Глава двадцать девятая
С рождением внука Нагатай-бек изменил своему правилу - чаще стал покидать усадьбу и гостить у дочери. Случалось, что он по нескольку дней не приезжал домой.
Однажды старик и возница Юсуф возвращались от Джани. Нагатай сидел на арбе, возница - верхом на муле. Юсуф вполголоса напевал унылую песню, а Нагатай полудремал, легонько покачиваясь из стороны в сторону. Он то закрывал глаза, то опять открывал их, чтобы поглядеть, много ли проехали, как заметил: что-то белое мелькнуло сверху под колесо арбы.
- Стой! - вскричал Нагатай, вытягивая вперед руку.
Юсуф остановил мула и повернулся вполоборота, удивленно кося на хозяина узким глазом.
- Посмотри, что попало под колесо?
Возница слезать не хотел, сильно перегнулся с седла, ничего не увидел и тогда, кряхтя и охая, неохотно спустился наземь. Тем временем вокруг собралась толпа из стариков и детей. Стоя поодаль, они переговаривались друг с другом, качали головами, вздыхали и скорбно смотрели под колеса.
Юсуф подошел к арбе, согнул свою широкую спину и долго находился в таком положении. Нагатай взирал на него сверху и думал, что бы там могло быть и почему он так долго не выпрямляется, наблюдая, как у того шевелятся локти и все красней и красней становится шея. Непонятно отчего он начал волноваться. Наконец Юсуф распрямился, на его ладонях лежал мертвый голубь, в крови и грязи.
- Какое-то кольцо, - сказал Юсуф, показывая Нагатай-беку переломанную красную лапку с желтым ободком. Он пыхтел и отдувался, разглядывая ободок. Потом сказал: - Что-то написано.
Маленький худенький старикашка, в чалме и с клюкой, подковылял к Юсуфу, близко наклонился к лапке голубя и слабым голосом нараспев прочел:
- "Кто поймает сию птицу, да пусть вернет её Биби-ханум!" Эгей! произнес старикашка и быстро заковылял прочь. Всех, стоявших вокруг, точно ветром сдуло.
Растерянный, испуганный Нагатай-бек и Юсуф с мертвой птицей в руке остались одни на улице. Эта раздавленная белая птица нынешней управительницы Сарая, дочери хана Бердибека, жены всесильного эмира Мамая, своенравной, капризной, вспыльчивой Биби-ханум, привела Нагатай-бека в ужас.
"О Всемилостивый! За что ты наказал меня?!" - проговорил он чуть слышно, все его огромное тело сковала непонятно откуда взявшаяся немощь, он опрокинулся навзничь, потеряв способность двигаться и соображать.
Юсуф хлестнул мула и повез хозяина домой.
Их встретил Ознобишин и, увидев бледное, потное, перекошенное лицо Нагатая, испугался, подумав, не стряслось ли чего с Джани или Лулу.
- Озноби, - прошептал Нагатай-бек. - Я пропал!
Сбежались слуги, подхватили Нагатай-бека на руки и, беспомощного, тяжелого, осторожно понесли в дом.
Когда Михаил во всех подробностях узнал о случившемся, он успокоился, однако все-таки решил: это беда! Раздавлена птица государыни! Почтовый голубь! Да за такое, он слышал, при дворе враз лишали головы. Поплатился же жизнью Ибрагим-мурза за убитую ханскую собаку. А уж коли такое случится, пиши пропало: имущество отпишут в казну, рабов распродадут, Джани и Лулу останутся, как нищие, без куска хлеба. А с ним, рабом Нагатая, что станет? Пропадет совершенно. И не видать уж ему тогда своей Руси. Самое лучшее возместить в сто крат стоимость погибшей птицы, хотя это, конечно, тоже не милость, ибо цену установит сама государыня, как она сделала за нечаянно раздавленную кошку Саткиным-большим, храбрым и сильным ханским нукером, и разорила его вконец. Бедняга вынужден был продать своего коня, оружие и доспехи, чтобы откупиться. У Михаила мелькнула мысль: "А не заменить ли голубя?" Куда проще! Купить на базаре такого же почтаря, переставить колечко и снести его во дворец. Если смотритель голубей ещё не известил ханшу о пропаже птицы, дело можно легко уладить взяткой.
