Государь останавливается у первой ступени – тут уже ожидает его начальник Дирекции Императорских Театров господин Всеволожский.

–Ваше Величество, – кланяется он, – позвольте представить Вам лучших наших учениц. Госпожа Рыхлякова и госпожа Скорсюк…

Царь словно смотрит сквозь них и произносит своим зычным, раскатистым голосом:

–А где же Кшесинская?

–Позвольте, Ваше Величество, она же не штатная, а приходящая ученица у господина Христиана Петровича Иогансона…

–Ну и что?! – восклицает Государь. – Это не умаляет ее знатного балетного происхождения… Помню я и ее отца, и сестру, на которых наш балет некогда возлагал – и небезосновательно, доложу я Вам – большие надежды… А, вот и вы…

И откуда только Император узнает никому доселе не известную выпускницу Балетной труппы Иогансона? Разве так сильно ее сходство с отцом и сестрою, балеты с чьим участием так любил созерцать царь вместе с Великим Князем Николаем Николаевичем. А только узнал – и сразу протянул руку, чем буквально поверг в краску маленькую красивую польскую пани, спустившуюся откуда-то с лестничной галерки.

–И не холодно вам вот так? – почему-то чувства иных танцовщиц его не занимали. Ах, разве пользоваться таким доверием и расположением не есть счастье?!

–Ну что вы, Ваше Величество, ведь весна на дворе.

–Вот и я говорю весна, а они все, – он окинул взглядом стоявшую позади него семью, – разоделись словно капуста. Стыдились бы, господа! – Легкий смешок прокатился по стройным рядом членов императорской фамилии, все знали шутливый нрав Государя. – Что же, госпожа Кшесинская, будьте украшением и славою нашего балета!

Она сделала такой глубокий реверанс, какой только могла, и сразу убежала в уборную, оставив Государя знакомиться с другими, не менее талантливыми ученицами.

А десять минут спустя Император, поднимаясь по лестнице вглубь театра, услышал голос Наследника:

–Между прочим, pap`a, вы повели себя как узурпатор.

–Чем же?

–Со всеми балеринами мы познакомились как положено, а Кшесинскую вы будто бы приберегли для себя одного!

Тот в ответ расхохотался:

–Ну боже мой, изволь, изволь, знакомься, только не кокетничай с ней сильно. А то знаешь ли, так и до влюбленности недалеко. – Мария Федоровна от такой шутки удивленно вскинула брови. – Да, что греха таить, в ее старшую сестру был влюблен… один мой хороший приятель…

Все рассмеялись – Государь явно пребывал в добром расположении духа.

Меж тем все шло к началу концерта. Пока фамилия усаживалась в ложе, Рыхлякова подбежала к польке и обиженно ткнула ее в бок:

–Довольна? Выскочка.

–Ты разве видела, будто я первой подошла к Государю?

–Как бы там ни было, а заслужить доброе слово – это полдела. Надобно еще его оправдать.

Ах, как она была права и как понимала и разделяла ее слова Маля! Как билось ее детское сердечко в минуту, когда она вышла на сцену и закружилась в невероятном по силе вращения па-де-де! Сколько грации и стати было в ней в эту минуту, что даже скептически настроенная Императрица разделила слова супруга – родство имеет большое значение.

–Ты был прав, она и впрямь талантлива, – прошептала искушенная в балете Мария Федоровна на ухо августейшему супругу. – Только вот родство не всегда есть благо. Иногда оно накладывает иной отпечаток…

–Что ты имеешь в виду?

–Только то, что она не имеет права быть хуже отца и сестры. А даже сравняться с ними – уже дело непростое.

–У нее получится.

Да, у нее уже получалось! Делая прыжки и порхая по сцене словно бабочка в это время года порхает по цветам в широком поле, Маля как будто бы стремилась выпорхнуть из театра и пуститься в красивейший полет. Она хотела прыгнуть так высоко, как никогда не прыгала ни ее сестра, ни заносчивая enfant terrible Рыхлякова, ни ее подруга Скорсюк, ни Цукки, ни Линьяни. И это понятно – ведь ее, а не кого-либо другого отметил сам Государь.

Мария Федоровна меж тем уловила взгляд сына на сцену – он буквально был прикован к роскошным и витиеватым движениям молодой балерины.

