Я вламываюсь в квартиру Валентина Моргенштерна, думала она, напрочь сбитая с толку. Все казалось каким-то нереальным.

Квартира была элегантной, почти что царственной: стены были задрапированы обоями с золотыми лилиями, мебель была обита велюром. Блестящий паркет был покрыт плюшевыми коврами. Тяжелые золотистые шторы чуть приглушали свет. Единственной не вписывающейся в интерьер вещью был большой стеклянный шкаф в центре, где лежала Доминик дю Фруа — связанная, избитая, без сознания.

Прежде, чем она решила, как поступать, послышался звук проворачиваемого в замочной скважине ключа. Повернулась дверная ручка. Селин, недолго думая, нырнула за шторы. И заставила себя не двигаться.

Из своего укрытия она не видела, как Валентин ходил туда-сюда по гостиной. Но слышала все необходимое.

— Проснись, — бросил он.

Пауза, а затем болезненный вскрик.

— Демон-халфас? — его голос звучал одновременно позабавленно и разъяренно. — Серьезно?

— Ты же хотел, чтобы выглядело реалистично, — проскулила Доминик.

— Реалистично, а не угрожающе.

— А еще обещал заплатить мне. Но я здесь, в какой-то чертовой клетке, с пустым кошельком. И шишками на голове.

Валентин тяжело вздохнул, словно раздражался и терял время.

— Ты сказала то, о чем мы договорились? И подписала признание?

— А не об этом ли доложили тебе твои шавки, бросив меня тут? Так что ты платишь мне за услуги, а потом мы забудем все, что случилось.

— С удовольствием.

Раздался странный звук, который Селин не сумела понять. А затем запах, но уже понятный: горящая плоть.

Валентин прокашлялся.

— Можешь выходить, Селин.

Девушка застыла. Словно потеряла способность дышать.

— В последнее время уловки тебе не даются, да? Давай, покажись, — он резко хлопнул в ладони, словно подзывал питомца. — Никаких больше игр.

Селин вышла из-за шторы, чувствуя себя полной дурой.

— Ты знал, что я тут? Все это время?

— Ты бы удивилась тому, сколько всего я знаю, Селин, — холодно улыбнулся тот.

Он, как и всегда, был облачен в черное, отчего его волосы словно горели светлым огнем. Селин даже подумала, что, если судить объективно, Валентин был так же красив, как и Стивен, однако подумать о нем в подобном ключе не выходило. Он был красив красотой статуи: идеально вылеплен, непреклонен, словно камень. Иногда в Академии Селин наблюдала за ним и Джослин, поражаясь, как одно ее прикосновение было способно растопить его лед. Однажды Селин застала их в объятиях и из тени наблюдала за тем, как они теряются друг в друге. Как, стоило разорвать поцелуй, Валентин нежно-нежно коснулся ее щеки, и выражение его лица, когда он смотрел на свою возлюбленную, было почти человеческим.

Сейчас же в нем не было и следа той человечности. Он широко развел руки, словно приветствуя ее в роскошной гостиной. Клетка в центре помещения была пуста, если не считать тлеющую груду кожи и черного кружева. Доминик дю Фруа была мертва.

Валентин проследил за ее взглядом.

— Она была преступницей. Я лишь ускорил неизбежное.

О Валентине ходило множество слухов, особенно о том, как он изменился, когда убили его отца. Люди говорили о жестокостях, которые он совершал не только по отношению к жителям нижнего мира, но и к любому, кто вставал у него на пути. Любому, кто ставил его действия под вопрос.

— Ты выглядишь взволнованной. Даже… напуганной.

— Нет, — быстро отозвалась девушка.

— Словно думаешь о том, что проникновение в мою квартиру в попытках шпионажа приведет к кое-каким неприятным последствиям.

— Я не шпионила, я просто…

Он одарил ее улыбкой. Столь теплой и солнечной, что Селин ощутила себя откровенно нелепо.

— Не желаешь ли чашечку чая? С печеньем. Выглядишь так, словно не ела целый год.

Словно приманка: не только чай и печенье, но и нарезанный свежий багет, козий сыр, крохотный горшочек с медом, а также чаша с черникой, которую словно только что сорвали с ветки. Селин и не подозревала, что голодна, пока не ощутила вкус меда на языке. Она была голодна до невозможности.

