Долгострой растянулся на несколько десятков лет. Указ о возведении каменной переправы через Москва-реку издал ещё родоначальник династии Романовых Государь, Царь и Великий князь всея Руси Михаил Фёдорович аж в 1643 году. Выписал для этой цели из вольного города Страсбурга иноземного мастера Ягона Кристлера. Но, к сожалению, не дождавшись окончания строительства, безвременно скончался через два года от водяной болезни неизвестного происхождения. Нашлись как всегда болтуны, которые распускали слухи, что кончина августейшей особы произошла не от какой-то там водянки, а по причине нездорового образа жизни: «многого сидения, холодного питья и меланхолии, сиречь кручины». Болтунов быстро вычислили, и крамольные разговоры пресекли. Народ московский ещё примерно с неделю пообсуждал новость и забыл.
Наследник престола – Алексей Михайлович признал проект путепровода слишком смелым и дорогим. Финансирование прекратил, стройку остановил, а москвичам и гостям столицы предоставил возможность ещё почти пятьдесят лет переправляться через реку по шаткому наплавному мосту.
Щурясь от яркого полуденного солнца, толстая торговка перекрестилась на ближний купол церкви Всех Святых, заученной скороговоркой попросила помощи и коммерческого благополучия у святого Спиридона Тримифунтского, после чего для надёжности обрызгала из деревянного ведёрка водой и без того свежую зелень и, обратившись к соседу, спросила:
– Слыхал, Степаныч? А что это полоумный про слона какого-то кричал?
Мужик, притащивший на Ленивку целый воз деревянной посуды, считался в торговом ряду наиболее образованным. Всё-таки не огородник-лапотник, а какой-никакой мастер. Мог и по столярному и по плотницкому делу сработать. А в молодости старался на Пушечном дворе, где ему довелось подсоблять самому Андрею Чохову, знаменитому литейщику – тому, который Царь-пушку отлил. Силён был старик в свои 80 лет, такую затрещину бестолковому мальцу отвесил, что до сих пор помнилось.
Степаныч почесал черенком деревянной ложки за ухом, как раз в том месте куда пришёлся памятный удар великого мастера и, выдержав для солидности паузу, которую лет через двести назовут «мхатовской», ответил:
– Слон – это такой зверь. Проживает в жарких странах. У нас таких зверей нет. Им тут холодно.
– А как же он в Москва-реку попал? – продолжала тётка.
– Никак он в реку попасть не мог.
– Но полоумный-то этот сказал, что плывёт?
Новая пауза и рассудительный ответ:
– Слон плавать не может. В жарких странах воды мало. Негде ему там плавать…
– А полоумный-то сказал?..
– Ну так он же полоумный… Он тебе ещё и не то скажет…
Из-за поворота дороги со стороны Чертольской улицы (недавно переименованной царским указом в Пречистенскую, дабы не смущать уста православных обывателей упоминанием имени козлоного беса, а нынешним читателям известной под названием Волхонка) послышался нестройный топот сапог. Сонное бормотание разомлевшего на солнышке Ленивого торга нарушил небольшой отряд стрельцов. Служивые шли строем по два, для порядка покрикивая на торгашей и требуя расширить проход. Торговцы, разместившие свои телеги по обе стороны короткой улицы, послушно отодвигали в сторону корзины и кадушки с товаром. Редкие покупатели прижимались ближе к возам, чтобы мимоходом не получить затрещину от какого-нибудь не в меру ретивого служаки. Довольно быстро середина Ленивки очистилась. Образовалась широкая дорога достаточная для проезда, если потребуется не одной, а даже двух повозок.
– Чагой-то, Степаныч? – спросила огородница.
– Не знаю, – ответил он, прибирая корзину с деревянными ложками подальше на телегу. – Едет, наверное, кто-то. Может, государь куда-нибудь собрался…
– Куда?
– Кто ж его знает. Может на охоту… Или на войну…
– Да нет, – откликнулся торговец рыбой. Он пучками крапивы старательно прикрывал плетёную корзину со свежим уловом. – На охоту он в Сокольники ездит, а война с поляками в другой стороне. Если только татары снова напали…
– Пронеси господи, и царица небесная защити и помилуй, – тихо запричитала огородница и стала быстро креститься. – Ещё татар нам только не хватало. И так торговли никакой нет. Зелень вон повяла совсем. – Она зачерпнула ковшиком воды и принялась брызгать морковку.
