Отсюда эта Семейная Миссия. А что Роберт? Боже, благослови Роберта! Вот человек. У него бы с этой Семейной Миссией никаких проблем не возникло. Ей нравилось, как он говорил «Хо ХО!» каждый раз, когда она приносила домой что-нибудь новое и неожиданное.

«Хо ХО!» – сказал Роберт, когда, вернувшись домой, увидел игуану. «Хо ХО! – сказал он, когда, вернувшись домой, увидел хорька, который пытался проникнуть в клетку к игуане. – Кажется, мы становимся счастливыми владельцами зоопарка!»

Она любила его за игривость – ты могла привести в дом бегемота, купленного по кредитке (и хорька, и игуану она купила на кредитку), а он бы только сказал: «Хо ХО!» и спросил, что ест этот зверек, и в какие часы спит, и как они, черт побери, наконец, назовут этого кроху.

Джош на заднем сиденье произвел привычный звук «гит-гит-гит», а это означало, что его Пекарь пребывает в Пекарском режиме и пытается затолкать хлеба в духовку, одновременно отбиваясь от разных Голодных Граждан, таких как Лис со вспученным животом и шальной Дрозд, который невероятным образом уносит буханку, нанизав ее на клюв каждый раз, когда ему удается уронить Тюкающий Камень на Пекаря, – все это Мари узнала за лето изучения инструкции «Благородного пекаря», пока Джош спал.

И ей это помогло, правда, помогло. Джош в последнее время не настолько замыкался в себе, и теперь, если она подходила к нему, когда он играл, и говорила что-нибудь вроде: «Опа, детка, я не знала, что ты умеешь печь Ржаной хлеб», или: «Милый, попробуй Ножом-пилкой, он режет быстрее. Да, и попробуй одновременно Закрыть окно», то он свободной рукой тянулся назад и ласково ее гладил; а вчера они так хорошо вместе смеялись, когда он случайно опрокинул ее стаканы.

Так что ее мать могла бы, исполнившись чувством собственной правоты, заявить, что она балует детей. Эти дети не были избалованы. Эти дети были любимы. По крайней мере, она никого из них не оставляла на улице на два часа после школьных танцев. Никогда в пьяном виде никому из них не отвешивала пощечин («Я считаю, что ты неподходящий материал для колледжа»). По крайней мере, никогда не запирала никого из них в стенной шкаф (шкаф!), пока сама в гостиной ублажала настоящего канавокопателя.

О боже, как прекрасен этот мир! Осенние краски, сверкающая река, свинцовые тучи, указующие вниз, словно круглые стрелы, на этот частично перестроенный «Макдоналдс», стоящий над 90-й федеральной трассой, словно за́мок.

В этот раз все будет по-другому, она не сомневалась. Дети сами будут заботиться о животном, потому что у щенка не было чешуи и он не кусался («Хо ХО! – сказал Роберт, когда игуана укусила его в первый раз. – Я вижу, у тебя есть мнение по этому вопросу!»).

Спасибо, господи, думала она, когда «лексус» летел по кукурузному полю. Ты столько мне дал: трудности и силы для их преодоления, милосердие и новые шансы каждый день, чтобы делиться своим милосердием. И душа ее пела, как пела иногда и сама она, когда чувствовала, что мир хорош и она наконец обрела свое место в нем: «Хо ХО, хо ХО!».

Келли опустила шторку.

Да. Великолепно. Все было решено совершенно идеально.

У него найдется много дел. Двор может быть целым миром. Ведь в детстве двор для нее был целым миром. Сквозь три дыры в заборе она видела «Эксон» (Первая дыра), аварийный перекресток (Вторая дыра), а Третья дыра на самом деле была двумя дырами, и если встать перед ними правильно, то глаза так забавно скашивались, что можно было изобразить Ах, боже мой, я такая пьяная, отвалив в сторону со скошенными глазами типа «Мир вам, мир».

Когда Бо будет постарше, все изменится. Тогда ему будет нужна свобода. Но пока ему нужно было одно: остаться в живых. Один раз они нашли его уже на Тестамент. Аж за 90-й. Как он пересек федеральную трассу? Она знала как. Рывком. Так он пересекал улицы. Один раз им позвонил совершенно посторонний человек с Хайтаун-плаза. Даже доктор Брайл сказал: «Келли, если вы его не обуздаете, мальчик будет на том свете. Он принимает лекарства, что я прописал?»