–По-моему, ей не хватает скромности на сцене, – попыталась она унять кипящий в молодом сыне восторг.

–А по-моему, в балете это категория лишняя…

Император оценил остроумие сына – и захлопал громче, чем хлопал остальным, как только выступление сию минуту закончилось, хотя это и было не положено; хлопать даже монарху надлежало всем одинаково, чтобы не создать ни у одной из юных танцовщиц ощущение исключительности. Мария Федоровна понимала, что сварливый муж снова сел на любимого конька, принявшись оспаривать ее точку зрения – не потому, что имел иную, а потому, что привык быть первым, и потому тоже стала аплодировать что было сил. Лучший способ одолеть его нрав было выбросить белый флаг.

Через час, когда выступления всех танцовщиц подошли к концу, все стали садиться за столы.

–Где ваше место? – первым делом спросил государь, как только встретил Малю после концерта в зале, где были накрыты столы с яствами.

–У меня нет своего места, Ваше Величество, я ведь не штатная, а приходящая ученица.

Он перевел свой суровый взгляд на Всеволожского. Тот развел руками и покраснел.

–Непорядок. Садитесь тогда со мною рядом.

Маля чувствовала на спине явно злые взгляды Рыхляковой и Скорсюк, и потому предпочитала не оборачиваться в ту минуту, когда Государь снова одарил ее своей лаской. Просто уселась рядом. Наследник сел от нее по левую руку и теперь, по правилам этикета, должен был за нею ухаживать.

–Только сильно не флиртуйте, – снова бросил царь и улыбнулся. На сей раз Мария Федоровна, которой, очевидно, наскучил однообразный юмор супруга, не разделила его эмоций. Да и самой Мале было не до смеха – все время, пока она танцевала, ей казалось, будто Николай Александрович смотрит на нее очень пристально, и, если бы она хоть мгновением поймала его взгляд, хоть бы минуточкой доли ответила ему, то непременно потеряла бы равновесие прямо там, на подмостках. Теперь же он сидел рядом, и она буквально не знала, куда ей девать глаза. Надо сказать, что он тоже был порядочно смущен – в отличие от обычного королевского отпрыска, скромность была ему весьма присуща.

Не найдя подходящего слова, с которого следовало бы начать разговор с юной дамой, он взял в руки эмалированную кружку, что стояла на столе и повертел ее перед собой.

–Ха, какое убожество. Вы небось дома-то не пьете из таких кружек?

Маля расхохоталась, и тем самым показала ему, что вовсе не так следует начинать светский разговор.

–Да, простите мне мою неуместную фразу… Вы, кажется, обронили, когда танцевали…

Наследник протянул ей руку – в ладони был зажат маленький серебряный браслет. Она вытянула вперед свои запястья – на одном из них был похожий. И когда только он успел заметить такую малозначительную деталь ее гардероба? Или это просто такая попытка ухаживания?

–Как видите, Ваше Высочество, браслет у меня один и он на моей руке.

–Не может быть! Когда вы танцевали, он упал прямо к моим ногам!

Она впала в краску и подняла глаза, лихорадочно ища за столом хотя бы одного, кто мог бы откомментировать такое поведение будущего Государя. Насколько ей было известно, он не слыл ловеласом или сердцеедом и потому не в его правилах было держать за пазухой этакий дежурный комплимент… Наконец случайно она встретила чей-то добрый и теплый взгляд. Все плыло от смущения перед глазами юной балерины и она не сразу разобрала, что взгляд принадлежал великому князю Сергею Михайловичу – сыну того бравого военного, Михаила Николаевича, что вечно своими плоскими шутками веселил всю императорскую фамилию и их приглашенных. Он одобрительно кивнул. Она взяла браслет.

–Благодарю Вас, Ваше Высочество…

–Не за что! – он перебил ее, очевидно, волнуясь. – Я правда уверен, что это ваша вещь. Не случайно же я отыскал ее после вашего, а не чьего-либо другого танца…

–Должна признать, что не видела у выпускниц подобной красоты…

–Я должен признать то же самое, – оба рассмеялись. Понятно, что ни о какой еде не могло быть и речи. Государь проявил такт и не вмешивался в их разговор, увлеченно беседуя с Всеволожским о каких-то танцевальных пустяках.