Порой попадались люди, которым мнилась в этом нездоровая предпосылка. Они считали нужным рассказать мне про подсознательные страхи, боязнь стабильных отношений и прочее. Они говорили, что мне почти тридцать, и пора бы уже остановиться.

Ну что тут ответить?.. Княжество Лихтенштейн находится в Европе, но не входит в Европейский союз. Оно уважает международное законодательство, но не позволяет другим странам совать нос в свои государственные дела. Уровень жизни населения здесь чуть ли не самый высокий в мире. А экономика процветает за счет доходов от банковской системы, туризма и выпуска почтовых марок. Да-да, почтовых марок. Кто бы мог подумать, правда? А еще жители Лихтенштейна не любят, когда в их монастырь лезут со своим уставом. У них, как-никак, своя промышленность, дуалистическая монархия и Конституция, которая не менялась почти сто лет. И кто-то им будет рассказывать, что почтовые марки – это не серьезно? Ха-ха!

…Когда интернет-знакомство с Димой, который на тот момент уже пять лет жил в Праге, перешло от остроумных комментариев в соцсетях к личной переписке, я сообщила ему о законах княжества Лихтенштейн. Он задумчиво ответил:

– А ты в курсе, что Чешская республика лишь полтора года назад признала Лихтенштейн самостоятельным государством?

Я была не в курсе. И этот намек сбил с толку. Поэтому без обиняков спросила:

– И что это значит?

– Только то, что лихтенштейнцы теперь могут свободно приезжать в Прагу. Тут красиво. Есть на что посмотреть.

Такой поворот беседы мне понравился больше.

«Чешская сторона» взяла на себя подготовку к визиту. Приглашение, авиабилеты, трехмесячная виза, финансовые гарантии, плотная переписка – все указывало на то, что делается большая и серьезная ставка на развитие этих отношений. Но ситуация осложнялась двумя вещами. Во-первых, никто не знал, чем закончится переговорный процесс. И мы оба допускали, что двусторонняя встреча может обернуться провалом. Это неизбежный риск онлайн-знакомств. Но что еще хуже: в это невольно будут втянуты третьи лица. Им двенадцать, девять и три. И они понятия не имеют о порядках княжества Лихтенштейн, да и не обязаны вникать в это. Поэтому мы заранее согласовали «официальный статус дипломатической миссии»: я приехала в Прагу в качестве няни на летние каникулы.

С первых же секунд встречи в аэропорту нам обоим стало ясно: самое страшное, что может случиться, – это мой отъезд через три месяца. Спустя пару недель Дима сделал мне предложение, и я сказала: «Да», не колеблясь. Уверенность в том, что хочу прожить жизнь с этим мужчиной, была настолько же ясной, твердой и однозначной, как и теперь, после шести лет брака.

Мы оба русские. Но знаете что? Лихтенштейн и Чехия – это потрясающий союз. И не верьте тем, кто говорит, что такого не существует в природе.

И вот мы с Димой снова в пражском аэропорту. Я прилетела сюда как няня, а улетаю замужней дамой, у которой теперь есть три приемных сына. Время, проведенное в Чехии, пронеслось неправдоподобно быстро. С такой же непостижимой скоростью движется моя очередь регистрации на рейс. Дима неотрывно смотрит в глаза, сжимает мою руку и в который раз повторяет:

– Как только приземлишься, сразу звони.

Я киваю. Хотя мы оба знаем, что еще перед тем, как я улечу, наши телефоны отправят друг другу штук сто смс.

– Свидетельство о браке взяла? Копии документов тоже? Перевод, заверенный нотариусом, не забыла?

– Не забыла.

– Ну вот в понедельник пойдешь и подашься на новую визу. Когда оформляешься по причине воссоединения с семьей, вопрос рассматривают быстрее.

– Знаю, да. Но срок действия загранпаспорта истекает, и его тоже будут делать не меньше месяца. И еще целый ворох бумажек… Дима, я не выдержу три месяца!

Хочется плакать от бессилия изменить существующий канцелярский порядок. Бюрократической системе не интересно, что Мартин только-только начал говорить по-русски, что Вадика некому будет водить на теннис и что с Димкой-младшим у меня проклюнулись первые ростки душевной близости. Сотрудников посольств, министерств и консульств не волнует, что мое сердце рвется на части: я просто не могу бросить семью на несколько месяцев! Я должна вернуться как можно скорее. И я вернусь.