Он и принимал, и не принимал. От лекарств он начинал скрежетать зубами, а его кулак неожиданно резко опускался. Он так перебил не одну тарелку, а один раз грохнул стеклянную столешницу, и пришлось наложить четыре шва на запястье.

Сегодня Бо лекарства не требовались, потому что он находился в безопасности во дворе, потому что она так идеально все придумала.

Он никуда не пытался уйти, потому что тренировался в броске, набивая свой шлем «Янки» камушками и швыряя их в дерево.

Он поднял глаза, увидел ее и как бы изобразил воздушный поцелуй.

Такой сладкий мальчонка.

Теперь у нее осталась одна забота – щенок. Она надеялась, что звонившая дама все же придет. Щенок был чудный. Белый, с коричневым обводом вокруг одного глаза. Милашка. Если дама появится, наверняка возьмет. А если заберет, то Джимми вздохнет с облегчением. Он и с котятами-то это сделал тогда скрепя сердце. Но если щенка никто не возьмет, он это сделает. Придется. Потому что он считал так: если ты говоришь, что что-то сделаешь, но не делаешь, то от этого дети уходят в наркотики. К тому же он вырос на ферме, или рядом с фермой, а любой, кто вырос на ферме, знает, что, когда речь идет о больных или лишних животных, ты должен делать что должен, – щенок был не больным, а лишним.

Тогда, с котятами, Брайанна и Джесси назвали его убийцей, а Бо стал сам не свой, и Джимми кричал: «Слушайте, дети, я вырос на ферме, а там люди должны делать что должны!» Потом он плакал в кровати, говорил о том, как котята мяукали в мешке всю дорогу до пруда, и он жалел, что вырос на ферме, и она чуть не сказала: «Ты имеешь в виду рядом с фермой» (его отец владел автомойкой близ Кортланда), но иногда, если она слишком умничала, он больно щипал ее за руку, кружась с ней по спальне, словно то место, за которое он щипал, было ее рукояткой, и приговаривал: «Не уверен, до конца ли услышал, что ты сейчас сказала».

И в тот раз после котят она сказала только:

– Ах, дорогой, ты сделал то, что должен был.

А он ответил:

– Пожалуй, но я точно тебе скажу: правильно воспитывать детей – нелегкая задача.

А потом, поскольку она не усложнила его жизнь умничаньем, они принялись строить планы, например, почему бы не продать этот дом и не переехать в Аризону и не купить там автомойку, почему бы не купить детям «Влюбленные в фонетику», почему бы не посадить томаты; а потом они принялись возиться, и (она понятия не имела, почему это вспомнила) он, прижав ее к себе, проделал эту свою штуку: то ли разразился неожиданным приступом смеха, то ли фыркнул с отчаяния ей в волосы, будто чихнул или заплакать собирался.

И она почувствовала себя особенной, если он доверяет ей такое.

Так что бы она хотела сегодня? Продать щенка, рано уложить детей, а потом, когда Джимми увидит, что она все уладила со щенком, они могут немного повозиться, а потом лежать и составлять планы, а он сможет снова рассмеяться или фыркнуть ей в волосы.

Почему этот смех/фырканье так много для нее значили, она не имела ни малейшего чертова представления. Просто такова была одна из странностей того Чуда, Которое Называлась Она, ха-ха-ха.

Бо во дворе вскочил на ноги, внезапно чем-то заинтересовавшись; а, дело в том (вот вам и пожалуйста), что подъехала звонившая по телефону дама?

Опа, а машинка-то ничего, значит, она некстати вставила словечко «дешево» в объявление.

Эбби завизжала: «Ой, какой хорошенький, я его хочу!»; щенок тусклым глазом поглядывал из коробки для обуви, а хозяйка дома потащилась прочь и – раз-два-три-четыре – подобрала четыре собачьи какашки с ковра.

Опа, а какое полезное практическое занятие для детей, подумала Мари, ха-ха (грязь, запах плесени, сухой аквариум с однотомной энциклопедией внутри, кастрюлька с макаронами на книжной полке, из которой торчит надувная карамельная палочка, оказавшаяся там необъяснимым образом), и хотя у кого-то все это и могло вызвать отвращение (и запасная покрышка на обеденном столе в столовой, и мрачная мама-собака – предполагаемая виновница появления какашек в доме, – которая с выражением идиотского наслаждения на морде села, раздвинув задние ноги, и проехалась задницей по груде одежды в углу), Мари поняла (подавляя в себе желание броситься к раковине и вымыть руки – отчасти еще и потому, что в раковине лежал баскетбольный мяч), что на самом деле все это очень, очень грустно.