29.11.1930

Заключил договор с ГИЗом на книгу о Памире (10 печ. листов), рукопись должен сдать к 1 апреля 1931 г.

Заключаю договор на книгу очерков "Второй переход".

Трудно начать книгу о Памире, надо осмыслить весь громадный материал, дать ему отстояться, надо перечитать кучу литературы.

О Памире Павлом Лукницким написаны десятки книг: "Ниссо" и "Путешествия по Памиру", "Таджикистан" и "Всадники и пешеходы", "Застава - Двуречье" и "В горах и сердцах людей", "За синим камнем" и "У подножия смерти" - романы, повести, очерки, рассказы... Книги переведены на несколько десятков языков.

Памир-30

Идущий впереди - остальным мост

Академик Ферсман, как и должно было быть, ответил на письмо, и ответ его был дельным. Весною тридцатого года он рекомендовал Павла Николаевича для участия в геолого-разведывательной экспедиции на Памир "за синим камнем". И когда осенью Павел Николаевич вернулся в Ленинград с лазуритом в рюкзаке, Ферсман попросил его сделать доклад в Академии наук, который потом был опубликован в "Трудах Памирской экспедиции 30 года".

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

Март 1930 г.

Телефонный звонок.

- С вами говорит начальник Памирской геолого-разведочной партии Юдин. Вы поехали бы на Памир?

Конечно, - ответил я с волнением.

Юдин подробно расспросил меня, бывал ли я в экспедициях раньше, здоров ли я, в порядке ли мое сердце. Предупредил, что люди с нездоровым сердцем не переносят разреженного воздуха памирских высот. Ответы мои вполне удовлетворили Юдина.

В Геолкоме меня встретил человек громадного объема, с узкими, прищуренными глазами, с мягким заботливым голосом. Мне показалось, что этому человеку лет тридцать. Ему было двадцать четыре.

Судьба моя была решена. Мы вышли из Геолкома вместе, прошлись по линиям Васильевского острова. Юдин пригласил меня зайти к нему, угощал меня виноградным соком, показывал памирские фотографии, дал мне толстый том Мушкетова.

На изучение литературы о Памире у меня оставался месяц...

В то время Памир называли "Подножием смерти". Тогда о нем точно ничего не было известно. А до середины XVIII века сведений о нем вообще почти не было. Лишь несколько строчек в дневниках Суэнь Цзяня, китайского путешественника VII века: "...царствуют здесь страшная стужа и дуют порывистые ветры. Снег идет и зимою и летом. Почва пропитана солью и густо покрыта мелкой каменной россыпью. Ни зерновой хлеб, ни плоды произрастать здесь не могут. Деревья и другие растения встречаются редко. Всюду дикая пустыня без следа человеческого жилища..." И несколько строчек у Марко Поло в XIII веке: "...поднимаешься на самое высокое, говорят, место на свете... Двенадцать дней едешь по той равнине, называется она Памиром; и во все время нет ни жилья, ни травы, еду нужно нести с собой. Птиц тут нет оттого, что высоко и холодно. От великого холода и огонь не так светел и не того цвета, как в других местах..."

Русские исследователи с семидесятых годов прошлого века начали проникать в страну, клином вдвинувшуюся в Индию, Афганистан, Китай, но к вершинам они подниматься не решались. Горы оставались недоступными, неведомыми.

Первым русским ученым, пришедшим в 1878 году на Памир, был Н. А. Северцов. Правда, за два года до этого состоялась военная экспедиция Скобелева. Первым русским геологом, совершившим в 1883 году маршрут по Восточному Памиру, был горный инженер Г. Л. Иванов. Известны и другие, и русские, и иностранные исследователи - ботаники, зоологи, военные разведчики. Но систематическое, всестороннее изучение Памира началось в 1928 году, когда туда отправилась комплексная экспедиция Академии наук СССР.

Фантастические предположения об обитавшем там "племени карликов" и о разных других чудесах рухнули. Их сменили точные сведения - географические, климатологические, этнографические... Необходимы были и точные геологические сведения. А они были самыми недоступными. Поэтому даже после комплексной экспедиции 1928 года оставались еще белые пятна.

