Экономическая система, названная Григориадисом предпринимательской аристократией (Иран, Турция, Египет, Индонезия, Малайзия), предполагает господство корпоративных элит как в частном, так и в государственном секторах, где ключевые руководители назначаются или напрямую, или с использованием иных процедур, но непосредственно государством [Grigoriadis T., 2013, p. 32].
В своих исследованиях Г. Григориадис и Б. Торглер рассматривают влияние религиозных норм и религиозной идентичности на формирование спроса на общественные блага и особенности их распределения. Так в странах протестантской и католической традиции местные органы власти обеспечивают производство общественных благ на основе социального контракта с гражданами. В странах же исламской и православной традиций обеспечение общественными благами воспринимается обществом как гарантия коллективного благосостояния и социальной справедливости, а административная эффективность определяется не способностью властей следовать данным обещаниям, а демонстрацией приверженности обязательствам бороться с бедностью и неравенством [Grigoriadis T., Torgler B., 2013, p. 30]. Так называемые коллективистские экономические системы, которые характеризуются высоким спросом граждан на общественные блага, присущи странам, где большинство населения являются приверженцами «коллективных» религиозных традиций – католицизма, православия и ислама.
Влияние религии на общественное устройство можно проследить во взаимосвязи религиозных норм и светских правовых актов, распространении религиозных ценностей и практик на бюрократические институты общества, а также в восприятии религиозных общин в качестве прототипа экономической системы, в соответствии с которым формируются экономическая среда и экономическая политика.
Анализируя религиозные общины как прототипы экономических систем, Г. Григориадис обращается к опыту православия и иудаизма. Принципы экономической жизни еврейских поселенцев в Палестине до создания государства Израиль – физический труд и стремление к самообеспечению в сочетании с безразличием к материальной выгоде, социально-экономическому статусу и политической власти – позже стали основополагающими для израильского общества, сделали возможным возникновение кибуцев и мошавов, а также определили особенности структуры общественных институтов Израиля.
Кибуц как модель организации предполагает добровольное членство (отсутствие частной собственности в кибуцах «компенсируется» правом выхода из него) и демократическую природу коллективных процедур, осуществляемых общим собранием всех взрослых членов кибуца. Важными характеристиками модели кибуца также является мониторинг и контроль на всех уровнях структуры, взаимодополняемость индивидуальных и коллективных интересов, эффективность каналов распространения информации, наличие обратной связи внутри коллектива, отсутствие какого-либо универсального централизованного набора правил распределения ресурсов внутри кибуцев. Этой модели присущ баланс между уравнительной системой перераспределения ресурсов и добровольным участием в коллективе. Несмотря на то, что члены общины с большей производительностью труда имеют меньше стимулов оставаться в ней, чем те, чья производительность ниже, в условиях равного потребления богатые кибуцы остаются привлекательными и для более производительных членов. В кибуцах им обеспечен оптимальный уровень экономической безопасности, в результате издержки выхода оказываются достаточно высокими. В некоторых кибуцах также существуют эффективные схемы поощрений наиболее продуктивных членов.
В кибуце главный стимул к труду традиционно связан с отношением к труду как к процессу самореализации. Такая трудовая этика мотивирует работников вносить вклад в благосостояние общины. Ответственное отношение к труду в общине объясняет устойчивость такой формы организации экономической и социальной жизни при отсутствии прав собственности и дифференциации материального вознаграждения. При этом исследователи полагают, что именно идеологические установки трудовой этики, а не следование принципам альтруизма, обеспечивают действенную взаимопомощь среди членов кибуца и его организационную целостность.
Прозрачная процедура голосования и необходимость поддержки 2/3 членов общины при принятии в нее новых членов демонстрируют пример сочетания принципов демократии и коллективизма. Это позволяет рассматривать кибуц как демократический религиозный коллектив и институциональный прототип общества, в основе которого лежат как взаимная поддержка, так и рыночные стимулы. Баланс интересов коммуны и частных интересов ее членов устанавливает верхний предел личных доходов и личной инициативы. Одновременно добровольность участия в кибуце устанавливает нижний предел управленческого контроля и корректирует дефекты иерархичной структуры.
По мнению Т. Григориадиса, кибуц предлагает институциональные и экономические основы, которые и сформировали модель социально-экономической системы государства Израиль. Она одновременно сочетает в себе черты коллективизма и индивидуализма, общинности и рыночных стимулов, государства всеобщего благосостояния и либеральной рыночной экономики, с четкой нацеленностью на политическое представительство интересов и защиту прав граждан всех слоев общества [Grigoriadis T., 2013, p. 10].
Анализируя социально-экономическое устройство русского православного монастыря как примера религиозной общины, Г. Григориадис указывает на тот факт, что в отличие от кибуца, представляющего собой институт коллективной демократии, русский православный монастырь представляет собой пример диктатуры как способа управления коллективом, так как не предусматривает возможности выхода из общины и закрепляет за наместником абсолютную власть в распределении ресурсов общины и установлении размера вклада каждого ее члена.
В процессе развития монастырей, роста их интеллектуального и политического влияния церковные принципы монастырского устроения были инкорпорированы в государственные структуры Византийского государства. Сущностные основы коллективных форм восточного православия получили свое оформление в конце XI – начале XII в. Они предполагали духовное развитие христиан внутри монастырской общины, при этом допуская возможность появления в ней харизматических личностей, которые могли бы стать ролевой моделью и для мирян. Организации жизни духовных лиц в Византии была свойственна иерархичность и харизматичное лидерство, а также практика духовного подвижничества и независимости от материальных благ.
Император Византии нес ответственность за благосостояние народа перед церковью, которая устанавливала этические стандарты административного поведения. Церковь осуществляла посредничество между феодальной элитой и государственными чиновниками с одной стороны и средним и низшим классами – с другой. Она доносила интересы народа до элит, пользуясь при этом государственными субсидиями для собственного выживания. В основе договора между императором и церковью (в отсутствие четкого разделения секулярных и духовных регламентаций) лежал обмен: церковь получала права собственности на материальные ресурсы и пыталась максимизировать их, а император – сакрализацию своей власти.
Сходная модель взаимоотношений религиозных и государственных институтов существовала в Киевской Руси и Московском княжестве. Во второй половине XIV в. был основан Троице-Сергиевский монастырь, который вскоре стал духовным центром русского православия. Регулярные паломничества в монастырь Великого князя Василия III и Ивана Грозного, как и предоставление монастырю имущественных и экономических привилегий, свидетельствовали о значимости легитимации власти духовными лидерами нации. Одновременно в монастыре формировалась иерархическая структура: настоятель, келарь, казначей, стряпчий и дьяки. В этой структуре настоятель обладает абсолютной властью распоряжаться собственностью монастыря, хотя при этом и он и другие члены общины лишены формальных личных прав собственности. Управленческий контроль на всех уровнях иерархии, семейные и экономические связи с дворянским сословием (в XVI веке 38% монахов были выходцами из класса землевладельцев), получение привилегий и льгот от московской власти, обеспечение монахов минимальными ресурсами для поддержания их существования стали экономической основой жизни православного монастыря [Grigoriadis T., 2013, p. 13].
