Тут все дело в синхронности переживания художника и его записей свидетеля исторического события, когда сама запись простейшего факта с интуицией будущего становится фактом истории и психологии современника. Календарно-точные, непрерывные, как календарь, педантические, как календарь... и жгучие, жгущиеся, как письмо с фронта от самого близкого человека, - вот что такое эти книги Павла Лукницкого, снабженные в достаточном количестве военно-оперативными картами действий советских войск под Ленинградом в разные отрезки времени. Это книги не для развлекательного чтения, эмоция живой жизни не вытесняет в них "ума холодных наблюдений". ...Только автор с подходом ученого мог так дисциплинировать себя в наблюдениях, вызывая восхищение своим уменьем владеть собой, своей великой скромностью историка современности.
И тут к нему приходила на помощь сестра наблюдения - страсть художника. Рядом со схемами боевых операций, рядом с описаниями развившейся в этих исключительных условиях новой силы привычки - привычки к подвигу, поразительные детали в портретах живых людей - защитников Ленинграда, сама живая плоть героики. А карты в этих книгах и схемы смотрятся как знамена, под которыми развертывается серия очень человеческих боевых и бытовых новелл, щедрой жизнью рассеянных по страницам..."
ИЗ ПИСЬМА АВРАМЕНКО :
2.09.1968
Дорогой Павел!
Прими мою самую сердечную благодарность за присланный столь дорогой подарок - третий том книги "Ленинград действует...". Как подумаю: ведь это же грандиозный труд, доступный по силам лишь большому коллективу. А ты же один поднял такую махину материала, причем с такой достоверной точностью, что усомниться в чем-либо нет никаких оснований. Я тоже был свидетелем, как по крохам создавалась эта эпопея по ходу событий, сразу же по следам, по пятам этих событий, ибо много раз был рядом с тобой, о чем есть свидетельства, уже твои, в самой книге...
Когда блокада была снята, когда гитлеровские полчища были разгромлены и Ленинградская, Новгородская, Псковская области были полностью освобождены, Павел Николаевич с сентября 1944 года до самой Победы прошел с наступающими частями Советской Армии 2-го и 3-го Украинских фронтов весь освободительный путь: Румынию, Югославию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. Участвовал в штурмах и уличных боях в Белграде, Будапеште, Вене. Закончил войну в ликующей майской Праге. Из Братиславы в июне 1945 года с эшелоном победителей приехал в родной Ленинград. Этот освободительный поход отражен в его многочисленных фронтовых корреспонденциях. Помимо них он наполнил десяток дневниковых книжек, часть из которых была использована для книг "По дымному следу", "Венгерский дневник", "К златой Праге".
Югославия
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
13.10.1944
В это утро и в этот день, держась за гладкую, горячую броню качавшегося подо мною танка, дыша перегорклыми нефтяными парами, густо перемешанными с непроглядною пылью, я не мог избавиться от чувства, что нахожусь на другой планете. Исполинскими живыми панцирными животными, совершавшими великое переселение, казались мне сотни тяжелых машин, двигавшихся по дороге и вдоль дороги, широко разбегавшихся там, где волнистая местность раскидывалась равниной, и всюду, где горы сдвигались, сливавшихся в тесный поток. Я сравнивал их с ящерами или с гигантскими улитками. Зеленые башни их представлялись мне лобастыми, умными, своеобразно мыслящими головами. Орудия, выдвинутые вперед, пошевеливались, как чуткие щупальца. Люди, что скапливались и едва удерживались на покатости панцирных спин этих существ, казалось, пользуются их добродушием только до тех пор, пока они ничем не растревожены и не вздумали сбросить с себя маленьких, вдруг надосадивших им наездников...
