Каждую пятницу он приходил на могилу родителей, ступая на родные земли с простенького портрета, что сам и припрятал в темном заброшенном переулке.
Осталось только нащупать «дорожку» - к его недюжинному возмущению, портреты иногда перевозили, переносили, перевешивали так, что дорога обрывалась тупиком, и приходилось начинать сначала.
Выбрав для себя наиболее устойчивую цепочку портретов, Гарри начал перемещаться, попутно поглядывая на происходящее за пределами рам.
…Слышали, что маглы придумали? Книзлам своим под шкуру камень какой-то запихивают, чтобы летать с ними можно было. Чудно…
«Микрочипы», – зачем-то пояснил сам себе Гарри и обрадовался собственной осведомленности о жизни мира, к которому он уже давно имел лишь посредственное отношение.
…не сдам Нумерологию! Как пить дать не сдам. Вектор - старая тощая стер…
«Тут не поспоришь», – вздохнул Поттер, который никогда не разделял страсти Гермионы к этой дисциплине.
…го замуж! Я, может, вообще не хочу замуж! Я, может, жениться хочу!..
«О, семейная драма. Драмы сразу пропускаем», – он потряс головой, решительно отгоняя желание погреть уши.
…апливайтесь, не то вольную получите быстрее, чем успеете сказать «хозяйка». И только попробуйте повредить нашего Героя! Голову откручу, нечем будет о стену биться!
Гарри замер, поняв, что портрет - а по факту огромное полотно пять на пять футов, - который совсем недавно висел в Музее Военной Истории, сейчас находился в движении. По его сведениям, заведение процветало и не нуждалась в продаже своих экспонатов и картин, тем более…
Гарри оглянулся на нарисованного себя, который в одиночестве и с выражением глубокой меланхолии на лице сидел за небольшим круглым столом, драпированным мятой скатертью.
«Тем более таких бестолковых», – закончил про себя Гарри и нахмурился. Ему не хотелось в это верить, но, похоже, его крали прямо посреди вечера пятницы.
Гарри внимательно присмотрелся к шагающей впереди портрета мадам. Длинные тонкие ноги с гладкой золотистой кожей и поджарыми, явно тренированными квиддичем икрами. Узкие бедра, обтянутые строгой юбкой «карандаш» и изредка прикрывающиеся пышным кружевом баски кремовой блузки. Идеально уложенное прямое каре иссиня-черных волос при ходьбе слегка раскачивалось, кончиками дотрагиваясь до широких плеч. В руке у дамы была неожиданно яркая красная сумка, тон-в-тон повторяющая туфли с острой шпилькой.
Поттер только подумал рассмотреть зал, по которому они шли уже, возможно, несколько минут, как процессия остановилась у длинного кожаного дивана. Женщина, отбросив на него сумочку, резко развернулась, сделала несколько шагов к портрету и наклонилась, видимо, рассматривая картину на предмет повреждений. В ушах незнакомки мирно покачивались среднего размера золотые кольца, выгодно оттеняя широкие скулы и достаточно волевой подбородок. Приятной формы карие глаза были слегка прищурены, отчего длинные - слишком длинные, видимо, отращенные на каком-то зелье - ресницы отбрасывали на щеки пушистые тени, а густые (Джинни назвала бы их «смелыми») брови с крутым изломом были слегка приподняты.
Гарри был в смятении. Первое впечатление - что перед ним незнакомка - плавно сходило на нет. Было в ее лице что-то неуловимо знакомое, и что-то… что-то с ее лицом было не так, только вот Гарри не мог понять, что именно. Он ее явно где-то видел, возможно, даже общался. Но это было понятно - экзотическая внешность и подтянутая ладная фигура притягивали взгляд (насколько женщина вообще могла притягивать гея), и он, вероятно, завел бы с ней разговор снова, столкнись они при несколько иных обстоятельствах. Но дама, очевидно, выкрала его чертов портрет, и Гарри едва не рассмеялся от абсурдности всего здесь происходящего.
– Знал бы ты, сколько денег я за тебя отвалила, Поттер. И что он только нашел в этой безвкусице? – проговорила женщина, и даже ее голос, низкий, грудной, слегка хрипловатый показался Гарри знакомым, таким чертовски знакомым, но где, где же он его уже…
«Стоп, – сам себя оборвал Гарри, удивленно присаживаясь прямо на пол картины. – Она меня все-таки купила? Да еще и для кого-то. Ух ты, – Гарри против воли улыбнулся, согреваясь мыслями. – Я - чей-то подарок».
