет! – закричала Лиза, бросаясь на ограду.

– Не пытайся. Не повалишь. Случается, и медведь сюда забредет, так что накрепко слажено, – ухмыльнулся цыган. – Ну, где кольцо? Отдашь?

Господи! Да будь у Лизы сейчас это кольцо!.. Кольцо, кое ничего для нее не значило, кроме памяти о Неониле Федоровне, кроме подтверждения, что она и впрямь относится к почтенному, старинному, богатому роду, принадлежать к которому не хочет, не желает!

– Молчишь? Ну, молчи, молчи! Еще покричишь! – Цыган накинул на плечи тулуп, в три прыжка одолел прогалину, взметывая снежные вихри, и скрылся в лесу.

Зуб на зуб не попадал, босых ног Лиза уже не чувствовала, в ушах ломило от поросячьего визга. Подбежала к висячей двери, насколько позволяла длина веревки.

Сил расшатать колья ограды у нее не хватит. Может быть, удастся распутать узлы и проскользнуть под дверь?

Однако та оказалась приподнята на столь малую высоту, что под нее можно протиснуться только плашмя. Дверь держалась на оцепах, которые были насторожены на язычках, привязанных к дощатой приваде. Все вместе напоминало огромную мышеловку. Лиза догадалась: волки, которых приманит своим визгом обезумевший поросенок, сбегутся к садку и, протиснувшись под двери, будут стараться достать запертую животину, прыгать вокруг загородки, а значит, рано или поздно наступят на язычки. Дверь сорвется, и выход волкам окажется заперт.

Хотя зачем им рваться к поросенку? У них будет более легкая добыча!

И в это мгновение в глубине еловой чащи зародился, а потом раскатился над лесом и взмыл к быстро меркнущим небесам леденящий душу волчий вой.

Лиза рванулась к присыпанному снегом язычку, чтобы, нажав на него, обрушить дверь и получить хоть какую-то защиту, но веревка была слишком коротка, и девушка упала, не дотянувшись. Вскочила, кинулась к деревянной притраве, думая вскарабкаться на нее. Нет, не пускает веревка! Тогда она попыталась распутать узел, но он был слишком тугой, а пальцы от мороза онемели, едва слушались. Последняя надежда! Лиза впилась зубами в петлю, охватывающую руку. Но веревка оказалась крепка. Она была пропитана дегтем и, залубенев на морозе, в кровь раздирала губы. На миг оторвавшись, чтобы перевести дух, Лиза увидела, что солнце неумолимо скатывается за острые вершины, в зените сгущается мгла, а на сугробах вспыхивают желтые огоньки…

То шли волки.

У Лизы вдруг иссякли последние силы. Прислонилась к ледяным кольям и с предсмертным, обреченным спокойствием следила за мельканием серых призрачных силуэтов уже совсем рядом.