– Какие ещё татары, – лениво отозвался Степаныч. – Нет уж давно никаких татар. И Казань уж, почитай, сто лет как наша. Откуда им взяться татарам-то…
Приглядевшись внимательно, он заметил в стрелецком отряде знакомого – высокого молодого человека, в гражданской одежде, примерно тридцати лет. Шагал гражданский немного сбоку от вооружённых людей, но было видно, что он для них не посторонний, а, может быть, даже и начальник. Гордо поднятая голова и сосредоточенный взгляд, устремлённый куда-то за реку в направлении Болотного острова, наводили на мысль, что их обладатель выполняет в данный момент ответственное и скорее всего государственной важности поручение.
– Что за суета, любезный Никита Петрович, поведай. Кто-зачем едет-то? – обратился Степаныч учтиво к молодому человеку, который как раз в это время проходил мимо него.
Огородница уважительно посмотрела на соседа, оценивая знакомство.
– Государево дело, дяденька, – ответил молодой человек. – Слона идём встречать.
– Слона-а-а… – задумчиво протянул Степаныч и ещё хотел что-то спросить, но не успел. Его собеседник прибавил шагу и был уже далеко.
Забегая вперёд, хочу отметить, что этот молодой человек и будет главным героем нашей повести. Но до того, как я перейду к изложению его истории, позволю себе немного помучить вас, дорогой читатель, тем, что в литературе называется обстоятельствами места и времени.
Как это не странно, но в Москва-реке и сегодня водится рыба. Есть её, конечно, не рекомендуется, но летом 1664 года это была вполне добротная продукция, которая с успехом продавалась на Ленивом торжке (от слова торг). Маленький рынок сам собой организовался поблизости от Боровицкого холма на краю Ленивого оврага (или Ленивого Вражка, если следовать старинной московской лингвистической традиции). Есть версия, что название этого географического объекта произошло от Ленивой речки, течение которой было тихим и спокойным по сравнению с соседними непослушными ручьями – Чертороем и Сивкой, давшего имя знаменитой улице Сивцев Вражек. Но скорее всего, речка Ленивка, а потом и улица получили своё смешное название не от гидрологической характеристики оврага, а от извечной способности москвичей оперативно создавать торговые площадки в каждом подходящем для этого месте. Ленивыми торгами в старину называли рынки, где торговля велась без установки стационарных ларьков и павильонов, а непосредственно с телег, повозок и просто с рук.
Незаметная сейчас московская улочка когда-то была частью большой дороги, соединяющей Рязань с Великим Новгородом. Там, где Ленивка упирается в реку, вначале был брод, потом появился наплавной мост, а затем и каменный. К моменту нашего повествования каменный мост ещё не построен, и корабли, гружёные всяческим товаром, причаливают неподалёку, чуть подальше от того места, где Неглинная река впадает в Москву.
Теперь надо рассказать о слоне.
Как вы уже знаете, это был русский слон номер два. Персидский шах Аббас тоже, кстати, записанный в летописи как Аббас Второй, подарил его русскому царю, пытаясь таким образом наладить хорошие отношения с северным соседом после одного неприятного инцидента. Незадолго до наших событий персидские войска напали и спалили дотла Сунженский острог – самый дальний форпост русского войска на Кавказе. По мнению восточного правителя, экзотическое животное должно было смягчить праведный гнев царя московитов.
Не сохранилось правдивых свидетельств, как слон добирался в Москву. Основным транспортным средством в XVII веке была лошадь. Но с трудом верится, что его из Персии привезли на конной повозке. Тем более, что слон, как и лошадь, сам прекрасно может двигаться пешком. Например, известно, что полководец Ганнибал использовал в военном походе против римлян боевых слонов. Однако историки утверждают, что из 34 животных, с которыми он пришёл к подножью Альпийских гор, на другую сторону живыми перебрались только 7, а следующую зиму пережил всего 1. Да и того использовали не в сражениях, а во время триумфальных парадов в поверженных городах.
