- Нонна, господин майор. - Капп довольно запыхтел.

- Да, да, Нонна... Нонна. Странное имя! И последнее. Срочно распорядитесь расклеить везде в населенных пунктах последний приказ по армии. Я имею в виду - объявление... Вы поняли меня?

- Так точно, господин майор. Объявление будет вывешено еще до отъезда в штаб ейнзацгруппы гауптштурмфюрера Фишера. Отчет будет направлен также немедленно...

- Хорошо. Исполняйте. - И Бломберг пустил к потолку несколько сизых колец сигарного дыма.

Через час на стенах многих домов в селе белели крупные листки бумаги, на которых жирным типографским шрифтом было напечатано следующее:

"Объявление населению командования Германской Армии.

Возобновление порядка в России и ваш мирный труд саботируется преступной деятельностью, направленной против германских войск.

Германское командование не намерено в дальнейшем терпеть подобные преступные деяния, производимые иногда с вашего ведома, а иногда даже с вашей поддержкой. Поэтому с сего числа вступают в силу нижеследующие усиленные постановления:

1. Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет (сообщив, например, какие-нибудь сведения), тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу также и для женщин. Повешенье не грозит тому, кто скорейшим образом известит о происшедшем в ближайшую германскую военную часть.

2. В случае, если будет произведено нападение, взрыв или иное повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как-то: полотна железной дороги, проводов и т. д., то виновные в назидание другим будут повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесят, если в течение 24 часов не удастся захватить виновных, заподозренных в совершенном злодеянии, или соумышленников виновных.

Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято - и при вышеприведенных условиях повешено - двойное число заложников.

Командующий германскими войсками".

* * *

Командир отряда лейтенант Васильев долго сидел над планом предстоящей операции, делал у себя в блокноте и на карте пометки, думал, считал. Когда у него возникали какие-нибудь сомнения, он обращался за советом к комиссару Еремину. Вместе с ним лейтенант создавал отряд, через него получал нужную помощь от подпольного райкома партии.

Лейтенант оторвался от бумаг, поднял голову.

- Послушай, комиссар, а удобно ли это место для позиции минометчиков?

Еремин захлопнул толстую тетрадь, в которую заносил свои заметки, и, склонясь над схемой исходного рубежа отряда, спокойно ответил:

- Это лучшее место, лучшего не найдешь. Я буду сам вместе с минометчиками. Каждая тропинка, любое деревце, все бугорки и лощинки мне знакомы. Хороший обзор, надежная взаимосвязь с пулеметными гнездами и автоматчиками. Так что у меня лично никаких сомнений.

- Ну что же, превосходно... И все-таки операция очень сложная, задумчиво произнес командир.

- Поэтому так тщательно мы к ней и готовимся, - ответил комиссар и, немного подумав, добавил: - Захваченный полицай Степан Шумов ничего не утаил, хотя и подлец он порядочный. Размещение немецких солдат, скрытых постов - все точно. Я специально сверил его показания с данными нашей агентурной разведки.

- Это, конечно, хорошо. Но все ли мы учли в плане - вот вопрос. Важно не допустить просчета даже в мелочах.

- Давай прикинем все еще раз, прорепетируем возможный ход операции, предложил Еремин.

Васильев в знак одобрения кивнул и вместе с комиссаром снова принялся за работу. Они вновь пересчитали плотность огня партизанских групп, расставленных на отдельных участках, сопоставили ее с боевыми возможностями противника, определили места его блокирования, наиболее уязвимые участки. Перепроверили все до мельчайших деталей.

Наступившая ночь была темной и прохладной. Небо закрывали черные тучи. Неведомо откуда налетел порывистый ветер. Шумно трепетала листва деревьев, шуршал колючий бурьян.

Под покровом темноты партизанский отряд уверенно продвигался вперед. На подходе к селу он залег в лощине. Лейтенант Васильев взглянул на светящийся циферблат часов и, обратившись к комиссару, тихо произнес:

- Сейчас немец откроет огонь.

И действительно, не прошло и двух минут, как из села застрочил пулемет. Четко отплясывающая дробь его раскатывалась далеко вокруг и, подхваченная ветром, замирала в лесу. И так каждый день в целях предосторожности фашисты повторяли этот педантичный обстрел местности.

"Еще часок-другой поволнуются, а к утру успокоятся, - подумал лейтенант. - Как и на фронте, ночь их всегда страшит. Утром они более беспечны. Этим мы и воспользуемся". Затем он склонился к Еремину и сказал:

- Будем трогаться.

- Подавай команду, - отозвался комиссар.

В третьем часу ночи, разделившись на группы, отряд бесшумно, с соблюдением всех правил маскировки, вошел в село и занял хорошо разведанные позиции. В четыре часа гитлеровцы произвели последнюю предутреннюю смену караула.

Все их посты остались нетронутыми, кроме одного - в зоне учебного плаца. Часового здесь сняли холодным оружием. Виктор Хромов быстро натянул на себя заранее подготовленный фашистский мундир, повесил на грудь немецкий автомат. Недалеко от него разместилась группа минометчиков, и на плацу в учебном блиндаже был установлен станковый пулемет.

Перед рассветом громко запели петухи, промычала корова. Каркая, завозились на деревьях вороны. Темные тучи раздвинулись, порыхлели, обнажив часть бледно-синего неба.

Виктор продолжал медленно прохаживаться из конца в конец площади, не спуская глаз с сельской улицы и открывавшегося его взору здания средней школы.

С наступлением рассвета ему уже не требовалось специально показывать себя фашистам. Время от времени их одиночные фигуры мелькали возле школы. Они, несомненно, видели его, и он не вызывал у них никаких подозрений. Скоро до слуха его донесся сигнал подъема. Прошло еще пять напряженных минут, и на площадь перед зданием школы высыпало около двухсот фашистских солдат. Они были без мундиров, без головных уборов. Площадь сразу же огласилась криками чужих команд. Солдаты построились в несколько шеренг. После новых команд они начали маршировать, делать пробежки, смыкались в плотные ряды, то растягивались длинной гусиной цепочкой.