Людей, восторженных, счастливых, не пожелавших себе ни покоя, ни отдыха, ехавших десантом на танках, набралось великое множество. То были партизаны и бойцы 1-й Пролетарской дивизии Народно-освободительной армии Югославии. После Тополы и Младеновица, где в разгар тяжкого боя произошла первая встреча частей Красной Армии с корпусом Пеко Дапчевича, эти храбрые люди выходили из лесов - курчавых, тенистых, как будто бы не знавших человека, но полных в те дни таинственной, особенной человеческой жизни. Леса, до краев насыщенные великим ожиданием, раскрывались вдруг, разом, как по мановению волшебной палочки, едва доносился до них мерно нараставший металлический звук. Вереницами от всех опушек устремлялись к дороге югославы, чтоб слиться, подобно ручьям, с потоком армии, несущей свободу Белграду. И, как в половодье, разрастался этот поток, перевивая столь разнообразные струи: танки, самоходки, грузовики - одухотворенное железо и сталь, а рядом, левее дороги, - мулы, исхудалые кони и просто бесчисленные шеренги босоногих, в изветшалой одежде, порой с примитивным оружием, но гордых и радостных людей.
Наши танкисты едва успевали отвечать на бесчисленные приветствия все новых и новых партизан, встречавшихся на их пути. Каждый хотел обнять и перецеловать всех, танки были засыпаны цветами, броня стала сладкой от виноградных гроздьев, и повара наших походных кухонь на полном ходу старались приготовить лепящимся на машинах гостям и русские щи, и казахский плов... Разговаривать было трудно, и люди сидели, обняв друг друга за плечи, вместе, разгоняя ветками кружившуюся перед лицами слоистую пыль, прикрывая от пыли натруженное в сражениях оружие, - загорелые, возбужденные походом мужчины.
За десять суток 4-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта В. И. Жданова прошел триста километров. В голове корпуса шла тараном 36-я гвардейская Нижнеднепровская танковая бригада. Ею командовал Петр Семенович Жуков - коренастый, упрямый, быстрый в решениях полковник, который девятнадцать лет назад был красноармейцем и который до сих пор сохранил и в широком развале плеч, в движениях увесистых рук повадку и силу рабочего человека. Над черными бровями топорщился непослушный задорный чубик, лукаво и весело смотрели на мир голубые глаза, и всем танкистам казалось, что не зря поглядывает их полковник на горы с такой хитрецой, - знает сам и до поры никому не скажет, как сломить эти горы, как их разостлать дорогой в ту самую минуту, когда покажется на них фашистское рыло. И верно: большая сила была в руках у полковника - нерушимая громада тридцатьчетверок да еще приданные ему артиллеристы, зенитчики, минометчики и моторизованная пехота! Характер у него прямой, решительный, лишних слов говорить не любит. Чуть появится враг на господствующих над дорогой высотах, Жуков собирает все танки в кулак, приказывает принять боевой порядок, расставляет их веером и дает из полусотни башен единый огневой удар, которым сразу все перекошено, с которым не поспоришь и не поборешься. "Ух! - говорит полковник, спокойно любуясь взметенным под небеса хаосом. - Все полетело к чертовой бабушке! А ну, давай теперь вперед, вытягивайся! На пулеметы, на мелочишку не обращай внимания, - чиста дорожка!"
Больше десяти минут на бой в походе полковник не ассигнует. Барьер пробит, давай дальше!
Но накануне встречи нашей маленькой группы с танкистами под горой Авала им все-таки пришлось задержаться дольше. Узкое было место, склоны скалисты, круты. Перерезав их окопами, всячески укрепив, насытив огневыми точками, а под горою, через дорогу, расставив надолбы, накопав рвы, фашисты задумали искрошить здесь русские танки. Растянувшийся на восемьдесят километров механизированный корпус быстро подтягивался к горе Авала. Как и всегда, под любым огнем, разъезжая не в танке, а на юрком и всепролазном "виллисе", генерал Жданов распределял позиции. Самоходки, артиллерия, танки окаймили гору огнем - дали его одновременно, в восемь вечера (по самой вершине горы вести огонь было запрещено: наше командование знало, что там находится национальная святыня югославов - памятник Неизвестному солдату). А части 1-го Пролетарского корпуса НОАЮ генерал-подполковника Пеко Дапчевича, дожидаясь этой минуты, обошли гору с другой стороны - смелое воинство югославов растекалось по ложк м, по тропинкам, по скалам, по крутым склонам, чтобы взметнуться на гору сразу за огневым ударом...
