Ганди сказал: «В жизни есть много другого, помимо ее скорости»[11]. К несчастью, он не сказал, чего именно, он просто оставил нас в полном неведении, а сам ушел с важным видом в своем подгузнике.

Чтобы компенсировать эту скрытую бесполезность, мы притворяемся, что ужасно важны и можем что-то дать этому миру. Именно для этого есть Твиттер, где можно проверить, сколько у нас подписчиков. Сто или тысяча людей, которых вы никогда не встречали, рассказывают вам, что они ели на обед, обнаружив, что вы существуете. Так мы понимаем собственную значимость. Мы, как птенцы, только что вылупившиеся из яиц, ходим, «твит, твит, твит», ищем крохи внимания, крохи любви, возможно, даже червячка – все что угодно годится, лишь бы нас заметили.

На деле мы все подлежим утилизации, как восковые фигуры. Как только вы теряете свою работу, красоту или статус – что со временем обязательно происходит, – вас расплавляют и используют, чтобы изготовить очередную важную персону. Я была в музее у мадам Тюссо, и там Чарли Чаплин стоял рядом с сортиром, а Николь Кидман вообще расплавили и сделали 150 свечей. Сегодня ты икона, завтра – свечка. Джерри Холл[12], должно быть, сейчас на чьем-то именинном пироге.

Мы бежим, потому что не хотим заглянуть внутрь себя и, возможно, увидеть, что там нет ничего, что поиск смысла – пустая трата эфирного времени. Мы вечно заняты, поэтому нам некогда подумать о том, насколько бесплоден весь этот бег. Как жуки-скарабеи, которые строят из навоза свой круглый дом и не останавливаются, чтобы подумать: «Э, а куда он катится?»

В выходной день я просыпаюсь и подпрыгиваю в панике от того, что у меня может не быть никаких сколько-нибудь важных занятий. Возможно, именно поэтому я и подобные мне люди составляют бесконечные списки «необходимых дел». Для нас занятость делами – это Бог, мы поклоняемся ей. Люди спрашивают, занята ли я, и я отвечаю им: «Я так загружена, что у меня уже было два инфаркта». Они поздравляют меня с этим достижением.

Мы почитаем тех, у кого самый плотный график. Чем больше вы заняты, тем выше ваш статус как человеческого существа. Те из нас, кто страдает от этого феномена, разгоняются до безумного количества «необходимых дел», доводя себя до болезни. И все это ради того, чтобы не смотреть внутрь себя и не замечать, что в нас, возможно, нет вообще никакого смысла. Так кто же в конечном итоге побеждает? Занятые, вечно бегущие люди? Или, может быть, тот, кто сидит целый день на камне и рыбачит, у кого есть время ощутить дыхание ветра на своем лице? Кто настоящий победитель? Господи, прошу тебя, только не рыбак!

Вот пара типичных ответов на вопрос: «Вы заняты?»

Если вы используете одно из этих двух выражений, то вы, вероятно, в списке лучших из тех, кто «живет полной жизнью», – хотя вы слишком заняты, чтобы у вас была хоть какая-то жизнь.

В Лондоне у меня есть соседки, которым не надо зарабатывать на жизнь, и они заняты по полной программе. Они занимаются пилатесом пять раз в неделю, чтобы их тазовое дно могло выдержать несколько кубометров воды. Их можно было бы использовать вместо водонапорной башни. Затем они переходят к шопингу со своим личным шопинг-консультантом (это занимает несколько часов), сушат волосы феном (еще час), ланч (четырехчасовое наполнение). Потом им нужно забрать детей из школы, сделать за них домашнюю работу, и тут уже пора одеваться, чтобы успеть к началу благотворительной акции. Вы знаете, что это значит? Они идут в роскошный отель и платят 2000 фунтов за блюдо, чтобы спасти тунца.

