Он подошёл ближе к кровати, не зная, чего хотелось больше, сорвать с неё одеяло и остатки одежды, или всё тоже самое, но аккуратно и чувственно. Ник присел и наклонился ближе, то ли обнимая, то ли в попытке поцелуя. Ему всегда нравилось, как она пахла: дорогие средства для ухода за кожей и лучший парфюм, это было удовольствие, распылённое в воздухе. И в то же время он никогда не знал её настоящего запах, что скрывалось под всеми этими маслами, кремами, штукатуркой и ваннами из «Шанель №5». Нет, конечно, Ник видел Киру без макияжа, и считал, что так даже лучше, но девушку не просто в этом убедить. Он никогда не чувствовал, как она пахнет без примесей посторонних распылителей и «освежителей воздуха». Ник знал, что после тренировки, мягко говоря – не благоухал, но двухразовый душ превращал его в свежесобранное тропическое нечто на этикетке шампуня. И наверняка, под всем этим скрывалось, что-то ещё, ведь мама всегда говорила, что он пах по особенному для неё. Вот и в Кире Ник искал тот самый особенный для него аромат, и не находил, скорее всего это фишка только для родителей.
Сейчас она пахла свежими простынями, хрустящими от крахмала, или чем там их приправляют, какими-то цветами, собранными и закупоренными в дорогие французские бутылочки, и теплом. Вы когда-нибудь чувствовали, как пахнет тепло, не жар на вашем лице и подгоревшие у костра волосы на руках, а тепло женского тела, которое ты осязаешь клетками кожи и впитываешь, как дым, втягивая в лёгкие, и согревая носовые пазухи. Словно мускусное масло, протекающее через тебя прямо в горло, но не оставляя послевкусие недоеденных турецких сладостей, а прочищая и освежая, как вдох амфетаминов, только без вреда для здоровья и психики.
Она спала развратно, под всей это мешаниной из простыней, в ней не было того ангельского умиротворения на лице или в позе, которое обычно вызывает умиление у любимого человека, Словно похотливый бесёнок, в каждом своём изгибе, или выглядывающей лодыжке, Кира выглядела вожделенной и страстной. Ник приподнял одеяло, запустив руку ей под майку, аккуратно проводя по спине, спускаясь все ниже и ниже, он уже знал, что трусиков на ней нет, те словно подмигивали ему из прохода спальной комнаты: «Давай, смелее!». Он наклонился ближе, слыша звуки дыхания, и приоткрыв губы для поцелуя.
– Даже, не думай, маленький озабоченный блевун! – в одну секунду льдистые глаза Киры распахнулись, пронзая арктическим морозом, вот только его пальцы уже был внутри, и Ник знал, что эта холодность напускная.
– Дай мне минутку, вот так тебя лицезреть, и ты убедишься, что я ощутимо добавлю в росте. Разве моё пострадавшее тело не заслуживает, немного тепла и ласки, когда второе, такое очаровательное и бескорыстное тело, готово поделиться его излишком?
– Подхалимаж тебя не спасёт, я говорила тебе вчера не напиваться так. – она начала выталкивать слова с придыханием, растягивая гласные, а это значило, что он двигался в верном направлении. Кира становилась все горячее и податливее с каждым его прикосновением, стараясь насадиться глубже, помогая себе движением бёдер.
– Я, всего лишь, как рыцарь, хотел уничтожить алкоголь, чтобы тот не нанёс непоправимый вред моей даме сердца. И хоть я пал в неравной борьбе дело, моё живо и тело, кстати, тоже! – Ник шутил, как всегда, стараясь играть на контрасте между эротичностью момента, Кириным недовольством, и своим бесстыдством.
– Ты дурак! – она уже почти стонала от удовольствия, когда один его палец ласкал её внутри, доводя до исступления желанием почувствовать в себе нечто большее, горячее и заполняющее, а второй нащупал заветный бугорок, который мог бы подарить ей так необходимую разрядку, но в самый неподходящий момент, коварно соскальзывал, прерывая нарастающее возбуждение. – Не прощу!
Она испепеляла его похотливым, вперемешку со злобой взглядом, в тот самый момент, когда он убрал руку от её лона, и готовый сорваться с губ стон удовольствия, лишь застрял ненавистным комом в горле.
– Я договорюсь. – сказал Ник, отбросив одеяло и спустился ниже, ведь его губы так и жаждали не случившегося поцелуя, Киры, кстати, тоже.
