Когда погибли родители, пение спасло меня от разрывающей на части тоски… Мы остались втроем – только я, бабушка и музыка. Денег на репетиторов не было, да и на еду не всегда хватало, но я продолжала смотреть в направлении мечты. В сторону Москвы…

Стоило окончить школу, как я рванула туда, к ярким огням столицы, забрав из дома последние сбережения. Бабушка не была против, она благословила и отпустила, прекрасно понимая, что не удержит.

Только город больших надежд оказался жесток, а приемная комиссия Гнесинки поразила в самое сердце, заявив, что спетую мною арию слышат в пятый раз и до этого мальчик спел лучше.

Я была разбита, раздавлена, потеряна и сбита с толку, не представляя, как жить дальше.

Возвращаться в Челябинск и учиться на экономиста? Проживать чужую жизнь, наплевав на мечту? Наверное, так поступило бы абсолютное большинство здравомыслящих людей, но, увы, себя я к ним не относила. Устроившись официанткой в кафе неподалеку от Гнесинского училища, я осталась жить в съемной комнатушке и действовать.

Ежедневно обивая пороги Российской академии музыки, бродила тенью под окнами, рассматривала поступивших и продолжала верить, что однажды и сама добьюсь поставленной цели. Иногда я примечала среди толп абитуриентов кого-нибудь не слишком заносчивого и подходила с расспросами, уточняя, у кого они брали уроки музыки или как тренировали голос.

Однажды за подобным занятием меня застал один из профессоров, подозвал к себе и строго спросил, чего я, собственно, добиваюсь, мозоля им здесь глаза?

– Как чего? – поразилась я. – Хочу знать, чем вас удивить в следующем году, когда снова приду поступать.

Он долго смотрел в мои глаза, светящиеся надеждой, потом покачал головой, усмехнулся и позвал за собой. В небольшой пустой аудитории было тихо и светло, а профессор, открыв крышку инструмента, указал рукой на клавиши:

– Ну что же ты? Играй, удивляй. Только давай что-нибудь дорогое душе, а не то, что на экзамен готовила.

Я на миг озадачилась, а потом села перед фортепиано, прикрыла глаза и вспомнила любимую песню мамы… “Старинные часы” Аллы Пугачевой. Я заиграла, начала петь, забыв о том, где нахожусь и перед кем выступаю. Просто пропускала музыку через себя, жила ею, пока последние аккорды не стихли.

Наградой мне стали аплодисменты от скопившившихся в коридоре абитуриентов – последнего потока поступивших. Сам же профессор стоял молча, задумчиво потирая бороду и глядя на меня с прищуром.

Тогда свершилось первое в моей жизни чудо – мне дали второй шанс на поступление и даже посодействовали. Так я оказалась на факультете музыкального искусства эстрады. Стоит ли говорить, что кафедра эстрадно-джазового пения стала мне вторым домом? Я просто боготворила профессоров, занималась с полной самоотдачей и даже не заметила, как пролетел первый год.

Побывав в Челябинске, с восторгом рассказывала умиленной бабушке, как пою, как меня хвалят, как прочат блестящую карьеру, если продолжу в том же духе… Та только крестилась и шептала: “Вот и славно, дай бог, наладится…”

Перед началом нового учебного года я вернулась в Москву чуть раньше запланированного, снова сняла комнатку, так как общежитие еще было закрыто на ремонт, и принялась проходить обязательную медицинскую комиссию. Тогда-то мир и перевернулся.

Стоя в очереди к окулисту, я изучала буклеты, развешанные всюду, и вдруг услышала свое имя.

– Ева Демина?

Удивленно обернувшись, взглянула на красивого молодого человека в белом халате.

– Да.

– Добрый день, пройдите, пожалуйста, со мной.

Мне даже в голову не пришло спросить, куда и зачем. Городская больница со множеством пациентов вокруг внушала доверие, как и халат на теле незнакомца. Помню, мы долго шли по длинному коридору, минуя кабинеты и врачей, затем завернули несколько раз и вдруг парень обернулся, подошел и спросил:

– А документы у вас с собой?

– Конечно. – Я показала ему зажатую в руке папку и только тогда уточнила: – А что случилось?

– Все хорошо. – Молодой человек посмотрел куда-то над моей головой и кивнул. Оглянуться туда же я не успела – нос и рот перекрыл платок, от запаха которого меня моментально повело. Пытаясь оттолкнуть сильные руки, я несколько раз дернулась и потеряла сознание, все еще не понимая, что случилась беда.

