– Хорошо, – ответила Элинор, опуская окно, чтобы выбросить окурок. – Это неправда.

– Вот и умница, – сказал Николас.

Бриджит не знала, что сказать о своем новом окружении. За окном машины виднелись широкие ступени лестницы, сбегавшей с холма от особняка с голубыми ставнями. Там и сям побеги глицинии и жимолости увивали стены дома, прерывая однообразие камня. Бриджит почудилось, что она уже видела все это, такое же смутно реальное, как фотографии на журнальных страницах. От наркоты она вообразила себя эротичной и притягательной, хотелось поласкать себя, а разговоры окружающих нисколько не интересовали.

– Франсуа заберет ваши чемоданы, – сказала Элинор. – Оставьте вещи в машине, он их принесет.

– Ничего страшного, я сам справлюсь, – возразил Николас, который намеревался, оставшись с Бриджит наедине, немного ее взбодрить.

– Нет, пусть Франсуа поработает, ему весь день нечем заняться, – настаивала Элинор, которой не хотелось оставаться наедине с Дэвидом.

Николасу пришлось удовлетвориться укоризненными взглядами на Бриджит, которая брела по дорожке, стараясь не наступать на трещины между каменными плитами, и даже не смотрела в его сторону.

В вестибюле Элинор обрадовалась отсутствию Дэвида. Может быть, он утонул, принимая ванну. Ох, напрасные надежды. Она пригласила Николаса и Бриджит на террасу, а сама пошла на кухню, попросить у Иветты чаю. По пути она выпила бокал коньяка.

– Неужели так трудно хоть как-то поддержать беседу? – спросил Николас, как только остался вдвоем с Бриджит. – Ты ни слова не сказала Элинор.

– Хорошо, милый, – ответила Бриджит, по-прежнему стараясь не наступать на трещины, потом громким шепотом осведомилась: – Это оно?

– Что?

– Ну, то самое дерево, под которым Элинор на четвереньках ела инжир с земли.

Николас взглянул на окна второго этажа, вспомнил обрывки разговоров, которые в прошлый визит подслушал из своей спальни, и, кивнув, поднес палец к губам.

Землю под деревом усеивали плоды инжира. От некоторых остались только черные пятна с крошечными зернышками, но многие еще не сгнили; пурпурные шкурки с белесым налетом даже не растрескались. Бриджит по-собачьи опустилась на четвереньки.

– Боже мой, – прошипел Николас, бросаясь к ней.

Тут дверь в гостиную распахнулась, и на террасу вышла Иветта с подносом, уставленным чашками и пирожными. Заметив, что происходит, она еще больше укрепилась в мнении, что у богатых англичан весьма странные отношения с животным миром. Бриджит с усмешкой выпрямилась.

– Ah, fantastique de vous revoir, Yvette[8], – сказал Николас.

– Bonjour, monsieur.

– Bonjour, – мило поздоровалась Бриджит.

– Bonjour, madame, – твердо ответила Иветта, хотя и знала, что Бриджит не замужем.

– Дэвид! – выкрикнул Николас. – Где ты прячешься?

Дэвид помахал ему сигарой.

– Зачитался Сертизом, – сказал он, выходя из гостиной. Чтобы оградить себя от неожиданностей, он надел темные очки. – Привет, милочка, – поздоровался он с Бриджит, чье имя забыл. – Кто-нибудь видел Элинор? Тут за углом мелькнули красные брюки, но почему-то не откликнулись на призыв.

– Да-да, именно в красных брюках она нас и встретила, – сказал Николас.

– Красный ей очень к лицу, правда? – обратился Дэвид к Бриджит. – Точь-в-точь под цвет глаз.

– Давайте выпьем чаю, – поспешно предложил Николас.

Бриджит налила всем чаю, и Дэвид уселся на низенькую каменную ограду, в нескольких шагах от Николаса. Он осторожно стряхнул пепел с сигары и заметил цепочку муравьев, ползущих по стене к муравейнику в углу.

Бриджит подала чашки Дэвиду и Николасу и повернулась взять свою. Дэвид поднес горящий кончик сигары к цепочке муравьев и стал водить сигарой туда-сюда, держа ее как можно ближе к насекомым. От жара муравьи скукожились и один за другим посыпались на террасу; некоторые судорожно корчились, дергали лапками, пытаясь как-то спасти обожженные тельца.