Она чуть раздвинула ноги, пропуская его в самый интимный уголок своего тела, Ник медленно прошёлся поцелуями по внутренней части, сначала правого, затем левого, бедра. Она слегка изогнулась, то ли от щекотки, то ли небольшой судороги, предвещавшей скорое блаженство. Ник продолжал целовать, покрывая её лобок, опускаясь ниже, провел языком вокруг половых губ, очерчивая контур, словно художник, делающий наброски натюрморта на холсте. Лёгкими касаниями он ласкал клитор, вверх вниз, от кончика языка до почти его основания, на сколько позволяла длинна, снова круг у самой кромки входа и короткое проникновение, лишь, что бы ощутить жар и всю сладость её желания. Постепенно Ник наращивал темп, действовал не агрессивно, но с нажимом перейдя от трепетных касаний, к полноценным ласкам, Кира изгибалась всё сильнее, уже с трудом сдерживая в себе крики, вцепившись рукой в его волосы, она с нажимом придавила его к себе, желая чтобы сладостная пытка, наконец, закончилась, или не останавливалась вовсе.
– Больше не могу терпеть, иди ко мне! – она уже не говорила, рычала, требуя не просто ласк, а заполнения себя, ощущения единения двух тел в этом сладостном миге.
Кира практически вырвала его наверх, и не для того что бы он глотнул свежего воздуха. Она сразу же впилась в него губами, ощущая солоновато-сладкий привкус собственных соков, во время поцелуя. Но уже было не до этих эстетических тривиальностей. Кира обвила его ногами, и Ник перехватив ту под спину, приподнял к себе, а потом кинул на кровать, одновременно войдя сразу на всю глубину. Она застонала от неожиданного рывка, наманикюренные ногти впились, очерчивая неровные бороздки на его спине. Ник продолжал ритмично двигаться, то ускоряя темп, то замедляя и увеличивая длину проникновения. Уже было сложно отличить, где её стоны, а где их совместное рычание и сладострастные вздохи. Капельки пота попадали на Киру, обтекая колышущуюся в такт движениям грудь. Иногда они падали на соски, и тогда Ник отрывался от поцелуев, чтобы «собрать росу с холмов удовольствий» и воздать должное двум прекрасным и дерзко торчащим, возбуждённым буграм. Как детские жевательные конфеты, такие сладкие и сочные, кажущиеся твёрдыми как леденцы, пока их не прикусишь, ощутив всю податливую мягкость. Он любил ощущать себя в ней, двигаться всё быстрее, и жёстче, слыша Кирины стоны и чувствуя извивания. Как она, пытаясь сдерживаться в предоргазменном крике, кусала его за плечи и грудь, а иногда душила этот крик в поцелуе, пытаясь протолкнуть его в Ника, словно поделиться этой какофонией наслаждения. Кира любила в нём эту мощь, с которой она ощущала его в себе, перекаты мышц, под горячей и солоноватой от пота коже, их бугристость и обманчивую мягкость. Моменты когда он расслаблял их останавливая движение и уже казалось, что на них можно откинуться и завернувшись в их мягкость блаженно уснуть, и ту же секунду они вздувались, и рвались наружу, как гоночный болид, обтекаемый и прекрасный в своей скорости и силе.
Она уже не сдерживалась, а кричала в голос. В какой-то момент Нику казалось, что удары их тел ведут не к экстазу, а агонии, но Кира продолжала цепляться за него, словно проникновений и поцелуев было мало и ей хотелось, чтобы они, прилипнув, прошли сквозь друг друга или срослись телами окончательно, а не слились в кульминационном блаженстве. Последним криком она выгнулась дугой, словно каждый сантиметр тела, поднятый вверх, пропорционально оттягивал взрыв оргазма. Кира не смогла тянуть дольше, рухнув вниз, её тело забило в мелкой дрожи, Ник дёрнулся в ответ и они кончили почти одновременно. Он продолжал двигаться внутри неё, хотя возбуждение понемногу спадало, и это чувство было сродни зыбкому, но прекрасному сну, проснувшись от которого, ты продолжаешь лежать с закрытыми глазами, что бы попытаться досмотреть финал чудесного миража.
– Мне нравится наш пьяный секс. – Нику нужно было, что-то сказать, он никогда не любил затянувшиеся паузы, и чувствовал себя неуютно, когда нужно было насладиться моментом тишины, а не мог.