Отправляясь на Памир, Павел Николаевич понимал, что трудный путь продлится не один месяц, потому что только пешком можно пробраться по узким оврингам и скалистым ущельям. Но, конечно, он себе не представлял тогда, что спустя всего лишь год Памир пересечет первый автомобильный тракт, а в кишлаках возникнут десятки кооперативов, амбулатории, школы, клубы. Что в центре - в Хороге - будет своя газета, откроют кинотеатр, построят гидроэлектростанцию. Читая описания путешествий первых исследователей Северцова, Грум-Гржимайло, Ошанина и других и представляя, как они были трудны и опасны, он не думал, что самому ему предстоят происшествия, столь же неожиданные и необычайные.

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ - ЛУКНИЦКОМУ

13.05.1930

Дорогой Павел!

Получил две твоих открытки, пахнущие дорогой и предчувствием великих странствий. Я расстался с тобой, когда из вагона уже были видны горы, и ты собирался ехать в автомобиле по дикому пути. В эту минуту, когда я пишу тебе, ты уже оставил позади и вагон, и авто, из пассажира стал всадником и путешественником.

"Счастливый друг, завидую тебе!"

В самом деле: никогда еще не был я склонен испытывать это не очень похвальное чувство, как в настоящую минуту.

Охотно следую воображением за тобой по всем горным тропинкам, по всем ущельям. И какое счастье, что в своем пути ты общаешься с совершенно свежими людьми, не имеешь дела с "литорганизациями"...

Кручусь все с теми же лицами, которые достаточно успели надоесть зимой...

Слушай, серьезно, если экспедиции понадобится носильщик или караульщик, можешь выписать меня, как безработного интеллигента: ездить верхом умею, стрелять тоже, достаточно вынослив и дикие дороги люблю.

Не знаю, когда ты получишь это письмо, но желаю, чтобы оно лишний раз убедило тебя, что дружески помню о тебе и бесконечно жалею, что прервалась наша давняя традиция встречаться с тобою под южным небом.

Обнимаю тебя крепко. Живи и люби жизнь по-прежнему. Твой Вс. Рождественский.

18 мая 1930 года три человека - начальник партии, громадина со скуластым насмешливым лицом, двадцатичетырехлетний Г.Л.Юдин, топографвосемнадцатилетний длинновязый словоохотливый паренек Юра Бойе и увешанный сумками, биноклем, фотоаппаратом романтик и писатель Павел Николаевич Лукницкий с десятком записных книжек, торчащих изо всех карманов, радостные, возбужденные, мечтающие, выехали из Ташкента в Ош. А оттуда все трое, экипировавшись и взяв с собой еще повара-узбека Османа, 22 мая двинулись по дороге Ош - Хорог...Через несколько дней пути, перед перевалом Талдык, напавшие бандиты разграбили караван. Убили Юру. Остальные трое были взяты в плен и провели в ожидании кровавой расправы несколько мучительных дней. Главарь банды рассчитывал, что "русские инженеры" ищут в горах золото, потому не убил пленников сразу. Геологам удалось бежать и добраться до единственного существовавшего там красноармейского поста - Суфи-Курган. Потом они вместе с красноармейцами участвовали в поимке и разоружении групп басмачей.

Павел Николаевич близко увидел дикую жизнь киргизских кочевок, забитых, обманутых бедняков, коварных курбашей, купленных иностранной разведкой.

Событие, казалось бы, должно было отвратить его от дальнейших странствий по этому опасному краю. Но, исповедуя свой принцип: "Чтобы стать настоящим писателем, надо своим трудом участвовать в труде тех, о ком хочешь писать", - он не отступил. Возвратившись в Ош, экспедиция вновь экипировалась, объединилась с другой такой же маленькой экспедицией, которая отправлялась изучать ландшафты Восточного Памира, и направилась в Хорог. По пути остановились в знакомом уже Суфи-Кургане. Там выяснилось, что красноармейцы разоружили всю банду: она оказалась огромной - две тысячи человек. Бывшие басмачи, группами и в одиночку, презрев приказы и угрозы своих главарей, возвратились к мирной жизни.

Участники экспедиции прервали на время свой поход и добровольно взяли на себя функции учителей, советчиков, врачей, хозяйственников, строителей. Это была огромная своевременная результативная помощь кочующему, мечущемуся населению. Люди стали объединяться в коллективные хозяйства. Создавались районы, начали строиться школы, больницы, детские сады. И немалая доля в благородной просветительной миссии принадлежала Павлу Николаевичу Лукницкому. К тому времени у него уже был достаточный опыт общения с людьми разных национальностей. И конечно, все, что происходило, записано писателем в его дневнике. Кое-что он использовал для своих книг.