На лестничной площадке было три квартиры, он занимал правую, а дверь той, что посередине была вся расписана разноцветными маркерами. Да так густо, что Антон не смог бы сказать, какого цвета она была под всей этой писаниной.

Гарите в аду шлюхи сотоны

Розовые суки

Смерть лезбам

А кто у вас за мужика?

Может и меня полижите?

Мой х.. скучает по вашим кискам

4 сиськи в 1 постели…а где писюн?!!

Откусите друг другу письки

Вот лишь немногое, что успел прочитать Антон, пока не отвернулся с гулко бьющимся сердцем. Знакомая волна гнева и страха поднималась в нем, и как же он это ненавидел.

– Это уже не первый раз, – опять всхлипнула девушка, – примерно раз в месяц нам с Аннетой приходится отмывать это дерьмо от нашей двери. Чтоб они сдохли, уроды!

И она опять заплакала, закрыв лицо руками.

Джек-пот? Антону вдруг захотелось быть где угодно, только не здесь, мир упорно не давал ему хоть на мгновение поверить в иллюзию, что все может быть хорошо. Мало того, что эта красавица тоже любит красавиц, так еще и жить ему предстояло среди людей, которые раз в месяц считают нормой устраивать соседям такое. Травить двух девушек, не трогающих никого, просто за то, что они не такие как все?! Это война, подумал Антон, она началась еще до Христа и никогда не закончится, люди всегда будут ненавидеть тех, кто «не большинство». Он сам испытал на себе эту ненависть, так что за какую сторону выступать, он давно определился. И эта знакомая злость вдруг придала ему уверенности.

– Не плачьте…– начал он, обняв ее слегка за плечи, но она вдруг резко отстранилась.

– А вы случайно не из тех, кто считает, что нас надо сжигать на костре? Как вы к этому относитесь? Я вас совсем не знаю.

Страх и затравленность в ее взгляде больно резанули по сердцу, все это было ему очень знакомо. Он не практиковал однополую любовь, но его тоже травили, ненавидели и обижали, и он тоже, как и эта девушка, не заслуживал такого отношения.

– Не бойтесь, – он сам удивился той спокойной уверенности, что прозвучала в голосе и в движениях, когда он снова обнял ее за плечи. – Не обещаю, что поймаю этих скотов и настучу им по репе, но дверь отмыть помогу. А для начала – напою вас горячим чаем.

Той ночью они втроем отмывали дверь и даже осторожно шутили, новые знакомые, сплоченные общей бедой. Так они и подружились.

Антон допил кофе, привычно вымыл за собой чашку, он любил порядок, любил, когда все шло по плану, все было знакомо и привычно. Это давало ему ощущения контроля над ситуацией, а в этом мире он так мало мог контролировать. Едва он покидал квартиру, как мир наваливался на него, тысячи опасностей и случайностей, масса негатива, с этим приходилось справляться, поэтому дом свой он устроил так, что все здесь было удобно, надежно и комфортно – здесь он мог дышать, а выходя за пределы своего пространства, ему приходилось задерживать дыхание. За 3 года он привык к этой квартире, иногда даже считал ее домом, когда соседи не очень шумели за стенами, а под окнами никто не дрался или не орал. И, что радовало и печалило одновременно – никаких переездов больше не предвиделось, квартир поменьше просто не существовало, а о том, чтобы расширять жилплощадь и речи быть не могло, большая часть того, что он зарабатывал, уходила на медицинские счета. Болеть нынче было очень дорого, еще дороже – лежать в коме. 6 лет его мать блуждала где-то между этим миром и тем, и никак не могла сделать шаг ни в ту, ни в другую сторону. «Она в сумеречной зоне, – сказала ему врач, – а в сумраке очень легко заблудиться». Он запомнил эту фразу, было в ней что-то зловещее и красивое. И правдивое.

