- Не притворяйся! Кости твои целы, царапины перевязаны... А ну, буйвол, вставай, пошли!
Горбунов не шелохнулся. Последовал новый окрик, грубая брань, а потом Горбунова под руки подхватили два полицая и вытащили из камеры. Перед его глазами проплыли мрачные стены помещения, цементный пол, изнуренные лица людей, которых под конвоем провели мимо него по коридору...
Офицер, в темном мундире, в галстуке, прохаживался около стола. Усатый сидел на стуле возле стены. Горбунова посадили на табурет посреди комнаты.
- Ну, что вы скажете нам о себе? - спросил офицер. - Кто вы такой?
Помолчав и собравшись с силами, Горбунов ответил:
- Я русский, гражданин Советского Союза...
- Вот как! - произнес, останавливаясь, офицер. - А где же этот ваш Советский Союз? Нет его. Помните, как вы пели: "и врагу никогда не гулять по республикам нашим". Я точно процитировал?
Горбунов промолчал.
- Ах, вы, наверно, не знаете этой популярной советской песни?! - В голосе следователя слышалась легкая издевка. Он опустился на стул, заглянул в какую-то бумагу, лицо его сразу стало жестким. - Так, так, произнес он, щелкнул зажигалкой, закурил.
- Пока вы во хмелю, у вас все в розовых красках, но неизвестно, какое еще будет похмелье... Поживем - увидим, - словно между прочим, заметил Горбунов.
- Вы собираетесь жить?! Ха-ха-ха... Это просто забавно. Русские меня всегда чем-то удивляют! Есть у них какой-то эдакий странный азарт. Офицер сделал несколько размашистых шагов возле стола и спокойно спросил: - Ваша фамилия?
- Горбунов.
- Место рождения?
- Россия.
- Конкретнее...
- Этим все уже сказано.
Офицер снова заглянул в лежавшую перед ним бумагу.
- Когда и кем призван в партизаны? - спросил он, переходя внезапно на "ты".
- Меня никто не призывал, - сказал Горбунов и добавил: - Как и всех наших партизан.
- Значит, по личной воле, то есть сознательно, занес руку на новый порядок, пошел против великого германского народа?
Горбунов подумал, что ему, в сущности, нечего больше терять, и ответил откровенно:
- Я никогда не выступал против вашего народа и даже восхищался многими вашими соотечественниками.
- Вот как?! - вскинул брови офицер.
- Да, но я ненавижу вас, фашистов, - продолжал Горбунов. - Начиная от фюрера и кончая последним оккупантом. Вы все - изверги и убийцы, вы палачи.
Офицер слушал Горбунова, не перебивая. Однако его взгляд, как и тогда, в камере, стал колючим.
- Ну что же, ты только облегчил нашу задачу, - сказал он, когда Горбунов умолк. - Как видно, ты не просто партизан, ты убежденный большевик, фанатик и, следовательно, политрук или комиссар. Тем больше мы и спросим с тебя... Итак, к кому и с какой задачей ты направлялся в село?
- На такие вопросы я отвечать не буду.
- Не будешь?.. - следователь зло усмехнулся. - Но ведь мы умеем развязывать языки. Не веришь?.. Покажите ему для начала детскую игру, повернулся он к усатому.
Тот вскочил на ноги и щелкнул каблуками.
- Яволь!
"Детская игра" заключалась в том, что Горбунова вывели в соседнюю комнату, наполненную какими-то "гимнастическими" снарядами, привязали его к лавке и нанесли двадцать ударов плетью по обнаженной спине. Горбунов грыз воротник своей куртки, чтобы не кричать, а потом потерял сознание.
Прошли сутки, Горбунова снова доставили в кабинет следователя. На этот раз офицер сухо и грубо задавал ему вопросы, стараясь выяснить, куда Горбунов шел и откуда, каково местоположение отряда, его вооружение, состав, пункт связи, фамилии командиров. Горбунов упорно молчал. "Все равно я умру, - думал он, - что делать! Наши придут, отомстят за меня... Я принял партизанскую присягу и не нарушу ее".
Не получив нужных сведений, следователь выходил из себя, кричал, Горбунова стали бить прямо в кабинете, не утруждая себя доставкой подследственного в комнату пыток.
Горбунов с каждым днем слабел, но на все вопросы гестаповского офицера отвечал по-прежнему молчанием. Усатый палач предлагал подвесить его за руки к потолку, однако следователь опасался того, что Горбунов из-за полученных им пулевых ранений может скончаться прежде, чем из него удастся выудить хоть какие-нибудь факты.
- Сегодня мы будем делать тебе маникюр! - объявил офицер, когда Горбунова привели к нему на очередной допрос.
Горбунову запустили под ноготь пальца здоровой руки иглу. Не выдержав огненной боли, пронзившей, казалось, все его измученное тело, он рванулся и закричал:
- Пустите!..
Офицер немедленно, в какой-то слепой надежде спросил снова:
- Говори, где базируется твой отряд? Сколько вас?
- Нас много, - еле слышно сказал Горбунов. - Всех не сосчитаешь... не перебьешь!
Офицер большими нервными шагами подошел к нему и остервенело ударил по щеке. Вслед за тем к Горбунову подкатил усатый и сказал притворно-заискивающе:
- Дурья твоя башка, неужто так трудно сказать, где твой отряд, сколько в нем партизан, кто ваш голова, к кому ты шел?
- Уйди, продажная шкура, - прохрипел Горбунов. - Нет в тебе ни совести, ни чести...
- Продолжить маникюр! - приказал офицер и, отойдя к столу, закурил.
Прошло несколько дней. Полуживой Горбунов неподвижно лежал на грязном полу камеры. Перед его мысленным взором точно в полусне мелькали картины прошлого: родной дом, дорогие лица матери, отца... "Всю жизнь теперь будут ждать они меня и не дождутся, и только смерть одна избавит их от этих тяжелых надежд", - подумал Горбунов... Вспомнились друзья, товарищи, ласковый взгляд милой девушки, слышался ее нежный голос. Валя в его воображении стояла словно живая - простодушная, с простым лицом, с ясными голубыми глазами. "Что с ней?" На допросах о ней ни слова, как будто и не было такой в жизни. "Неужели погибла?" Он раздумывал, а тем временем дверь камеры распахнулась, и появившийся на пороге тюремщик стал выкликать по списку людей. Так повторялось каждое утро, и Горбунов знал, кого вызывали из камеры, те больше в нее не возвращались.
- Иванихин, Рогаль, Панченко, Самойлов...
Последним назвали его. "Ну, вот и все!" - пронеслось в сознании.
Во дворе тюрьмы всех построили в колонну. И вдруг перед глазами Горбунова промелькнуло знакомое лицо. "Валя!" - чуть было не крикнул он и протиснулся в ее сторону. Колонна тронулась. Куда? Зачем?