В аэропорту Самары меня встречают мама и сестра, их улыбки и объятия. Мы едем домой, и меня понемногу отпускает плохое настроение. Я рассказываю в подробностях про Диму, мальчишек, наше житье-бытье и твердое намерение вернуться в Прагу как можно скорее.

– Не переживай, все образуется, – успокаивает мама. – Ты какая-то бледная. Хорошо себя чувствуешь?

– В самолете укачало, и еда была так себе. Да и перенервничала за последние дни: бегала по переводчикам, нотариусам, юристам. Еле успели все документы до отъезда сделать. А в понедельник снова бежать – теперь по нашим инстанциям.

– Ну ничего, доченька, сейчас покушаешь, отдохнешь, завтра полегче будет. Я супчик сварила, курочку в сметане потушила, Даша салатик сделала…

При этих словах я чувствую, что самолетному бутерброду становится тесно в моем желудке.

– Ох, мам, не обижайся, но есть вообще не хочу. Вот спать – да. Устала ужасно.

В итоге, едва оказавшись в родных стенах, я просто без ног падаю на заботливо постеленную мамой кровать. Надо же, как вымотал перелет. Даже странно. Хотя, конечно, дело не только в нем, но и в нервах, и в стрессе. Хорошо, что завтра воскресенье и не нужно никуда нестись с утра пораньше. С одной стороны, это день вынужденного простоя в паспортно-визовых делах, но с другой – хоть отосплюсь и приду в норму.

Но наутро становится ясно, что до нормы мне далеко. Я встаю ближе к обеду – организм еще не перестроился на другой часовой пояс. Так же, судя по всему, он еще не переварил вчерашний бутерброд: живот нещадно крутит, и общее состояние не ахти. Чехи делают сэндвичи из резиновых подметок, что ли? Очухаюсь – подпорчу им карму, напишу отзыв на сайте авиакомпании о качестве их кулинарии.

«Ладно, чашка кофе все исправит», – решаю я и предвкушаю привычный ритуал варки кофе, его запах, вкус… и вдруг понимаю, что даже думать о кофе противно. Желудок скручивает спазм тошноты, и я едва успеваю добежать до ванной комнаты. А когда выхожу оттуда, чувствую, что по-настоящему хочется лишь одного – брусники, протертой с сахаром. С тростниковым сахаром. Чуть ли ни физически ощущаю: если что-то меня и спасет, то только это.

Мама с Дашей на кухне, и когда я захожу, хором говорят: «Доброе утро!», а мама обеспокоенно добавляет:

– Что-то на тебе по-прежнему лица нет.

– Похоже, сильно отравилась вчера. Всю ночь плохо спала, до сих пор мутит.

– Кофе будешь? – спрашивает Даша.

– Нет, только не кофе. Просто воды. И замороженную бруснику, протертую с тростниковым сахаром.

Мама внимательно смотрит на меня. А Даша уточняет:

– А маракуйю в соусе из шиитаке не хочешь?

– Ну хотя бы клюква есть? – жалобно протягиваю я.

– Доченька, только смородиновое и клубничное варенье…

На эти слова желудок реагирует незамедлительно и точно так же, как на идею попить кофе. Я опрометью бросаюсь в ванную комнату и выхожу оттуда лишь после повторения процедуры.

Даша стоит в прихожей в верхней одежде и поджидает меня.

– Убедила. Я в магазин. Если брусники не будет, клюкву брать?

– Да, и тростниковый сахар, – благодарно шепчу я.

– Понятно уже, что без него ты не протянешь, – замечает она и выразительно молчит.

Я ловлю ее взгляд и качаю головой.

– Нет-нет. Это самое обычное отравление.

– Насть, при отравлениях хочется активированного угля, а не бруснику… Ладно, крепись, будет тебе чудо-ягода!

К понедельнику мне стало лучше. Кофе по-прежнему не хотелось и с утра слегка мутило, но в холодильнике имелось противоядие: литровая банка протертой брусники с сахаром. Поэтому позавтракав ею под выразительным взглядом Даши и мамы, я поехала по делам.