Вместо радостной улыбки, которой трактирщики обычно встречают новых клиентов, на лице представителя этого могучего племени отразиалсь истинная мука.
— Не велено, — с тоской произнёс он.
— Что не велено? — искренне изумился Теодор.
— Принимать чужих не велено, — всё так же тоскливо протянул трактирщик, — Только с личного разрешения графини. Так что, мужик, иди отсюда, я тебя не видел.
— Как это так?! — возмутился Тео, — С каких это пор люди, работающие на графиню на прииске, стали чужими?! У нас договор: приезжаем в город за покупками когда хотим, без ограничений.
— Ну вот и ехал бы себе за покупками, а потом назад, не подводил бы меня под штраф, — чуть не плача заныл мужчина.
Тео сердито засопел:
— Как ты себе это представляешь? Знаешь, сколько оттуда добираться? Я и так выехал до зари, а в город попал только сейчас. У вас тут всё давно закрыто, ни одна лавка не работает, не говоря уже о рынке. Ну, мы про то заранее знали, так что я должен был переночевать, а завтра закупиться и назад. А теперь, выходит, чеши назад несолоно хлебавши? Я так не согласен. Меня же ребята побьют!
Неизвестно, сколько бы они так препирались, но в эту минуту в трактир вошли стражники во главе с самим Хельмутом. Они проезжали по улице и увидели неизвестного им мула у коновязи. Сообразив, что можно содрать с трактирщика штраф за нарушение, всей толпой ломанулись внутрь. Двое окружили Тео, двое — трактирщика, а Хельмут лично сел за ближайший к стойке стол и произнёс донельзя довольным голосом:
— И кто же это тут у нас?
Поняв, что ничего путного от перепуганного до полусмерти мужика за стойкой не дождёшься, Теодор спокойно заявил:
— Кто-кто! Сам знаешь кто! С приисков её милости я! Послан, значит, обществом, чтобы продуктов подкупить всяких разных. Нам по договору обещали всяческое содействие: и что продукты в долг будут отпускать по записи, и что ночевать в трактирах её милости тоже можно в долг. Бумага нам была дана её милостью, где она в том подписывалась и всё это обещала.
Хельмут застыл и внутри у него всё похолодело от неприятного предчувствия. Дураком этот лишённый совести и сострадания человек не был и размышлять умел. Он давно приладился воровать доходы с приисков, но как-то совсем забыл, что они берутся не из воздуха. И вот перед ним один из тамошних работников, создатель богатства, можно сказать. В том, что приезжий — именно работник с приисков, у него сомнений не возникло. Выглядел он подходяще, средство передвижения тоже специфичное, кроме как на приисках мулы нигде не использовались, да и говорил так, как говорил бы знакомый с делом человек. Всё совпадало и не давало почвы для подозрений.
Конечно, дорожить этим мелким рыжеватым мужичонкой у Хельмута причин не было. На приисках таких около полутора тысяч. С другой стороны, если он не вернётся с покупками, обязательно кто-то притащится выяснять. Не приведи боги, люди с приисков узнают, что с парнем случилось плохое по вине стражников графини… Как бы все полторы тысячи не снялись в одночасье и не притопали в город разбираться. Силами Хельмутовых ребят такую ораву не удержишь. Такое лет пятнадцать назад случилось на одном из приисков в империи, так потом император разобрался и сменил там владетеля домена. Громкая история, здесь её давно забыли, но сам Хельмут помнил отлично. Они с отцом тогда служили именно там, отец — командиром стражников, а сын — рядовым. Во время волнений командира убили одним из первых. Швырнули из толпы камень в голову, а кто именно это сделал, разбираться никто не стал. Самому Хельмуту едва удалось унести ноги и с те пор для него империя закрыта.
Он давно выбросил эту историю из головы, но сейчас перед глазами как живая встала картина: вот отец поднимается в стременах, вот ему прямо в лоб летит камень и здоровый, сильный мужчина валится под копыта собственного коня, а забитые, тихие рудничные рабочие сносят стражу, как ветхий забор из соломы. Не хотелось бы повторения прошлого в тихом, благословенном Эгоне.
Поэтому он, выждав пару минут, спросил для порядка:
— Как зовут тебя, работник с приисков?
— Томас Миллер, — отрапортовал Тео.