– У Драко всегда был дурной вкус в искусстве, – наконец выдохнула дама и, закатив глаза, процокала на диванчик.
Пока она устраивалась на нем поудобнее, Гарри вспоминал, как дышать. Среди его знакомых (а у него в знакомых было процентов восемьдесят жителей Магической Британии, - большое спасибо, Волан-де-Морт!) лишь один единственный человек носил подобное имя, но об этом человеке общественность не слышала со времен судов над Пожирателями.
После того, как Гарри отмазал их с Нарциссой от Азкабана и вернул Драко палочку, эти двое как сквозь землю провалились. И если миссис Малфой спустя два года пропала, будто и не ходила никогда по землям магического мира, то Драко, как до Гарри доходили слухи, видели то в Израиле, то в Германии, то в Америке, но у него не было ни времени, ни сил искать ни одну, ни другого. А на одном желании, как Гарри понял уже будучи аврором, щей не сваришь.
Гарри судорожно вздохнул и вытер взмокшие ладони об аврорский мундир под мантией-невидимкой, стараясь игнорировать тот факт, что ладонь, которую Драко пожал ему после суда, печет сильнее.
Драко Малфой был тем, кто открыл Гарри Поттеру глаза на его ориентацию. Точнее, вышло крайне глупо: Гарри с самого первого курса ни к кому не испытывал столь сильных (пускай и отрицательных) эмоций, как к нему. Он всех призывал сторониться Слизеринского Принца, потому что «Малфой что-то задумал». Чаще всего от Гарри можно было услышать именно «Малфой, Малфой, Малфой». Вот и на четвертом курсе перед ежегодным школьным баллом, когда Рон спросил, кого бы хотел пригласить его друг, Гарри чуть было не сказал первое, что пришло в голову: «Малфоя».
Пожалуй, в тот самый момент Гарри и понял, что это такое, когда понимание бьет обухом по голове. Когда нет ни намека на бабочек в животе и сладкое счастливое головокружение, а есть лишь дрожащие потные руки, выступающие слезы и бешеный пульс, за которым почти не слышно главной мысли: «В каком же я дерьме, твою-то бога душу мать».
Тогда Гарри здорово помогли друзья: Джинни поддерживала, притворяясь его девушкой; Рон принял ориентацию друга довольно легко и даже познакомил его ближе с Чарли, братом-драконоведом, который, как оказалось, уже несколько лет был замужем; Фред и Джордж, конечно, прикалывались где-то полчаса, а потом серьезно сказали, что им и самим есть, что скрывать; даже Гермиона поведала о тех из своих желаний, о которых было совершенно не место и не время вспоминать, когда ты сидишь посреди своего портрета в самом сердце логова, судя по всему, Драко Малфоя. Гарри едва поборол желание стукнуться лбом о нарисованный стол.
От назойливых мыслей на тему ощутит ли он боль, если все же стукнется, и будет ли удар сопровождаться шумом, Гарри чуть не пропустил тот момент, когда в комнате стало на одного человека больше.
– С каких пор ты не предупреждаешь о своем появлении? – спросил резкий голос без намека на возрастную хрипотцу, и Гарри задержал дыхание, считая чужие шаги в унисон с ударами своего сердца.
Драко.
– С каких пор мне нужно предупреждать о своем появлении? – в тон ему ответила девушка, изящно поднявшись с дивана и пристроив ладони у себя на пояснице.
Драко остановился в нескольких футах от нее (и, как оказалось, был на добрых полфута ниже), сжимая и разжимая кулаки, но Гарри было не до возможного акта насилия. Он жадно скользил взглядом по лучшему врагу, что были на его памяти. Подтянутый и стройный - каким он его и запомнил, - с волосами, которые можно было собрать в хвост, но явно не люциусовской длины, в строгой черной мантии, великолепно сидящей на идеальной осанке…
Драко совсем не изменился.
– Мистер Драко Малфой, – наконец сказала женщина, расплываясь в широкой искренней улыбке и раскидывая руки в приглашающем к объятию жесте.