– У вас тут все так цивилизованно, – протянула Бриджит, откидываясь на спинку темно-синего шезлонга.

Николас закатил глаза, сожалея о том, что просил ее поддержать разговор, и решил нарушить затянувшееся молчание, упомянув, что за день до того был на поминках Джонатана Кройдена.

– А куда тебя теперь чаще приглашают – на поминки или на свадьбы? – спросил Дэвид.

– Все-таки на свадьбы, но на поминках мне больше нравится.

– Потому что не надо приносить подарков?

– И поэтому тоже, но главное – на поминки действительно выдающихся личностей приходят весьма интересные люди.

– Если, конечно, все друзья покойного не умерли раньше его.

– А это, разумеется, недопустимо, – категорически заявил Николас.

– Никакого удовольствия.

– Совершенно верно.

– Я не признаю поминок, – сказал Дэвид, затягиваясь сигарой. – Я просто не представляю, чья жизнь действительно заслуживает почтения, а потом, между похоронами и поминками обычно проходит слишком много времени, и, вместо того чтобы вспоминать о покойном, вспоминаешь только, как легко без него обходишься. – Он подул на сигару, разжигая тлеющий кончик. Из-за опиума Дэвиду казалось, что он слушает кого-то другого. – Покойники – это покойники, и, по правде говоря, о том, кто не приходит к ужину, вскоре забываешь. Безусловно, есть и исключения: к примеру, гости, о которых забываешь во время ужина. – Он поднес сигару к муравью с обожженными усиками, уцелевшему во время предыдущей огненной атаки. – Если тебе кого-то действительно недостает, то лучше заняться тем, что вам нравилось делать вместе, а это в очень редких случаях означает визит в промозглую церковь, черный сюртук и пение гимнов.

Муравей пополз с невероятной скоростью и почти добрался до дальнего края стены, но Дэвид, потянувшись, с хирургической точностью поднес к нему кончик сигары. Обугленное тельце судорожно дернулось, и муравей сдох.

– Надо приходить только на поминки врага. Ведь это не только доставляет удовольствие оттого, что ты его пережил, но и позволяет заключить перемирие, потому что надо уметь прощать, не правда ли?

– О да, – кивнула Бриджит. – Особенно когда прощают тебя.

Одарив ее одобрительной улыбкой, Дэвид увидел в дверях Элинор.

– Ах, Элинор! – с притворной радостью воскликнул Николас. – Мы тут говорим о поминках Джонатана Кройдена.

– Да, конец эпохи, – сказала Элинор.

– Он был последним из тех, кто приходил на вечеринки Ивлина Во в женском платье, – заметил Николас. – По слухам, он с бóльшим вкусом выбирал дамские туалеты, чем мужские. И вдохновил целое поколение англичан. Кстати, после торжественной церемонии меня познакомили с каким-то нудным елейным индийцем, который утверждал, что заглянул к вам в гости по пути к Джонатану в Кап-Ферра.

– Наверное, Виджей, – сказала Элинор. – Его Виктор привел.

– Он самый, – кивнул Николас. – Вдобавок он знал, что я к вам собираюсь, хотя до того я с ним ни разу не встречался.

– Он мнит себя светским человеком и поэтому о тех, с кем не знаком, знает больше, чем кто бы то ни было.

Элинор уселась на краешек белого кресла с синей подушечкой на круглом сиденье, но тут же встала и оттащила кресло в тень инжира.

– Осторожнее, не раздавите плоды, – сказала Бриджит.

Элинор промолчала.

– Какая жалость, что они зря пропадают, – с невинным видом заявила Бриджит, поднимая с земли инжирину. – Вот, просто загляденье. – Она поднесла инжир к губам. – Так странно, у него кожа пурпурная и белесая одновременно.

– Как у алкоголика с эмфиземой легких, – сказал Дэвид, улыбаясь Элинор.

Бриджит демонстративно раскрыла рот, округлив губы, и надкусила плод. Позднее, рассказывая об этом Барри, она заявила, что ощутила «мощный энергетический выброс» от Дэвида, будто ей «саданули кулаком прямо в матку». Как только она проглотила инжир, ей захотелось встать и поскорее уйти куда-нибудь подальше.

Она направилась вдоль стены, ограждавшей садовую террасу, и, чтобы хоть как-то объяснить свое поведение, раскинула руки, словно обнимая простор, и воскликнула: