Вести речь о дискурсе как о том, что позволяет соединить язык как систему (langue) и речь как деятельность (parole), но при этом конкретнее и у́же языка в его целостности (langage), впервые предложил при уточнении соссюровской концепции бельгийский лингвист Эрик Бюиссанс10 [Buyssens, 1943].

Предложенный Бюиссансом подход позволяет различить три типа дискурса: два взаимоисключающих и один интегрирующий. Во‐первых, он может пониматься как дискурс-продукт – аналогичные речи эпизоды человеческой деятельности, развернутые в действительном времени и значимые для вовлеченных в них людей. Во‐вторых, он может определяться как дискурс-программа – значимая для соответствующих групп людей система правил понимания (интерпретации) подобных эпизодов и / или их создания (порождения). В‐третьих, его можно непосредственно связать со способностями группы и составляющих ее людей использовать систему правил для создания осмысленных эпизодов действительности, а также придавать эпизодам своей деятельности смысл путем выработки или уточнения правил их понимания. Иными словами, дискурс в третьем смысле – назовем его дискурс-конвертор – отождествляется с творческими усилиями людей по созданию и пониманию своих эпизодов действительности.

В современной семиотике языками принято называть не только лингвистические коды, но и вообще любые знаковые системы. Это открывает возможность для аналитического разделения абстрактной знаковой системы (языка) и конкретного семиотического продукта (речи) не только в естественных языках, но и при изучении иных модусов социальной коммуникации. Дискурс охватывает всю символическую деятельность людей, и за конкретными проявлениями любой целенаправленной деятельности (дискурс-продуктом) можно усмотреть абстрактные системы семиотического взаимодействия (дискурс-программу).

В строгом смысле слова анализ дискурсов не может не быть семиотическим. Однако большинство коллег, заявляющих, что они практикуют дискурс-анализ, далеки от понимания этого. Так, для отечественной политологии и, шире, социального познания характерно трактовать едва ли не всякий предмет изучения, отраженный в текстах или их аналогах (в подавляющем большинстве случаев это официальные документы и материалы СМИ), как дискурс, а любой способ понять и объяснить соответствующие тексты – как дискурс-анализ. Наглядный пример – статья «Женщины-террористки в интерпретативных моделях российских СМИ. Дискурс-анализ газетных публикаций» [Романов, Щебланова, Ярская-Сми, 2003], опубликованная в авторитетном журнале «Полис. Политические исследования». Итак, материал – газетные публикации. Что с ними делается? Как пишут авторы, они сосредоточивают «внимание на исследовании моделей репрезентации в российских СМИ женщин – исполнительниц террористических актов» [там же, с. 144]. Каким образом? Ответ, казалось бы, ясен. Сразу же за характеристикой исходного материала следует раздел «Ключевые понятия и методы дискурс-анализа». Авторы берут быка за рога и определяют дискурс как «институционализированные формы и практики… создания текстов» [Романов, Щебланова, Ярская-Сми, 2003] – в логике институционального подхода, а не семиотики. При этом делаются два уточнения. Объектом выступает не столько текст, сколько контекст (со ссылкой на коллегу – специалиста по гендерным исследованиям [Мещеркина, 2001]). А это означает, что «текст анализируется не сам по себе, а в качестве социальной репрезентации» [там же].

Как могут понять репрезентацию в строгом смысле семиотики и специалисты по профессиональному анализу дискурсов? Наиболее вероятный ответ – знак или комплексный «знак», семиотический продукт. Ответ авторов близок. Это «производство смысла посредством языка» – там же со ссылкой на авторитетного специалиста [Hall, 1997]. Семиотик бы назвал производство смыслов семиозисом и уточнил бы, что осуществляется оно не только посредством языка, но и иными способами – с помощью танца, застольной церемонии, художественного перформанса, политического шествия и т.п. Далее поясняется, что фактически имеются в виду «ментальные связи между реально существующими объектами, абстрактными и вымышленными образами» [там же]. Эти связи в свою очередь трактуются отнюдь не как языковые (весь предшествовавший разговор о языке забыт), а скорее как логические, судя по тому, что далее привлекаются модели аргументации (argumentation) [Toulmin, 2003] и рассуждения (reasoning) [Scriven, 1976]. Тем самым все дальнейшее исследование газетной фактуры выводится из сферы анализа дискурса (в сферу семиотики оно и не попало изначально) и оборачивается интерпретацией этой фактуры с минимальным квазианалитическим подкреплением в виде использования заимствованной у Майкла Скривена таблички.

Это пример вполне содержательного и достойного исследования. Проблема, однако, в том, что авторы свою интерпретацию называют анализом, ее предмет («ментальные связи» или идентификаторы женщин-террористок из таблички по Скривену) – дискурсом. Разумеется, можно найти немало совсем уже пустой «торговли воздухом» под маркой дискурс-анализа. Такой вариант оставим в стороне. Пока же зафиксируем, что в современной политической науке – и не только отечественной, но и мировой – изучение политических текстов и, шире, символической, смысловой стороны политики привычно трактуется как анализ политического дискурса. На деле же с помощью практически неограниченного набора методик и техник исследуется фактура, подходящая для использования данных техник или по иным причинам важная для исследователей. Результатом становится появление множества не связанных друг с другом ни методологически, ни предметно исследований. Одним из путей преодоления фрагментации исследовательских усилий может стать прежде всего просвещение политологов, их знакомство с современной семиотикой и на этой основе выработка методологий изучения политического дискурса.

Положения общей (чистой) семиотики важны не только сами по себе, но и с той точки зрения, что они потенциально позволяют интегрировать разрозненные предметные семиотические области. В частности, это касается семиотики политической. Для политической науки внимание к общим семиотическим принципам и выделение семиотических инструментов как одного из основных видов исследовательских методов может оказаться существенным в качестве средства обеспечения интрадисциплинарной связности и трансдисциплинарной интеграции. Встраивание разрозненных семиотически ориентированных методов и приемов в общую концептуальную рамку может позволить соотнести их друг с другом и выработать общий методологический язык. Большинство семиотически ориентированных методов, используемых в политической науке, не уникальны для нее, потому возможность переформулировать полученные выводы на языке, более очищенном от конкретной политической предметности, позволяет интегрировать политическую семиотику в более широкое пространство социальной семиотики11.

При этом, разумеется, никто не предлагает редукционистски унифицировать все существующие семиотически ориентированные методологические языки. Речь идет скорее о том, чтобы помимо них освоить еще и семиотическую лингва франка. Кроме того, наличие более широкой методологической перспективы может высветить некоторые лакуны, которые могут быть изучены семиотическими методами, но пока остаются почти без внимания, попадая в «слепые зоны» используемых методов.

Так, например, общесемиотическая концепция, предполагающая выделение трех уровней любого дискурса: семантического (отношения между формой, смыслом и значением знака), синтактического (отношения между знаками) и прагматического (отношения между знаками и ситуативным контекстом) – позволяет лучше разобраться с достоинствами и недостатками такого распространенного метода, как контент-анализ.