Нелегкая жизнь Антона 6 лет назад превратилась в настоящий ад, после долгого сражения с раком умер отец, за годы болезни истощив семейный бюджет до основания. А через месяц после похорон у матери случился инсульт, но за мужем она так и не последовала. В одночасье Антон остался сиротой, при этом на нем еще повисли счета из больницы, где лежала его не перенесшая утраты мать. Благо к тому времени он уже успел закончить учебу и мог бы найти приличную работу. Мог бы, но приличная работа отныне продавалась, а денег или связей у него не было. Вот тогда-то и начали проявляться его так называемые друзья. Сначала схлынула первая волна тех, с кем он учился в институте и даже иногда ходил на вечеринки, с ним стало скучно и не престижно теперь, когда он работал на любой работе, а остальное время проводил в больнице возле матери. Помощи он не просил, а они не предлагали. Антон не любил вспоминать те смутные дни, что он провел в своей «сумеречной зоне», убитый потерей отца, и шокированный болезнью матери, больше ведь у него никого не было. Деньги утекали, как песок сквозь пальцы, плата за квартиру, за больницу, он едва сводил концы с концами, не представляя, как жить дальше, как выкрутиться. Он все ждал, что мама вернется к нему, что однажды он придет, а она очнулась и ждет его. Он часами всматривался в ее неподвижное лицо, пытаясь разглядеть хоть маленький намек на улучшение, но его не было. Он говорил с ней, рассказывал о своей жизни и о событиях в мире, он верил, что она ответит, если не сейчас, то в следующий раз. Эта вера стала для него чем-то вроде навязчивой идеи, мама очнется и все наладится, все опять будет хорошо и спокойно, но время шло, и ничего не менялось. Ничего, кроме его ожидания чуда и его веры.

Антон тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания, он предпочел бы забыть те месяцы, но память бережно хранила все кошмарные дни, превратив их в орудие пытки, которым с удовольствием мучила Антона. Этот всплеск памяти не входил в его каждодневный ритуал, и отнял неожиданно много времени, а утром каждая минута была на счету.

– Опоздаю на поезд, – прошептал Антон, радуясь, что удалось вырваться из этих острых когтей его жестокой памяти, – опоздаю на работу, а сегодня никак нельзя.

Схватив со столика в прихожей свой портфель, он выскочил из квартиры, вспоминая, все ли выключил и ничего ли не забыл. Вот и еще один плюс организованности, подумал он, сбегая по лестнице, если бы он не собирал все документы с вечера, сейчас точно бы опоздал. По пути он бросил взгляд на дверь Риты и Аннеты, она была чистой. Даже очень смешная шутка со временем надоедает, вот и их соседям видимо было уже не так весело расписывать дверь двум девушкам, тем более, что реакции все равно не было никакой.

Перепрыгивая через ступеньки – лифт был слишком медленным – Антон улыбнулся, вспомнив, сколько раз с того вечера он оттирал грязные слова с этой двери. Ему приятно было думать, что победило все равно добро, ведь благодаря человеческой ненависти они обрели друг друга, и общение с соседками для него было одним из немногих светлых моментов в жизни. Да, похоже он надолго застрял в Трех Мостах, но теперь он не видел в этом ничего ужасного, и все благодаря им.

Выскочив на улицу, Антон невольно зажмурился на несколько секунд, в подъезде была абсолютная темень разбавляемая слабым светом, прорывающимся сквозь толстый слой грязи на крошечных окнах, а снаружи царило летнее утро, яркое и прекрасное. Красоты ему добавляло отсутствие на улице местных жителей, кроме Антона никого возле дома не было. Сделав глубокий вдох, он сбежал вниз по лестнице и устремился к станции, перепрыгивая выбоины в асфальте, за три года он уже знал каждую.

Его уединение очень скоро закончилось, люди со всего района спешили на работу, и большинство из них, как и Антон, добирались на поезде. Он узнавал лица, но все они были хмурыми, никто никогда не улыбался друг другу и не приветствовал знакомое лицо кивком головы – в Трех Мостах так было непринято. Скоро Антон влился в толпу, которая как всегда внесла его в обшарпанное здание станции, уже наполненное людьми почти до отказа. И опять он подумал о плюсе своей предусмотрительности – он всегда покупал проездной, так получалось дешевле, да и битвы за место в очереди к кассе не прибавляли радости. Проталкиваясь сквозь недовольных и сонных людей, Антон вышел на перрон, как всегда внимательно всматриваясь в толпу, был один человек, которого он очень не хотел бы встретить. Его бывший «друг», всадивший ему нож в спину.