- Здесь.
- Охраняй!
Пес устремил на еретика страдальческий взор, а воин кинулся к коню. Осматривая лошадь, он чувствовал за спиной беззлобную насмешку. Паника медленно сошла на нет, но остался тяжелый свербящий осадок - растерянность.
- Вставай! - воин навис над пленником. - Что ты делал ночью?
Юноша тяжело поднялся на ноги, выпрямился и ответил:
- Мы разговаривали.
- "Мы"?
- Пес и я. Он рассказал мне о тебе.
Мышцы плеча напряглись, сам собой сжался кулак. Воин, скрипнув зубами, остановил неподнятую руку.
- Ты ведь мог сожрать эту старую груду костей! Что, по вкусу не пришелся?
- Напрасно ты обижаешь пса. Он беззаветно любит тебя. Ты полагаешь, он не помнит, как ты бросился в стремнину и вытащил мешок, в котором топили щенков? Как ты согревал его тельце на своей груди и воровал для него молоко в деревне? И как ты был рад, когда он одержал свою первую победу, а лесной отшельник дал ему грозное имя - Лембой*.
- Бес окаянный...
- Пес ценит жизнь, - продолжал еретик, - потому что он предан тебе. Он отдаст свою жизнь только за твою.
Воину потребовались минуты, чтобы потушить пожар, разгулявшийся в душе. Он отвернулся и долго боролся с предательским дыханием.
- Ладно. Будем считать, ты не врешь, - он говорил глухо, полагая, что истинные чувства надежно спрятаны под жестким тоном и брошенными словами. Тогда какого черта ты остался здесь? Ты мог бы, кстати, напасть и на меня... Что молчишь? Кишка тонка?
Еретик усмехнулся.
- Ты играешь со своей и чужой смертью, не ведая, что есть смерть. А жизнь твоя пуста. Ты ценишь ее ровно на те монеты, которые намерен получить за меня.
Речь оборвал сокрушительный удар. Хрупкое израненное тело отлетело на камни, и по гладкому омытому весенними разливами валуну поползла тягучая багровая змейка...
- Эй!... Эй, ты там еще не помер? Ты, еретик, а ну отвечай!
Воин торопливо перевернул пленника на спину. Кровь текла из носа и рассеченной губы.
- Вот, вечно так, - он сжал кулак и с сожалением оглядел его со всех сторон. - Не волнуйся, старик, жив твой полночный собеседник.
Воин поднял юношу за плечи и потряс, будто куклу. Пес высказал свое неизменное "аув" и побрел к ручью.
- Куда уж ему с нами справиться, - продолжал Воин вслух. - Гляди, в чем душа-то держится! А может, у него и души нет?
Он бы махнул рукой, кабы руки не были заняты.
- Ну, оживай! По морде никогда не получал?
Взгляд еретика прояснился. Еще несколько секунд, и вместо мягкого снопа сена в охапке Воина оказалось слабое, но держащееся на ногах тело.
- Нос вытри... Ладно, в следующий раз буду с оглядкой.
И застыл, натолкнувшись на укоризненный взгляд собаки.
"Показалось... Дьявол их всех раздери!"
Ты забыл...
Воин потряс головой и снова подумал: - показалось.
Мелкие придорожные поселения не сулили ничего, кроме неприятностей. В спины чужаков вонзались жадные до сплетен взгляды, торгашки обступали пеших и как мухи роились вокруг всадников. В трактирах каждый норовил подсесть за столик и окружить гостя повышенным вниманием.
Воин не завернул бы в эту неприметную деревушку, но мешок с провизией опустел, а суслики и другие грызуны, которых пес приносил хозяину в избытке, не годились для человеческого стола. Кроме того, пленник упрямо отказывался от остатков хлеба, сыра и вина. Ослаб предельно, хотя Воин больше не связывал ему руки - какой толк, все равно ночью избавится от веревок! Еретик брел за всадником, опоясанный длинным кожаным ремнем, который конвоир надежно прицеплял свободным концом к луке седла.
Торгашки не приставали. Взгляды прохожих поспешно ныряли в неказистые дворы, едва скользнув по фигурам чужаков. Видимо суровая мина на лице воина, его внушительный меч за плечами, огромная собака и странный пленник под черным капюшоном не располагали жителей к дружеским улыбкам.
- Ждите тут.
Воин оставил лошадь, пса и еретика на коновязи, а сам, прихватив мешок, направился в трактир.
Ждать пришлось недолго. Сначала из-за открытых дверей послышались громкие голоса, затем яростная брань, а в довершение - грохот рушившихся столов и лавок с перезвоном бьющейся посуды. Пес зарычал и вскочил на крыльцо. Вывалившийся из трактира мужик намеревался вернуться в драку, но, столкнувшись нос в нос с оскаленной мордой, бросился наутек. В недрах деревянной потасовки угрожающе загремел металл. И исступленный вопль разом обрубил разгулявшееся буйство.
Появился Воин. Багровый от гнева, он плечом поправил ножны, вытер клинок оборванным лоскутом одежды и водворил на место поработавший меч.
- Мразь, - буркнул он, отвязывая коня.
- Зачем ты лишил его жизни?
Воин вздрогнул. Еретик не проронил ни слова с того замечательного утра, когда он обнаружил пленника свободным и не сбежавшим.
- Я не терплю, когда всякая гадина угрожает мне тесаком, - выплюнул Воин и опомнился. - Не твое дело!
Он выехал из деревеньки так, будто не слышал за спиной проклятий и надрывных бабьих причитаний.
- Ты лишил жизни того, кто высоко ее ценил, - произнес Еретик. - У него осталась семья, ему было больно умирать.
- Всем больно умирать.
- Для тебя боль ограничена лишь физическими страданиями. А те, чья жизнь полна, кто живет не ради себя одного, кто верит в будущее и создает память для потомков - их боль куда страшнее.
Всадник окатил пленника ледяным взором.
- Значит, тебе на плахе слишком больно не будет. Верить тебе не во что.
- Ты не знаешь, как живу я, - сказал Еретик.
Ты забыл своё...
Он вздрогнул. Голос юноши и тот, другой, непрозвучавший, были совершенно разными.
- Зато я помню, как подыхала твоя семья под моим клинком, - оскалился Воин.
"Колдун проклятый! Что б тебе пусто было!"
Бледное лицо еретика пряталось под тенью капюшона.
- Меч убивает плоть. Но ничто не в силах разрушить Круг Бытия. Помнящий зрит силу предков.
- Я с удовольствием посмотрю на твоих предков, когда тебе всенародно отсекут башку.
- Ты тешишь свою маску, Воин. И не желаешь помнить своё.
- Еще одно нравоучение, и, клянусь, ты об этом пожалеешь!
Еретик не ответил. Но под капюшоном мелькнула невнятная улыбка.
