Вот уже скоро десять лет, как он сам бежал с Красной линии. И много уже успел сделать: дослужился до штандартенфюрера, стал начальником аналитического отдела контрразведки. А с чего все начиналось? Тщедушный учитель немецкого языка и истории впервые был замечен нацистами у коммунистов. По информации неизвестного осведомителя, его описывали как очень талантливого аналитика, к тому же немца по национальности, и, ко всему прочему, имеющему весьма сложные отношения с вновь установившимся коммунистическим режимом. Была разработана сложная операция по вызволению нужного человека. И в последний момент почему-то все пошло не так. Почему-то… Георгий Иванович лучше всех знал почему. Это был его бенефис. С этой не вполне чисто проведенной операции фашистской разведки и начались первые серьезные столкновения двух режимов, в конечном итоге приведшие к столь затянувшейся войне.
Никто и не помнил, как этот худощавый человек с острым проницательным взглядом серых глаз появился на станции Театральная. Если бы кто-то в тот момент захотел проверить, то он не нашел бы ни одного свидетеля, как этот учитель прошел хоть один блокпост станции. Он появился из ниоткуда. Создавалось ощущение, что просто в какой-то момент вдруг на станции детей стали звать в школу, и у большой палатки их встречал учитель. Неслыханное дело: мир катится в тартарары, а тут неожиданно организовалась школа. Кусочек ушедшей жизни, словно магнитом, притягивал к себе всех жителей Театральной. И учитель пользовался всеобщим уважением.
Коммунистическая идеология набирала силу на Красной линии, а Театральная хоть и была под их протекторатом, но все же оставалась свободной станцией. Не было в ней желанного безропотного повиновения, поэтому появление нового человека, к которому потянулись люди, очень не понравилось партийным руководителям. А когда выяснилось, что привлечь его на партийную работу не выйдет, да и кроме всего прочего этот новоявленный учитель немец по национальности, среди верхушки стали ходить слухи о шпионах и диверсантах нового Рейха на соседнем станционном узле. Неприязнь усилилась и переросла в откровенную враждебность. Штольцу вначале запретили работать в школе как политически неблагонадежному, а после и вовсе арестовали по какому-то надуманному предлогу, обвинив его в антиправительственной агитации.
Предсказуемо, что ситуация вышла из-под контроля руководства. Привыкшие, единогласному одобрению коммунисты получили вдруг настоящую демонстрацию на станции Театральная, с транспарантами и громогласно скандируемыми под сводами станции лозунгами. Жители требовали немедленно освободить педагога, приносившего пользу. Скрывать это и дальше от Лубянки стало невозможно. Наверх доложили о протестах, и лично генсек Москвин распорядился доставить Георгия Ивановича Штольца в особый отдел. Возмутители спокойствия ему были не нужны, сколь безобидно они ни выглядели бы. А дальше произошло необъяснимое. При перевозке арестованного патрульная дрезина бесследно исчезла вместе с караулом и заключенным. Как это могло произойти возле самой Лубянки, никто так и не понял. Посреди туннеля обнаружили труп в форме штурмовика Четвертого рейха – и никаких объяснений, как из замкнутого пространства короткого перегона, в котором и испугаться толком никто не успевал, могла исчезнуть тяжелая моторизированная дрезина с десятком хорошо вооруженных охранников.
А когда Георгий Иванович объявился в Рейхе, все стало на свои места. Коммунисты объявили ультиматум с требованием выдать его, иначе… Как таковую войну никто между двумя государствами никто не объявлял. Просто на границе начали возникать вооруженные столкновения. Все чаще и чаще. И даже руководство обоих государств теперь не смогло бы с точностью вспомнить, что было той искрой, которая разожгла пожар войны. Драка шла уже десяток лет. То затихая до дипломатических конфликтов и оскорблений в адрес руководителей и мелких столкновений, то снова разгораясь до масштабов открытых боев.
Георгий Иванович машинально взял в руки книгу, лежавшую на столе. Проведя пальцами по корешку, он почувствовал под подушечками тиснение готического шрифта немецких букв.
