– И тем не менее объективно, именно объективно на тот момент у меня в жизни было меньше шансов, чем у остальных. Начать с моего окружения в детстве. Прошу прощения, конечно, но гораздо легче быть счастливым, когда родишься в зажиточной семье, где все есть.

– Да брось ты! Глупости все это…

– Вовсе нет. Любой социолог скажет вам, что дети, выросшие в зажиточных семьях, имеют больше шансов получить высшее образование, чем выходцы из среды со скромным достатком. И следовательно, у них больше возможностей обучиться престижной профессии.

– Но это не имеет ничего общего со счастьем! Можно быть несчастным инженером и вполне счастливым рабочим. Напомню тебе, что ты благополучный кадровый служащий… Несправедливость начинается с той любви и воспитания, которое дети получают от родителей, пекущихся об их будущем счастье. Согласен, здесь бывают неблагополучные дети. Но к социальной среде это не относится. Необязательно быть богатым, чтобы любить своего ребенка и умело дозировать применение силы в воспитании. Посмотри вокруг себя.

– Но в любом случае вы не можете утверждать в этой связи, что у меня были шансы: ведь я рос безотцовщиной!

– Да, но тем не менее ты вырос, и пора уже перестать жаловаться на судьбу и оплакивать свою участь.

«Мерседес» свернул на бульвар Мальзерб и доехал до поворота на Батиньоль. Меня разозлили все эти разглагольствования.

– Алан…

– Что?

– Счастливых жертв не бывает. Это ты понимаешь? Не бывает.

Он немного помолчал, наверное, хотел, чтобы его слова до меня дошли. Слова ранили мне сердце, как маленькая острая стрела, а вот молчание было как нож в рану.

– Ладно, согласен, но как сделать, чтобы не скатиться на позицию жертвы? Я ведь не по своей воле там оказался, а бессознательно, и как же теперь оттуда выбраться?

– По-моему, наилучший способ заключается в том, чтобы научиться совсем другим вещам. Если ты каждый раз оказываешься в качестве жертвы, значит у твоего мозга нет большого выбора и он считает это лучшим для тебя. Твоя задача – развить в нем другие возможности. Понимаешь, природа не терпит пустоты. Даже если ты сочтешь нужным пересилить в себе жертву, но ничего другого не умеешь, у тебя ничего и не получится. Ты станешь противиться переменам. Самое лучшее – обнаружить, что ты можешь и по-другому. Я убежден: твой мозг быстро выберет эту новую опцию, если она принесет тебе больше выгоды.

– И что же это за выбор, что за новая опция?

– Я хочу научить тебя добиваться своего в повседневных делах. Если у тебя получится, то пропадет нужда примерять на себя роль жертвы. Слушай, это, конечно, анекдот, но ты мне вчера говорил, что нехватка возможностей преследует тебя даже в самых незначительных деталях ежедневной жизни. Например, когда ты покупаешь багет в булочной, тебе всегда достается черствый, а ты любишь свежий.

– Что верно, то верно.

– Да не в этом же дело! Ты просто не можешь сказать: «Нет, этот черствый, дайте тот, что рядом с ним».

– Почему не могу? Могу! Я просто не хочу ругаться с булочницей, когда в булочной полно народу и все ждут своей очереди. Вот и все.

– Но это займет у нее не более двух секунд! Ты предпочитаешь есть черствый багет, который ты не любишь, вместо того чтобы занять две секунды чужого времени! Нет, тут дело в другом, ты не осмеливаешься ей сказать. Боишься ей досаждать, чтобы добиться своего. Боишься, что она сочтет тебя назойливым, грубым и плохо о тебе подумает. А еще боишься, что другие посетители станут раздражаться и злиться на тебя.

– Возможно…

– И на смертном одре ты сможешь сказать: «Я ничего в своей жизни не добился, ничего не имел, зато все вокруг считали меня очень милым». Гениально!

Тут я в самом деле почувствовал себя плохо. Я отвел глаза от этого неуютного человека и уставился на магазины, машины и людей, проплывавших в окнах автомобиля.

– У меня большая новость, – снова заговорил он.

– В самом деле?

Я даже не посмотрел на него.

– И эта новость состоит в том, что ты больше не будешь есть черствые багеты. Это все в прошлом.

Он внимательно огляделся:

– Влади, останови!

Шофер остановил «мерседес» и включил аварийную сигнализацию. Машины, гудя, стали объезжать нас.

– Чего тебе сейчас хочется? – не унимался Дюбре, показывая на булочную.

– На данный момент ничего. Абсолютно ничего.

– Прекрасно. Тогда ты зайдешь в булочную, спросишь хлеба, пирожное, не важно что, а когда тебе принесут, найдешь предлог отказаться и потребовать другое. И найдешь повод отказаться и от второго, и от третьего, и от четвертого. А потом заявишь, что ничего не хочешь, и уйдешь, ничего не купив.

У меня засосало под ложечкой и лицо залил румянец. Секунд пятнадцать я ничего не мог выговорить.

– Не могу.

– Не можешь, но через несколько минут попробуешь.

– Это выше моих сил.

– Влади!

Шофер вышел, открыл мою дверцу и ждал. Я испепелил Дюбре взглядом и скрепя сердце вылез из машины. Быстрый взгляд в сторону булочной. До закрытия еще час, народу полно. Сердце мое бешено колотилось.

Я встал в очередь, как на эшафот. Впервые с моего приезда во Францию запах свежего хлеба вызвал у меня отвращение. Внутри все сновали и толкались, как на заводе. Продавщица передавала заказы на кассу, кассирша громко их выкрикивала и принимала деньги, а ее товарка тем временем занималась следующим клиентом. Как в хорошо срепетированном балете. Когда подошла моя очередь, за мной уже выстроились человек десять. Я сглотнул слюну.

– Месье? – обратилась ко мне продавщица своим пронзительным голосом.

– Багет, пожалуйста.

Голос мой звучал глухо, в горле пересохло.

– И один багет для месье!

– Евро десять, – сказала кассирша.

Она слегка пришепетывала и брызгала слюной, когда говорила, но никто не пытался оградить от брызг свой хлеб.

– Мадам?

Продавщица уже обращалась к следующему клиенту.

– Хлебец с шоколадом.

– И хлебец с шоколадом для мадам!

– Прошу прощения, а нельзя ли мне не такой черствый? – выдавил я из себя.

– Евро двадцать для мадам!

– Пожалуйста, – сказала продавщица, протянув мне другой багет. – Мадемуазель, что для вас?

– Хлеб для гренок, без корочки, пожалуйста.

– Извините, но я хотел бы хлеб с отрубями.

Мой голос заглушала хлеборезка. Продавщица меня не услышала.

– Без корочки для мадемуазель!

– Евро двадцать пять.

– Мадам?

– Нет уж, извините, – снова начал я, – я бы хотел наконец получить хлеб с отрубями.

– И хлеб с отрубями для месье, кроме багета!

– Итого три евро пятнадцать, – произнесла кассирша с фонтаном брызг.

– Молодой человек, что для вас?

– Нет, я хочу хлеб с отрубями вместо багета, а не вместе с багетом.

– Два хлебца, – сказал молодой человек.

– Два евро пять для месье и два евро десять для молодого человека.

– Для вас, мадам?

Мне стало совсем плохо. Мужества продолжать эту комедию не было. Я бросил быстрый взгляд на автомобиль. Шофер стоял со скрещенными на груди руками и не сводил с меня глаз.

– Половинку хорошо пропеченного багета, – сказала пожилая дама.

– Извините, – обратился я к продавщице. – Я передумал. Я тоже хочу половинку багета.

– Месье сам не знает, чего хочет, – визгливо сказала продавщица, протягивая вторую половинку багета, разрезанного для старушки.

Мне стало жарко. Я начал задыхаться.

– Шестьдесят сантимов для мадам, и столько же для месье.

– Мадам?

– Я еще думаю, – заявила молодая дама, с явным вожделением глядя на пирожное.

Наверное, подсчитывала калории.

– У вас опять что-то не так, месье? – с подозрением обратилась ко мне продавщица.

– Послушайте, я правда сожалею… я знаю, что надоедаю вам… но… мне хлебец. Думаю, этот мне как раз подойдет. Точно! Хлеб без корочки! Стоп! Не надо! Я решил…

– Ну? – У нее изменился голос, она явно была на грани нервного срыва.

Она посмотрела на меня с нескрываемым вызовом. Обернуться я не решался, но мне казалось, что люди в скопившейся за мной очереди готовы вцепиться мне в горло и выбросить на улицу.