Эти женщины Пилатеса жалуются, что их мужья работают до полуночи и им самим приходится водить своих отпрысков в детский сад, куда принимают детей только с шестизначным IQ. Я пыталась (тщетно) сказать им, что брак – это «договорная сделка». Я даже делала для них небольшую раскладку, чтобы они могли смотреть на вещи шире. Я говорила им: «Если ваш муж зарабатывает более 150 000 фунтов стерлингов в год плюс бонусы, у вас как у жены нет никаких прав. Вы заботитесь о доме и о детях. Вы должны обеспечивать ему секс, где бы и когда бы он этого ни захотел, и оставаться молодой и стройной, пока смерть не разлучит вас».

«Если ваш муж получает около 75 000 фунтов в год, вы по-прежнему заботитесь о доме и о детях, но можете отбить у него 27 часов в неделю на ваших подруг. Если он не помогает вам по выходным, возможно отказать ему в сексе».

«Если он зарабатывает меньше 10 000, вы имеете право послать дом и детей к черту».

Это все касается ситуаций, когда муж один зарабатывает деньги в семье. Если все деньги зарабатывает жена и получает, скажем, 150 000 в год, что эквивалентно 575 000 в «Мужской Валюте», она все равно должна делать все остальное, поскольку эволюция не дала мужчинам глаз, чтобы видеть такие мелочи, как отпечаток копыта на ковре. Но мужчина выполняет очень важную функцию: он должен стоять и смотреть в сторону горизонта, чтобы убедиться, что там нет диких зверей.

Шопинг – это наш поиск любви

Потребность иметь все больше и больше заражает не только жен футболистов или больших шишек из крупных организаций. Все мы, по-своему, никогда не перестаем «хотеть», вот почему нам нужны 6000 метров торгового комплекса. Скопления небольших магазинчиков недостаточно, чтобы удовлетворить нас. Шопинг никогда не прекращается, бренд говорит все. Наша самооценка заставляет нас покупать дизайнерскую сумочку, цена которой равна валовому национальному продукту Хорватии. Именно поэтому не имеющие денег люди тратят свой последний шекель на «Dolce and Gabbana» или 300 фунтов стерлингов на пару «Nike»-ов. Если на вашей дамской сумочке есть бирка «СС»[13], вы можете получить уважительный кивок от каждого, кто проходит мимо, даже будь вы бомжом. В Майами я однажды видела бродягу, который вез свои пожитки в тележке, украденной им из «Bloomingdale’s»[14]. Он был одет в газету, а на голове у него была кепка с надписью «Born to Shop» («Рожден, чтобы покупать»).

То, что мы надеваем на себя, служит нашим новым средством самоидентификации. Люди, которые носят «Prada», обычно тусуются с такими же прадарианцами. То же самое с другими брендами. Люди ищут себе подобных, свое племя. Представьте себе: целая стая Гуччей у водопоя и несколько Праймарков[15] в стороне обгладывают скелет.

P. S. Доказательство нашего безумия – то, что мы покупаем угги. Откуда в нашем мозге потребность выглядеть как эскимосы, у которых вообще нет представления о моде?

Некоторые люди думают, что для достижения состояния радости надо всю жизнь провести где-нибудь на вершине горы, завернутым в простыни и с точкой на лбу. Другие растят кристаллы, едят землю, молятся, поют псалмы и танцуют с волками. Возможно, они даже получают удовлетворение… Я уверена, что достаточно сидеть на скамейке и кормить белку, не впадая в нервозность. Но проблема в том, что нам все время хочется большего. Мы лучшие из всех существ, живущих на планете, поэтому мы ищем Священный Грааль – счастье.

Я тоже была сумасшедшей американкой, считавшей, что все мы имеем право стремиться к счастью. Именно поэтому они каждое утро со своей белозубой улыбкой требуют двойной латте карамель маччиато, перед тем как чирикнуть «хорошего дня». Не так много людей ощущают счастье, когда смотрят на облака или идут по прибрежному песку. Большинство ловят особый болеутоляющий кайф, только когда покупают, побеждают, достигают, добывают или выбивают что-то. В этом случае мозг дает нам дозу дофамина, который заставляет нас испытывать приятные ощущения. Нам не нужна химия, мы сами по себе производим наркотики.