Он нарочно назвал это имя: более распространённого в Гремоне трудно было найти. Разве что заменить Томаса на Клауса. Не то, что в каждой деревне имелся такой, в каждом классе каждой гремонской школы сидел Миллер: либо Томас, либо Клаус и очень редко кто-то ещё. Гремонцы ценили традиции больше, чем разнообразие.
Хельмута сейчас не очень волновало имя работника, хотя, если бы оно оказалось необычным, могло вызвать беспокойство. Прозвучавшее походило на его ожидания и, наоборот, успокаивало.
— Отлично, Томас Миллер, — сказал глава графининой стражи, — У тебя нет причин для беспокойства. Ты же приехал, чтобы что-то купить, но лавки уже закрыты? Отдыхай, завтра ты сможешь выполнить то, за чем тебя послали. Наша госпожа помнит свои обязательства перед теми, кто создаёт богатство Эгона и лично оплатит твоё пребывание в этом трактире. А ты, — он кивнул головой в сторону трактирщика, — пошли кого-нибудь, пусть поставят мула в стойло. Животные, работающие на приисках, принадлежат нашей госпоже, так что им следует создавать хорошие условия.
Затем он поднялся, махнул рукой своим сопровождающим и вышел прочь. Стражники, недовольно гомоня, двинулись за ним. Они уже предвкушали добычу и были разочарованы тем, что рыбка сорвалась с крючка, но идти против своего начальника никто не смел.
И Теодор, и трактирщик, не сговариваясь, в изнеможении опустились на стулья и переглянулись. После пережитого обоих не держали ноги.
— Повезло, — резюмировал трактирщик, — да и ты молодец. Сумел намекнуть этому коршуну жадному, что добыча ему не по зубам. Правильно сделал. Эх, когда уже наш граф вернётся и даст этой нечисти укорот?
Он правильно рассудил, что столкнувшийся с деятельностью Гедвигиных приспешников не проникнется к ним добрыми чувствами даже если не пострадает. Тео сочувственно закивал.
— Да, слыхал я, что в городе чудные дела творятся, но чтобы настолько… Мне и стража на воротах не советовала ехать, но я подумал, что преувеличивают. Оказывается, даже преуменьшают. А что же граф? Почему вы все на него так надеетесь? Разве он не будет держать сторону маменьки?
— Какой маменьки? — удивился трактирщик, затем сообразил, — Эх, Томас, да ты же не местный! Не знаешь, что новому графу старая графиня приходится скорее тёткой, а не матерью. Он-то у нас незаконнорожденный, только наш старый граф не захотел позорить имя своей возлюбленной и заставил Гедвигу признать бастарда. А родила его её родная сестра. Красотка была не чета своей сестрице, не мудрено, что господин наш в неё втрескался по уши.
— Понятно, — протянул Теодор.
Выходило, что историю Ульриха здесь не знал только слепоглухонемой от рождения. Но, если кто-то когда-то и сочувствовал Гедвиге, то своими действиями она погубила зачатки хорошего к себе отношения ещё в зародыше. Другого бы это вдохновило на более тесный контакт с местной публикой, но Теодор знал жизнь не понаслышке. Если кому-то взбредёт в голову, что он что-то знает об Ули и его местонахождении, то тут же сдаст его стражникам Хельмута. Потому что молодой граф — это далёкое и неверное будущее, а награда за поимку — вот она, выражена в золотых гитах.
Поэтому он не стал поддерживать излияния трактирщика на тему графов и графинь, а попытался вытянуть из него более приземлённую информацию. Что сейчас происходит в городе и как оно отражается на всём графстве?
Выяснилось, что за трое суток, что они отсутствовали, орлы Хельмута развили бурную деятельность. Все они были людьми пришлыми, в основном изгнанными из гильдии наёмников за неприемлемые действия, так что действовали в домене своей госпожи как в отданном на разграбление городе. Поощряемые графиней, которая велела не стесняться в методах, они врывались в дома, заявляли, что им донесли, будто хозяева укрывают сбежавших из тюрьмы преступников, обыскивали их под этим предлогом и уносили с собой всё, что под руку подворачивалось. Так как их было немного, то пока пострадали только наиболее зажиточные горожане, но никто не сомневался, что завтра может наступить их черёд. Жители Эгона не первый день знали Хельмута: его ненасытную жажду богатства и власти.