На следующее утро Михаил и Костка отправились на базар, в птичий ряд. Голубей там было великое множество, всех пород и расцветок. Они без труда отобрали двух белых почтарей, так похожих на раздавленного, точно они вылупились из одного яйца, и отправились домой.
Однако через несколько минут покупка разочаровала Михаила, и он подумал, что Биби-ханум, вероятно, давно уже известно о гибели птицы. Ведь тому было много свидетелей, и его обман сразу откроется. И тогда уж Нагатаю точно несдобровать. Выходит, зря старался. Что ещё можно предпринять, чем задарить ханшу, как вымолить её прощение и спасти Нагатая от опалы?
В глубокой задумчивости шел он по базару, ведя за узду своего вороного, и не обращал внимания на обычную сутолоку, шум, крики торговцев и покупателей.
Зато Костка, беспечно следовавший за ним со своим серым, на спине которого была приторочена клетка с голубями, не пропускал ни одной лавки, чтобы мельком не заглянуть в нее. И вот, когда они проходили по невольничьей части базара, Костка окликнул Михаила.
Ознобишин не сразу его услышал и поэтому немного ушел вперед, остановился, недовольно посмотрел на Костку и, видя, что тот улыбается во весь свой беззубый рот, сплюнул от досады и хотел обругать его по-русски, но тот так настойчиво указывал руками на невольников, сидевших под тентом, что Михаил глянул туда же, без всякого любопытства, с угрюмым выражением лица. И тотчас же понял всю радость своего друга и сам возрадовался, ибо то, что увидел, было их спасением! А увидел он прехорошенькое детское личико. То была беленькая русская девочка лет девяти-десяти, с русыми волосиками, стройная, тоненькая, как былиночка. Она была так мила, что от неё нельзя было отвести глаз.
Михаил поблагодарил Костку кивком головы за это открытие и подивился, как это он, опытный и разумный человек, мог забыть слабость ханши. Не имея детей, эта почтенная женщина всей душой и сердцем любила хорошеньких и маленьких девочек, с удовольствием брала их себе в услужение и называла дочками. Ознобишин сразу определил: эта девочка умилостивит государыню.
Он пробрался сквозь толпу ротозеев к чернобородому купцу и завел с ним разговор о продаже ребенка. Михаил был не первый, кто интересовался девочкой, поэтому купец назвал цену, безмерно удивившую его.
- Почему так дорого?
Стоимость этого прелестного создания равнялась стоимости молодой красавицы.
- Девочка не одна. Я даю с ней вот эту женщину. - И он указал на смуглую худенькую старушку, сидевшую на чурбаке.
Михаил изумился:
- Да зачем мне старуха?
- А мне, почтеннейший, куда её девать?
Ознобишин усмехнулся, дивясь наглости купца, и тут за своей спиной услышал сиплый голос:
- Я беру их обеих.
Обернувшись, Михаил увидел рослого малого в полосатом халате, распахнутом на широкой волосатой груди. Его маленькие масленые глазки, толстые губы, да, пожалуй, все его несколько опухшее, бабье лицо выдавали в нем сладострастника. Одна мысль, что эта беленькая, слабенькая, беззащитная девочка попадет в его потные жадные лапы, заставила Михаила почувствовать отвращение. Он решил без борьбы не уступать ребенка. Михаил прибавил пять динаров к цене, назначенной торговцем, малый - ещё три, Ознобишин - ещё четыре сверх этого, малый - два динара.
Михаил в нерешительности закусил губу и поглядел в светлые детские очи, напоминающие цвет русских озер при облачном дне, подумал: "Золотая ты моя Русь!" - и прибавил ещё два динара. Малый сдался. Ознобишин и торговец при толпе удивленных зевак ударили по рукам, и девочка и старуха стали собственностью Нагатай-бека.
Выйдя с рынка на просторную улочку, Михаил сказал старухе:
- Ты свободна. Можешь идти куда хочешь.
Старуха взяла Михаилову руку и, плача, прижала к своему морщинистому лицу. Маленькая, худенькая, ещё не сгорбленная, как иные в её возрасте, она, видимо, была крепка и вынослива.
- Доброта твоя сверх всяких мер, господин! Да пусть Аллах вознаградит тебя за это! Но, мой дорогой господин, куда же я пойду? Мне идти некуда. Нет у меня дома, нет семьи...
Она была кипчанка, тридцать пять лет служила купцу, который её продал. Звали её Кулан.
