Принял меня О. очень хорошо, сказал, что работа моя вполне их удовлетворяет, что я нашел ту форму, какая абсолютно для них пригожа, что я был прав, отбрыкиваясь от мелких информаций и добиваясь права работать у них как писатель, что все посланные мною им очерки и рассказы им весьма пригодились, часть из них широко напечатана, как в московских, так и во всех областных газетах, а часть передана за границу. Не забракована ни одна вещь, и особенно понравились им "Братья Шумовы" и "Сто метров болота". Сказал, что просит меня именно так работать и дальше. Я переговорил с ним о многих интересующих меня вопросах и получил благоприятные ответы буквально на все. А именно: ТАСС не возражает, чтоб я параллельно давал материал в Совинформбюро, чтоб копии посылаемых в Москву корреспонденций давал в "На страже Родины", чтоб изредка, если мне это нужно, давал материал непосредственно в "Правду". Не возражает ТАСС также против того, чтоб я попутно писал то, что мне нужно как писателю, - повесть, пьесу и пр.
14.08.1943
Силой выстраданной воли
Весь пронизан, как током, металл,
Исполинское бранное поле
Русских армий проходит вал.
Свой орлиный полет простирая,
Русский гений расправил крыла,
Вся Европа с надеждой взирает
На свободу и силу Орла!
В Риме падает Муссолини,
То не ветры ль русской зимы?
Англичане подходят к Мессине,
Это - насмерть стояли мы.
Эхо Белгорода в Белграде
Криком "Живео!" жжет народ
И на гитлеровском параде
Партизанскую бомбу рвет.
Так гордись же армейским шагом,
Каждым шагом вперед, Солдат!
Будет день: на паркете рейхстага
Ты поставишь в козлы приклад.
А сегодня иди на Киев
И на Минск - и выигрывай бой,
Чтоб как мать гордилась Россия
Сыном воли народной - тобой!
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
17.08.1943. 12 часов дня,
Канал Грибоедова
В отместку на наше наступление немцы, совершенно разъярившись, бессильные предпринять что-либо иное. Бессильные бросить на Ленинград авиацию, - с самого начала нашего наступления начали изуверствовать в обстрелах Ленинграда ежедневно.
Дома. Или, собственно говоря, точней - на переднем крае обороны. Идет ожесточенный обстрел района и продолжается уже часа полтора. В этот момент я вынул часы, пустил секундомер, прервал запись ровно на две минуты и за эти две минуты насчитал 26 разрывов снарядов. Ежедневно 10 - 12 часов подряд из окна видно направление за Невским, где-то в районе Сенной площади, или ближе валит в небо черный дым пожара. С полчаса тому назад другая туча серого дыма заволокла все за окном, - как густой туман, закрывший яркий солнечный день... Очередное немецкое изуверство... радио то и дело повторяет: "Внимание! Внимание! Артиллерийский обстрел продолжается!"
...С 9-го августа по вчерашний день я написал рассказ "Летучий голландец", который сегодня, в 22 часа 20 минут, должен идти в эфир, по радио, и два очерка "Командир стрелкового полка" и "Сильнее смерти". Очерк "Сильнее смерти" - в ответ на срочное телеграфное требование ТАСС дать материал о летчиках. День Авиации был 16 августа, вместо обычного - 18 августа, что было для меня, да и для всех, в том числе для ТАСС, неожиданностью...
Очерк послал вчера...
ИЗ ПИСЬМА ОТЦУ
17.08.1943
...Пишу во время очередного обстрела... Зашел Борька Лихарев, поговорили о разных разностях, потом он уехал выступать со стихами, а я пошел на пятый этаж, в ту соседнюю с бывшей моей квартиру, в которой прежде была детская амбулатория, а ныне живет Антонина Голубева, недавно назначенная редактором "Звезды".
Голубева сетовала, что ленинградские писатели стали допускать в очерках стилистические небрежности. "А знаете, сколько очерков, например, мною написано за время войны?" - "Сколько?" - "Сто семьдесят очерков и более полтораста корреспонденций... Нет ничего в жизни, что я любил бы больше моего творчества... Но разве мы могли бы бить немца, наступать, скажем, на Орел и Белгород, если б каждый солдат скулил о том, что ему хочется делать не то, что сегодня велит ему долг, а то, что он, вообще говоря, любит больше всего в своей жизни?.. Я счастлив был бы сесть за работу над повестью. А разве не счастлив был бы солдат, сидящий в сырой траншее, вернуться к мирному труду - скажем, возделывать виноградники в Крыму или жать пшеницу на полях Украины?..
Сначала надо истребить врага, а потом, - озаренному победой, огромнейшим жизненным опытом, полученным войной, - возвращаться к мирному, любимому труду.