Затем последовал вежливый парижский диалог: они обсудили свои любимые кафе, места для пикника, лучшие заведения с блинчиками, сравнили достоинства д’Орсе и Помпиду. А после Валентин, откусив кусок от багета с сыром, заметил достаточно бодро:

— Ты, конечно, знаешь, что остальные считают тебя слабой и не особенно выдающейся.

Селин едва не подавилась черникой.

— Если бы учитывалось мнение большинства в Круге, тебя бы в нем не было. К счастью, демократией у нас и не пахнет. Они думаю, что знают тебя, Селин, но на деле не знают и половины. Правда же?

Девушка медленно покачала головой. Никто ничего о ней не знал на самом деле.

— Но я в тебя верил. Доверял. И ты отплатила мне подозрением?

— Я и правда не…

— Разумеется. Ты ничего не подозревала. Просто хотела нанести светский визит. Спрятавшись за моими шторами.

— Ладно. Oui. У меня были подозрения.

— Видишь? Умничка, — снова эта теплая ободряющая улыбка. — И что же ты разузнала обо мне в своих бесстрашных расследованиях?

Притворяться не было смысла. И Селин была столь же любопытна, сколь и напугана. Поэтому и рассказала правду:

— Доминик дю Фруа не имела никаких дел с охотниками. Лишь с тобой. Ты пытаешься кого-то подставить и используешь для этого нас.

— Вас?

— Меня, Роберта и Стивена.

— Ах, Роберт и Стивен. Да, я действительно их использую. Но тебя? Ты же здесь, не правда ли? И увидишь все как на ладони.

— Правда?

— Если пожелаешь…

Родители Селин никогда не читали ей сказки. Но она самостоятельно прочла их, вынося для себя простую истину: следует быть осторожной в своих желаниях.

И, как и любой Сумеречный охотник, она прекрасно знала: все легенды правдивы.

— Я хочу знать, — проговорила она.

Он подтвердил ее догадку. О том, что подставляет двух невиновных охотников. Виновны они были лишь в том, что встали на пути у Круга.

— Они увязли в традициях, в коррупции Конклава. И настроены на мое уничтожение. Поэтому я сделал первый шаг, — он использовал мага, дабы подбросить улики. А теперь использует Стивена и Роберта для подтверждения ее признания. — Поскольку она сама, к сожалению, показания дать не сможет.

— А что насчет Смертельного Меча? — поинтересовалась Селин. — Тебя не беспокоит то, что случится, когда обвиняемых охотников станут допрашивать?

Валентин цокнул, словно разочаровавшись в том, что она пришла к верному заключению.

— Очень жаль, но так далеко вещи не зайдут. Я знаю, что эти два охотника попытаются совершить побег, когда их будут перевозить в Город Молчания. И погибнут в воцарившемся хаосе. Как трагично.

Слова повисли над ними тяжелой ношей. Селин пыталась все обдумать. Валентин не просто подставлял двух невинных Сумеречных охотников. Он собирался хладнокровно их прикончить. Немыслимое преступление, по закону караемое смертью.

— Зачем ты рассказываешь мне все это? — она старалась не выдать дрожь в голосе. — Почему ты так уверен, что я тебя не сдам? Разве что…

Разве что он не собирался позволить ей уйти из этой квартиры живьем.

Мужчина, способный спокойно убить двух охотников, точно так же способен и на убийство третьего. Все ее нутро кричало, что надо вскочить на ноги, достать оружие, выбраться отсюда, побежать прямиком в Парижский Институт и рассказать им обо всем. Остановить это все, пока ничего не зашло дальше.

Валентин спокойно наблюдал за ней, сложив на столе руки. Словно говорил: твой ход.

Но она не двигалась.

Семья Верлак, управляющая Парижским Институтом, дружила с ее родителями. Несколько раз Верлаки обнаруживали ее в тайных убежищах и отправляли назад домой. В самый первый раз, когда она попросила убежища в Институте, где, как полагалось, любой охотник мог чувствовать себя как дома, Селин сказали, что она была слишком молодой для таких просьб и не понимала, что такое убежище. Ей сказали, что ее родители любят ее и что не стоит причинять им столько проблем.