В себя приходила тяжело, тело онемело и болело от попытки двигаться. Голова раскалывалась от боли, а в глазах все плыло. Застонав, я попыталась перевернуться с боку на спину, но тут же была остановлена.

– Она просыпается, – обеспокоенно заявил мужчина, голос которого я слышала впервые. – Уколи ее сейчас, чего тянуть?

– Рано, – уверенно ответил кто-то еще, и ему не осмелились возражать.

Меня же пробрали озноб и ужас, сковав легкие и не давая дышать. Меня похитили! Чего бы ни хотели эти люди, я не ждала добра, а тело начало судорожно трясти от безумного страха. Когда на нос и рот снова упал платок, я увернулась, ударившись головой о металл, и закричала. Я мотала головой, визжала и царапала ногтями чье-то лицо, имевшее неосторожность склониться ближе.

– Сука! – выплюнул мужик, оглушая ударом в плечо.

– Не порть товар! – рявкнули позади.

И это страшное слово придало новых сил. “Товар…”

– Помоги-ите!!! – закричала, ринувшись вперед и буквально накидываясь на огромную тень впереди. – А-а!!! Нет! Не-ет! Не-е-ет!!!

Я рыдала, скулила и голосила как никогда. Все одновременно, с такой яростью, словно в меня бес вселился. Но никто не пришел на помощь.

– Довопилась, тварь. Ладно, выставим ее сегодня, – это было последним, что услышала перед тем, как упасть в руки одного из похитителей и забыться беспокойным неправильным сном. Там меня крутили на шесте вместо обруча, а затем подбросили вверх, к радуге. И я беззвучно хохотала, отчего по телу шли нервные волны, усыпляя, убаюкивая. А потом наступил штиль…

– Просыпаемся! – В мое сознание ворвалась боль. Кто-то ударил меня по щеке, потом тряхнул за плечи. – Эй, как тебя зовут, помнишь?

– Ева, – хриплый нечленораздельный шепот сорвался с губ. Приоткрыв глаза, я попыталась сфокусироваться на мужчине перед собой, но он все время двигался, и меня затошнило.

– Миленькая Ева. – Ко мне приблизились, подняли лицо за подбородок, покрутили влево-вправо и одобрительно хмыкнули: – Хороша-а. Эта, что ли, певица?

– Она.

Я узнала голос молодого доктора из городской больницы и встрепенулась, попыталась посмотреть на него, найти взглядом, чтобы спросить что-то важное… Только вот что – не могла вспомнить.

– Тише, малышка. – В нос ударил запах ментола, кончика носа коснулись шершавые губы. – Не надо печалиться…

– Кто вы? – спросила, на миг почувствовав липкий, почти болезненный страх, остро пронзивший тело от прикосновения этого типа.

Мне не ответили, только чужие пальцы скользнули по руке от моего запястья к груди, и я поняла, что раздета! Абсолютно раздета… Снова накатил страх и закружилась голова. Я всхлипнула, постаралась отшатнуться от незнакомца и открыла рот, чтобы позвать на помощь, но тут же ощутила горький привкус странного напитка, вливаемого в мой рот.

– Пей, пей, Ева… Ты принесешь нам много денег. Уж я такие вещи чувствую.

Голос то смазывался, становясь почти неразличимым, то замедлялся, то вдруг становился громче и отчетливее.

– Она готова? – пророкотало вдали. – Клиенты в сборе.

– Да. Наркота подействовала… Ева… сюда… дизиак… держи ее…

Кто-то говорил, голоса смешались в одно неразборчивое месиво, от которого меня вело в стороны и хотелось кричать, но рот меня больше не слушался. А еще внутри нарастала жажда чужих касаний, мне вдруг захотелось, чтобы меня трогали, и это было неправильно. Это чувство прогоняло страх, заставляя нервно облизываться и щуриться в свете больших ламп, освещающих меня со всех сторон. Я закрывала глаза и отворачивалась, но шла, куда велели… Меня куда-то посадили, и я вздрогнула от холода, одновременно чувствуя, как привязывают ноги и руки так, что я больше не могла ими шевелить, даже если очень старалась. Хотелось пить и уснуть, а еще почему-то смеяться… Но это состояние прошло моментально, когда острая сладкая боль пронзила правый сосок. Я распахнула глаза и вспомнила, что совсем раздета, на миг тело сковал ужас, а в горле застрял крик, но тут же его прогнала прочь волна наслаждения, а затем и апатии.