Я солдат Родины. Я ношу погоны. Я должен делать то, чего от меня ждут. Я должен через печать сообщать советскому народу о том, что делается на Ленинградском фронте, кто герой его и что он сделал...
Если б не военная обязанность писать такое огромное количество очерков, я сел бы за стол, не отрывался бы от него месяца три и написал бы повесть, в которой отвечал бы за художественность каждого слова!.."
Хорошо бы, чтоб каждый из нас, ленинградских писателей, написал бы сейчас по роману. Но мы этого не можем, мы пишем очерки, рядовые корреспонденции, но ими мы вызываем в народе ненависть к врагу, любовь к России. А те, кто сидят сейчас в глубочайшем тылу, до кого война доходит только газетными сводками да теми же очерками корреспондентов-фронтовиков и язвят по поводу "деградации" ленинградских писателей (вот ругают, например, за "серый стиль" Н. Тихонова), те, кто, удрав из Ленинграда и от войны за тридевять земель, корят нас, ленинградцев, в том, что мы якобы "деградируем", те, кто сейчас всякими правдами и неправдами ухватывают себе кой-какие жизненные блага, - те трусы, прохвосты и просто преступники по отношению к своей Родине! Можно "выблатовать" себе лишний килограмм сахару, но нельзя выблатовать себе подлинного уважения окружающих.
После войны равновесие восстановится...
Будущий читатель поверит Ленинграду.
А останусь жив - напишу о Ленинграде, как было...
22.08.1943
Два последних дня, получив заказ Военгиза, я сплошь пробеседовал с вызванной для меня из армии героиней нашего фронта лейтенантом Верой Лебедевой. Я не слишком охотно согласился на этот заказ - и так перегружен работой, - но сейчас не жалею. Эта девушка, награжденная орденами Красного Знамени, медалями "За отвагу" и "За оборону Ленинграда", оказалась столь интересной в своей боевой биографии, что материал, записанный мною, может дать мне не только большой очерк, но (будь время писать) - хорошую повесть. Это действительно человек исключительной храбрости, к тому же умный и вдумчивый, с ней беседовать было мне очень интересно. Завтра же сажусь за работу.
Завтра должны быть и гранки моей книги "Сила Победы" - придется немало времени потратить на вычитку их.
Позавчера шли мы из ДКА компанией, точней - из Союза, куда после обеда зашли посмотреть фильм "Миссия в Москву" (который советую посмотреть и вам). Прокофьев, Лихарев, Авраменко, Дудин, кто-то еще. Зашли на огород Сашки Прокофьева на Марсово поле. Какой у него получился великолепный огород! 380 кочней капусты, есть и цветная; морковь и помидоры, лук, турнепс, редька чего только нет, и я позавидовал ему. Парень здорово обеспечил себя на зиму и полезным и вкусным. И на огороде у него я впервые в этом году попробовал морковку, ел ее как заяц, с наслаждением!..
И пока я пишу - передают утренние, одиннадцатичасовые известия. Я уже слушал эту сводку дважды и сейчас в пол-уха слушаю в третий раз. И поглядываю на карту, и вижу, как наш наступающий на юге фронт повернулся лицом параллельно Днепру и как стал он в направлении течения рек, так, что в дальнейшем наступлении не придется форсировать реки, а можно будет идти вдоль них, что значительно облегчит движение, и поставленные мною на карте красные стрелки устремлены к Смоленску, к Ярославлю, к Нежину и Киеву, к Лубнам, к Полтаве, к Павлограду и Днепропетровску, к Запорожью и Мелитополю. И всем дыханием моим, бодрящим радостью, вижу, как это движение с каждым днем разрастается, как красная штриховка на моей карте с каждым днем заполняет все новые и новые пространства освобожденных земель. А на другой стене у меня висит карта Италии, и я всматриваюсь теперь в те границы ее, каких ни я и никто из нас в течение всей войны просто не замечал, потому что их как бы не существовало, - в границы Италии с Францией, со Швейцарией и с Тиролем... Теперь эти границы, как магнит, притягивают к себе с двух сторон войска: с одной стороны - гитлеровские, с другой - войска американцев, и англичан, и самих итальянцев, досыта надружившихся с немцами, до того надружившихся, что немцы теперь оккупируют их города!.. И слышу по радио речи, - первые разумные речи американцев о том, как давно бы пора повести себя Финляндии по отношению к Советскому Союзу... И все это вместе взятое ширит радость во мне, я вижу, как, наконец, придавленный со всех сторон паук фашизма, уже чувствуя скорое свое издыхание нервно, в диком страхе перебирает своими паучьими лапами, терзая все, что оказывается под ними, но уже бессильный умертвить дух свободы и независимости...