«Mein Kampf». Пожалуй, единственный экземпляр на немецком языке, оставшийся у человечества и, по иронии судьбы, бережно хранившийся у врага фашизма. Портрет внутри еще раз вызвал недоумение… Георгий Иванович еще помнил отрывки хроник выступлений вождя Третьего рейха – Гитлера. Его живая энергетика сильно действовала на массы. Он аккуратно перевернул верхний лист и уставился в знакомый и уже почти заученный наизусть текст. В голове теснились собственные вопросы, которые нужно было решить побыстрее, но Штольц все равно медлил, возвращаясь к началу, к загадке, которую ему так и не удалось разгадать до конца. Аналитик не умел отдыхать и отвлекаться, его мозг трудился как всегда.
Идеи простые и понятные для всех… и главное близкие во все времена и для всех народов. Например, чтобы нация могла вернуть себе величие и силу… Какая нация? Бритоголовых скинхедов, демонстративно одетых в черное? Пусть сами себе сначала человеческий облик вернут, а потом уж… Власть завоевывают. Создать себе такую славу на весь метрополитен, чтобы люди отплевывались через плечо при их упоминании, не лучший способ завладеть миром.
Впечатление из «Mein Kampf» Штольц вынес только одно: написано практичным человеком, которому лучше было бы остановиться на теории. А еще лучше – стать архитектором или художником, как и хотел. Ненависть и жажда власти капали со страниц вместе с неудовлетворенностью собственной жизнью. Тараканы из головы одного сумасброда расползлись слишком широко и начали пожирать мир. Но когда-то он старательно заучивал эти факты биографии и пропагандистскую теорию. Как обрабатывать массы… Врага надо знать, понимать, и даже более того: чем опасней враг, тем ближе к тебе он должен быть. Отфильтровав похвальбу автора и прочую мишуру, он пытался все-таки понять текст, но не принять… А ведь это знание открывало двери Четвертого рейха. Ему нужно производить впечатление человека, которому поведано откровение, который обрел новую цель в жизни, прочтя эту книгу. Не обрел, слава богу. Но мимикрия необходима. Это как опасный хищник богомол, прикинувшийся засохшим листиком… своим, милым, безобидным. Принять – нет, слишком скептический ум, и не приживались в нем чуждые идеи… Ну, хоть что-то было нужно! «Массы ведомы сильными мира». Пожалуй, и в этом Адольф Америку не открыл…
Это ж как надо гордиться собой, чтобы сделать из собственной биографии краткий курс молодого оратора! И хитро сослаться на будущее, которое оценит масштаб личности, недоступный пониманию современников. Потомки оценили. Да и современники тоже – Нюрнбергским процессом. Если сто раз повторить слова «великий замысел», он таковым все равно не станет.
Зацепиться было не за что. Принципиально нового в этой книге Штольц не нашел и ничего не вынес, кроме однобоко и криво поданного краткого курса германской и австрийской истории, совершенно не нужного для его личных целей, да и сам он мог бы написать об этом подробнее и объективнее. И о пользе обработки масс он знал и без Гитлера. Идея национализма вызывала отвращение, как на нее ни гляди… Но чтобы использовать слова, не обязательно с ними соглашаться. Главное правильно рассортировать информацию, и в нужный момент она всплывет сама. С этой мыслью Штольц отложил книгу. Хватит с него на сегодня чужих тараканов.
«Воля и сила»… Если придерживаться этого – стремиться в общество, где оба качества не порицаемы, а возведены в добродетель? Годится только для тех, кто названные качества на картинке видал. То есть делай, что захочешь, с тем, кто тебе жить мешает, и никакой ответственности – общество станет на твою защиту. Вот в чем тут дело! Стоило упростить для неграмотных – и все понятно. Он этот этап познания уже прошел, до конца, от действий до ответственности за них. И выводы для себя сделал совершенно другие. Но иной точки соприкосновения с печатным талмудом не нашлось. В книге было сказано, что тот, кто хочет завоевать на свою сторону широкие массы народа, тот, прежде всего, должен отыскать ключ, открывающий двери к сердцам народа. И этим ключом становились воля и сила, а объективность Адольф представлял слабостью. Слова истинного постапокалиптического вождя, хоть и не мог Гитлер даже представить себе подобное явление в далеком будущем. Или мог?
