За спиной у Китая почти пять тысячелетий непрерывного исторического развития, то есть это одна из древнейших стран мира. Нация пережила великое множество раз смену государственного строя, во́йны, природные катаклизмы, голодные годы, вторжения завоевателей, – но всё же сумела сохранить себя как единое целое. И тем «волшебным клеем», который во все века связывал воедино китайский народ, помогая ему преодолевать всевозможные невзгоды, была его уникальная культура. Та же самая культура будет и дальше влиять и на образ жизни китайцев, и на то, как они ведут бизнес и формулируют свою политику.

Всего столетие минуло со времени падения последней императорской династии Китая – мизерный по историческим меркам отрезок времени, особенно в контексте древней китайской истории. А со дня объявления о начале проведения страной политики «открытых дверей» прошло и вовсе немного времени. К настоящему моменту в культурологическом плане Китай продолжает оставаться самим собой, несмотря на огромные усилия, прилагаемые к тому, чтобы в кратчайший срок преобразить нацию в нечто иное. Да, китайцы вполне способны перенимать некоторые элементы западной практики, но со временем все эти заимствования приобретают характерные местные черты и растворяются в основном потоке традиционной китайской культуры. Даже одетые по-западному, приученные к западной кухне и заговорившие на западных языках, в душе китайцы полностью остаются самими собой.

Великий британский математик и философ Бертран Рассел[12] очень глубоко проник в суть Китая. В 1922 году, проведя перед этим в стране почти год в качестве приглашенного лектора, он опубликовал книгу «Проблема Китая»[13]. В ней Рассел утверждает, что если бы Китай смог перенять всё лучшее от западной цивилизации и ассимилировать это с учетом собственных прекрасных традиций, то результатом стал бы союз воистину блистательный.

Возникает вопрос, какие именно элементы культуры обусловливают долгожительство и сегодняшние успехи Китая как нации. И будет ли то, что работало раньше, помогать китайцам в дальнейшем?

Китайское руководство относит экономические достижения страны на счет успеха доктрины «социализма с китайской спецификой». Формулировка предельно политкорректная и создающая ощущение преемственности поколений, но при этом намеренно расплывчатая. И хотя вот уже тридцать восемь лет этот лозунг не сходит с уст лидеров компартии и правительства Китая, официальные лица так ни разу и не взяли на себя труд дать этому понятию сколь бы то ни было точное определение.

Процесс принятия китайцами решений часто оказывается окутан покровом тайны для западного сознания. Зачастую он представляется чем-то наподобие черного ящика: вот входящие данные, вот исходящие, а что там происходит внутри – неизвестно. В точности так же и у китайцев возникают затруднения с дешифровкой истинных мотивов и намерений западных людей. Им представляется, что на Западе склонны уделять чрезмерное внимание слишком узкому кругу конкретных вопросов и забывать о широком контексте, – отсюда и подозрение в неких тайных интригах. Улучшение взаимопонимания между представителями обеих культур поможет развеять некоторые устоявшиеся ложные представления и найти общий язык. Полезным это будет и в плане открытия творческих путей разрешения проблем.

Если человек поставлен перед выбором из двух строго альтернативных и взаимоисключающих вариантов, то результат его решения, конечно, будет однозначным, но отнюдь не обязательно оптимальным. Такой двоичный метод принятия решений по принципу «да/нет» и без учета промежуточных вариантов – это очень по-западному. В традиционной китайской культуре такой подход не приветствуется. Китайцы склонны к мышлению целостными образами и предпочитают выбирать сбалансированный срединный путь.

Когда открывающиеся перспективы сопряжены с рисками, надо ли гнаться за потенциальной выгодой и максимизировать отдачу от затраченных усилий без оглядки на последствия? Или же взглянуть на ситуацию целостно и выбрать путь по тонкой грани уравновешивания рисков и возможностей, личной выгоды и всеобщего блага? Западные люди в большинстве своем обычно склоняются к первому варианту, а китайцы – ко второму. В этом, полагаю, и находит отражение принципиальное различие между западным и традиционным китайским образами мышления.

По определению, менеджеры несут ответственность перед своими нанимателями. В западных компаниях это выражается в том, что они стремятся к достижению устойчивой доходности для акционеров компании – с поправкой на риск. Для повышения прибыльности менеджеры должны либо увеличить доход, либо снизить издержки. При неблагоприятных экономических условиях, препятствующих росту, руководство вынуждено закрывать предприятия и увольнять рабочих, для того чтобы сократить расходы и сохранить прибыль. Подобного рода подгонка производства под конъюнктуру американскими компаниями практикуется как нечто само собой разумеющееся.

Китайскими же менеджерами акционеры не рассматриваются в качестве единственных выгодоприобретателей, и их интересы не ставятся превыше всего. Социальная стабильность, отражающая общепринятые представления о справедливости, является одной из ценностей традиционной китайской культуры и принимается во внимание при рассмотрении управленческих решений. В результате топ-менеджеры с неохотой идут на закрытие заводов и резкое сокращение кадров в периоды экономических неурядиц. И хотя показатели ухудшаются, на рабочих местах сохраняется более гармоничная атмосфера. Глава компании Alibaba Джек Ма[14], заявляя, что его компания работает ради клиентов, работников и акционеров, перечисляет заинтересованные стороны именно в таком порядке не случайно, а в силу традиционной китайской иерархии ценностей.

При всей стремительности модернизации Китая душа нации остается сугубо китайской. Один из первых западных наблюдателей и бытописателей Китая американский миссионер Артур Хендерсон Смит[15], проведший в стране десятки лет, в книге «Характерные особенности Китая»[16], опубликованной им в 1894 году, описывал китайцев как людей нарочито вежливых и слишком озабоченных сохранением лица; относящихся друг к другу с подозрением; зацикленных на почитании родителей; малосознательных в гражданском плане и обладающих еще целым рядом качеств, предосудительных с точки зрения служителя западной церкви. Спустя многие десятилетия эти наблюдения Смита остаются вполне актуальными – в отличие от его предсказания, будто без христианизации и полного принятия западных ценностей Китаю как нации не выжить: его опровергает сама жизнь.

Представители этноса хань, которые составляют 92 % от основной массы населения Китая, с легкостью воспринимают идеи извне и органически включают их в собственную культуру. Монгольское нашествие в XIII веке и маньчжурское – в XVII веке эту способность китайцев только подтвердили, завершившись классическими примерами ассимиляции: поначалу совершенно чуждые ханьскому народу культуры монголов и маньчжуров, включая их собственные языки и религии, давно поглощены полноводным главным потоком китайской культуры и растворены в нем.

Китайский котелок для отваривания пищи в кипящем бульоне (чем-то похожий на кастрюлю для приготовления фондю) позаимствован у монголов. Приятно засидеться у такого котелка во время суровой северокитайской зимы. Затем это блюдо разошлось по всему Китаю, причем в каждой провинции у него появилась местная специфика. В южном Китае суп варят легкий и нежный, с множеством овощей и морепродуктов. А в западной провинции Сычуань в котел идет столько перца, что губы и язык обжигает. Если же отвлечься от китайской кухни, то, например, традиционное маньчжурское женское платье ципао[17] сегодня, в более современном (укороченном и приталенном) виде, превратилось в официальный выходной наряд китаянок.